Пиши только мне

Чу Ваньнин сидел в павильоне Алого Лотоса, погружённый в свои мысли, но лицо его ничего не выражало, оставаясь всё таким же стойким и непоколебимым, словно не было всех тех лет, когда некогда самый любимый ученик издевался над ним множеством изощрённых способов, унижая и оскорбляя. Неожиданно поймав себя на этой мысли, мужчина медленно прикрыл глаза, прежде чем взять каллиграфическую кисть и обмакнуть её в тушечницу. Стараясь не думать о всевозможных рисках, что стояли за написанием этого письма, он начал выводить иероглифы. Тасянь-Цзюнь с самого утра был занят по случаю своего дня рождения, а прямо сейчас празднование императора, должно быть, уже продолжалось долгое время, не планируя останавливаться на полпути. Но Чу Ваньнин не пошёл туда, даже не смотря в сторону одежд, что подготовили для него служанки. Мо Вэйюй будет в ярости, что, непременно, скажется на нём после, но в своём нынешнем положении, как бы он не старался, пленник не был в состоянии присутствовать. Жалкое, старое и порочное тело словно болело сильнее обычного, а ноги едва были способны держать мужчину. Он привык к тому, что Тасянь-Цзюнь часто измывался над ним, из-за чего был готов показаться таким слабым перед этим человеком, потому что, справедливо отмечая, выбора ему, особенно в этом, никто и никогда не давал. И пусть его у него не было, строптивая Чу Фэй скорей умрёт, чем покажется такой перед столькими людьми, даже если лицо будет скрыто, а бывшего старейшину пика Сышэн никто не узнает. И сейчас Чу Ваньнин аккуратно писал письмо Сюэ Мэну, серьёзно обдумывая каждое слово, словно оно в самом деле когда-нибудь дойдёт до адресата. Но оно будет просто пылиться где-то с другими письмами, перемешиваясь с совсем старыми и более новыми. Предложения продолжали появляться, и, если бы не потрясающий самоконтроль мужчины, руки бы наверняка едва заметно дрожали. Бывший учитель не желал, чтобы его ученик переживал за него, поэтому никогда не писал о том, что с ним происходило на самом деле, вместо этого раз за разом повторял «Я в норме», «У меня всё хорошо», а после уточнял как у Сюэ Мэна идут дела. Казалось, что, если он будет заниматься этим, пережить всё, что готовит для следующий день, будет проще. Вечно держать лицо, бороться до последнего и находиться в одной комнате с Тасянь-Цзюнем будет проще. Он выдохнул, не в силах перестать думать о том, что не поздравит Мо Жаня с днём рождения. Но императора, наступающего на бессмертных, тоже не покидала эта мысль, заставляя кровь вскипать от гнева, что стремительно копился в нём. Ненавистный учитель не покидал его мыслей даже тогда, когда его не было поблизости. Мо Вэйюй усмехался, вглядываясь в зал, полный гостей, что стремились угодить ему и сохранить свою жалкую жизнь. Но, несмотря на всё, во взгляде, даже после многочисленно выпитых чарок вина, не было заметно ни капли веселья, вместо этого он был пустым и холодным, совершенно скучающим для любого, кто плохо знал императора. Только вот никто из живых не в силах был осмелиться посмотреть в них внимательней, попытаться понять, от чего ожидающий, тоскующий взгляд выливался в скуку, давящую изо всех сил. Тасянь-Цзюнь ждал Чу Фэй, но с каждой минутой всё яснее становился факт, что даже в день рождения этого достопочтенного она не поленилась и бросила очередной вызов, отвергая приказ явиться на торжество. Это раздражало, злило невыносимо, одна только мысль о том, что Чу Ваньнин не смеет его слушаться, вызывала необъятное желание его подчинить, связать и доказывать ему раз за разом, что он никто, что жизнь его полностью в руках Мо Жаня, что только он решает, что с ним будет. Чем больше Мо Вэйюй думал об этом, тем сильнее неприятное чувство обжигало грудь, ощутимее, чем самый крепкий алкоголь на этом празднике. Тасянь-Цзюнь так сильно его ненавидел, что не мог позволить Чу Ваньнину своевольничать и портить ему веселье, по праву принадлежащее ему. Мужчина внезапно поднялся, чем привлёк к себе взгляды гостей, а зал моментально затих. Люди, сидящие на своих местах, застыли, боясь пошевелиться, пока их император стремительно покидал торжество, не сказав никому и слова. Через некоторое время дверь в павильон Алого Лотоса отворилась, а Мо Жань прошёл дальше. Туда, где сидел и писал что-то на бумаге его бывший учитель и нынешняя наложница. Ненависть, что успела совсем немного утихнуть, с новой силой обожгла лёгкие. — Чу Фэй, — голос прозвучал как гром среди ясного неба, от этого обращения тянулась угроза, от чего любой другой человек уже стоял бы на коленях, умываясь слезами и моля о пощаде, но мужчина перед ним был другим. Он даже не шелохнулся, полностью игнорируя чужое присутствие. Вместо этого Чу Ваньнин аккуратно отложил кисть и попытался также убрать и бумагу, словно опасаясь, что кто-то прочитает её содержимое или чернила на ней смажутся, испортив текст. Глаза Тасянь-Цзюня опасно блеснули, прежде чем он подошёл к пленнику, схватив его за подбородок, заставляя мужчину смотреть прямо на него, пока другой рукой вырывал письмо, — и что же моя Чу Фэй так увлечённо писала тут? — Это не твоё дело, — голос мужчины звучал хрипло после тех стонов, что Тасянь-Цзюню удалось выбить прошлой ночью, от этого у последнего по спине пронеслись мурашки от предвкушения этого дня. Спина Чу Ваньнина напряглась, пока император пробегался по идеально написанным иероглифам взглядом, что с каждой секундой становился всё более безумным. Лицо его принимало мрачное выражение, но уже через мгновение ухмылка напоминала жестокий оскал. Внезапно Мо Вэйюй рассмеялся, выпустив челюсть мужчины из крепкой хватки, в очередной раз обратив внимание на текст. Несмотря на хохот, в глазах плескалось безумие, смешанное с издёвкой, — просто забудь об этом. Мо Жань странно взглянул на наложницу, что, казалось, перестала дышать на мгновение, но всё равно упрямо тянулась за бумагой, что была в шаге от того, чтобы оказаться скомканной в чужих руках. Попытка оказалась безуспешной. — Смеешь указывать этому достопочтенному? –вновь, совсем грубо, Мо Вэйюй схватил мужчину за подбородок, сжимая до боли, наслаждаясь тем, как хмурится Чу Ваньнин, пока находится под его контролем. После, также резко, как и в прошлый раз, Тасянь-Цзюнь сел за бывшим учителем, прижимаясь всем телом к его спине, опаляя пьяным дыханием чужую шею, позволяя выхватить бумагу из рук. Чу Ваньнин хмурится, вжимаясь животом в стол, пытаясь отдалиться от императора, но тот лишь сокращал дистанцию между ними, надавливая собой. Мо Жань схватил руки пленника, заставляя держать письмо открытым, а сам прочитал пару строк вслух прямо на ухо, горячо шепча. От такой близости алкоголь ощущался более явно, как и исходящая от Тасянь-Цзюня агрессия, — Значит, вместо того чтобы явиться на пир в честь дня рождения этого достопочтенного, Чу Фэй решила написать письмо кому-то блять другому? Разве ты забыл, что этому достопочтенному это совсем не нравится? Мо Вэйюй со злостью сжимал чужие ладони всё сильнее, вновь зачитав несколько строк, пока мужчина, написавший их, затаив дыхание, морщился. Взгляд Мо Жаня пробежался по шее, но вернулся к мочке уха, которую незамедлительно укусил, одновременно с этим толкнувшись бёдрами. — И почему же Ваньнин не мог прийти? — издеваясь, поинтересовался император, надорвав листок чужими руками, совсем чуть-чуть, лишь обозначая свои намерения. Желание навредить ещё и физически росло поразительно быстро. Мучать суку Чу Фэй доставляло ему удовольствие, особенно зная, до какой степени важно было это несчастное письмо, которое даже не адресовалось ему! Проклятый Сюэ Мэн, о котором учитель всегда беспокоился сильнее, чем о нём или Ши Мэе! Ценил больше, заботился больше, уделял внимания больше! Даже теперь, когда Чу Ваньнин всецело был в его власти, он умудрялся думать о ком-то другом, тем более так «благородно» ограждая от всей грязи, что запятнала его. «Всё хорошо»! Одни эти слова заставляли ненавидеть только сильней, словно этот мужчина всё ещё был в состоянии бороться с ним! Поэтому сейчас, против воли их владельца, руки постепенно двигались к тому, чтобы медленно уничтожить письмо, как и его честь когда-то до этого. Растоптать сердце, что и без этого болело при каждом взгляде на Мо Жаня, что так по-скотски поступал с ним из раза в раз. Но он заслужил, сам привёл к этому, не помог тогда, когда это было необходимо, поэтому то, что происходит сейчас-лишь расплата за свои прошлые ошибки. Поэтому он терпит, ни слова ни говоря о том, что происходит внутри. Та любовь, что тихо сдавливает грудную клетку, та любовь, что не способна утихнуть даже сейчас, когда над ним издеваются каждый день, та любовь, что помогает смириться и принять все эти бесчестные выходки, жгла и грела внутри не меньше, чем золотое ядро, что было уничтожено, кажется, так давно. Чу Ваньнин терпит, не поддаётся, хотя ладони начинают мелко дрожать. Но это было слишком, заставлять его делать это так, слишком больно, так жестоко. Но пленник продолжал упрямиться, принявшись искать лазейки, что будут способны облегчить эти ощущения, лишь бы не потерять контроль над собственными эмоциями. Он закрывает глаза, предпочитая ничего не видеть, жалея лишь о том, что не способен заткнуть ещё и уши. — Отпусти меня, — надломлено просит мужчина, словно ещё надеется на хоть что-то, будто бы Тасянь-Цзюнь проявит к нему жалость, хотя бы кроху от того, что было в нём давным-давно. Но оскал Мо Жаня никуда не исчезает, кажется, тихая мольба Чу Ваньнина вызывает его лишь сильнее, а во взгляде мелькает более явное удовлетворение с намёком на веселье. Но от него мгновенно не остаётся и следа, стоит Мо Вэйюю заметить закрытые глаза, что мгновенно выводит его из себя. — Смотри! — приказывает император, чуть ли не прорычав это, сразу продолжая, немедля ни секунды, — раз хватило смелости написать это ёбанное письмо, то любуйся тем, как ты разорвёшь то, что предназначалось твоему дорогому Сюэ Мэну! В отличии от меня он же всегда был послушным, не так ли? Он более достоин твоего внимания, особенно сегодня?! — Мо Вэйюй с силой рванул письмо, чтобы Чу Фэй услышала. Оно оказалось разорвано почти пополам, но Мо Жань не собирался на этом останавливаться. — «Чувствуешь себя хорошо», «здоровья и успехов»? — Тасянь-Цзюнь надменно усмехнулся, злясь на то, что его руки заняты, иначе бы они уже сжимали чужую шею. Вместо этого он её укусил, не в силах справиться с распирающей ненавистью, — Ты никогда не хвалил меня, никогда не поздравлял с днём рождения, даже сейчас, когда я присвоил тебя себе, ты продолжаешь вести себя так высокомерно, словно кому-то есть дело до такой шлюхи как ты! Живо открывай свои ёбанные глаза, иначе ты пожалеешь, что не сделал этого! Чу Ваньнин вздрагивает от внезапного крика, всё-таки открывая глаза, пустым взглядом вглядываясь в наполовину порванную бумагу, просто не в силах сказать, что думает по этому поводу. Он не мог сказать «я всегда заботился о тебе», что делал это больше, думая о нём чаще, чем о ком-либо ещё. Как же сказать о том, что, если бы когда-то давно на месте Ши Мэя был Мо Жань, он без промедления был бы готов отдать свою собственную жизнь, спасая человека, что сидит позади него? Но какое дело Тасянь-Цзюню до его сожалений? Положительных воспоминаний не осталось, все светлые чувства, что существовали когда-то давно, были лишь пустым звуком, что и превратило Мо Вэйюя в монстра, постепенно сводя с ума, оставляя Чу Ваньнина абсолютно беспомощным. Должно быть, учитель из него в самом деле никудышный. Слова Мо Жаня, те упрёки, что тот произнёс, было ли всё это так? Неужели учитель никогда не поздравлял ученика с днём рождения? Нет, он делал это, просто Мо Вэйюй больше никогда об этом не вспомнит. Может быть, поздравление всегда было сухим, скомканным и очень скромным, но оно было, и было искренним. И сегодня Ваньнин не смог присутствовать, но объяснять причину своего отсутствия было бы бесполезно, даже если бы Тасянь-Цзюнь был трезв. Даже если бы он там появился, император бы не понял каких усилий ему стоит натянуть все свои маски, просто продолжил бы обвинять его, заставляя выслушивать различные упрёки раз за разом, а потом получать новые унижения в постели, пока он обнажённый и совершенно беспомощный, а оскорбления текут рекой. Как бы он не старался, ему больше не хватает сил держаться до конца, трескаясь и ломаясь. Мужчина дёргается от укуса, пытаясь избежать навязчивых касаний, осознавая до какой степени это бесполезно в его положении. Он открыл глаза, но Мо Вэйюй всё не успокаивался. — Я прямо сейчас притащу твоего дорогого Сюэ Мэна сюда, вручу ему то, что осталось от этого письма, а потом лично продемонстрирую как тебе хорошо на члене этого достопочтенного. Грёбанный «Баловень Небес» будет любоваться мной в твоей тугой заднице, а потом ты будешь стоять на коленях, охотно отсасывая мне, чтобы он сам лично убедился, что на большее ты не годишься, всего лишь грязная наложница этого достопочтенного! — Не смей впутывать в это Сюэ Мэна, — голос Чу Ваньнина был холодным и отстранённым, взгляд пустым, а тело полностью застыло, даже дрожь в руках прекратилась. Ему плевать, что ему больно, Мо Вэйюю совершенно нет дела до его чувств. — Снова ты думаешь только о нём… да ещё и смеешь мне приказывать? Глупая наложница совсем позабыла о том, кто она? Этот достопочтенный напомнит тебе! — убедившись, что пленник смотрит, Тасянь-Цзюнь принялся медленно разрывать письмо на мелкие кусочки руками Чу Ваньнина. Пусть ему будет также больно, как и было Мо Жаню когда-то давно, пусть тот страдает, пусть навечно окажется в воле императора, будет полностью от него зависеть, — ты никто, слышишь? Годен лишь на то, чтобы раздвигать ноги передо мной! Письмо оказалось сложено пополам и порвано вновь, и так до тех пор, пока от него не остались одни лишь клочки бумаги. Чу Ваньнин, наблюдая за этим, выдаёт лишь судорожный вздох, потому что одно лишнее движение способно распалить Тасянь-Цзюня лишь сильнее. Внезапно, Мо Вэйюй грубо уложил бывшего учителя на стол, прикладывая голову к поверхности, вынуждая Чу Ваньнина любоваться тем, что осталось от жалкого письма. Ваньнин ударяется головой, успев быстро отреагировать и повернуть голову в сторону, чтобы не разбить себе нос. Недолго думая, Мо Жань разрывает ханьфу мужчины, оголяя его тело, где до сих пор виднелись следы прошлой ночи. Взгляд цепляется за то, во что пленник вложил свои искренние эмоции и привязанность, сейчас же он почти вжимается в клочки несчастной бумаги, что остались после чужого вмешательства. Захотелось рыдать от собственной беспомощности, но глаза Чу Ваньнина даже не намокли, он лишь нахмурился и прикусил губу. — Мо Вэйюй, ты животное! — Чу Ваньнин дёргается, пытаясь уйти от прикосновений к оголённой коже. Он уже потерял счёт своей разорванной одежде. Именно в такие моменты бывший учитель оказывает наибольшее сопротивление, поэтому, не изменяя себе, в тот же миг старается подняться со стола, вызывая лишь смех со стороны Тасянь-Цзюня, но после дыхание того перехватывает, когда взгляд падает на жалкие попытки сопротивляться. Каждый раз это лишь подбивало его на то, чтобы обходиться с мужчиной грубее, унижать интенсивнее, заставляя делать вещи, которые в обычном случае Чу Ваньнин никогда бы не сделал. Руки сжимаются на талии его наложницы достаточно сильно, чтобы оставить новые следы на бледной коже, пока учитель жмурится, напрягаясь всем телом. Мо Вэйюй прижимается своей грудной клеткой к чужой спине, кусая загривок и оставляя засосы достаточно высоко, чтобы скрыть их не представлялось возможным. Чу Ваньнин вновь дёргается, но что он может сделать против человека с огромной духовной и физической силой? Мужчине лишь оставалось из раза в раз терпеть унижения и быть игрушкой в чужих руках, в этих ладонях, что способны обхватить его талию полностью, без каких-либо сверхъестественных усилий. — И кто же виноват в этом, а, учитель Чу? В голове крутился ответ, чётко обозначающий, что виноват он, Чу Ваньнин, но если бы Мо Жань знал всю ситуацию, если бы пленник рассказал что произошло, освещая все подробности, о которых было известно ему самому, изменилось ли бы в их отношениях хоть что-то? Нет. Как бы не хотелось это признавать, они оба в тупике, загнанные в клетку. Ничего бы не изменилось. Хмурость и ярость из взгляда уходят, оставляя место лишь глубокой тоске и сожалениям. Он на секунду бросает на Мо Вэйюя взгляд, полный вины, а после отводит его, следом сжимая губы в тонкую полоску, ничего не отвечая, полностью игнорируя вопрос. — Кто виноват?! — кричит Мо Жань, вплетая одну ладонь в волосы мужчины, дёргая за них на себя, совершенно не замечая любые эмоции на чужом лице, все они в любом случае казались насмехающимися над ним, — Чу Ваньнин! Свободная рука, лежащая на талии, переместилась на ягодицы, сдавила, а потом оказалась между них, надавливая, входя во внутрь мужчины сразу двумя пальцами, а потом и третьим. Сделав пару резких движений, Мо Вэйюй не стал продолжать, распутывая собственное ханьфу. Этот человек и без этого получил больше, чем заслуживает, из-за неясного секундного порыва в сердце этого достопочтенного. Казалось, оно болело невыносимо, а грудную клетку сдавливало также, как когда...... но мысль в голове не нашла своего окончания. Что бы это ни было, сейчас и после это не будет иметь значения. Чу Ваньнин, слыша шорох одежды, вновь пытается сбежать, но оказывается остановленным ударом о стол. Его кадык дёргается от неприязни и напряжения. От их последнего секса прошло не так много времени, чтобы ощутить чрезмерно сильный дискомфорт, особенно после неожиданно появившихся пальцев у него в… Непривычно, но боль была больше душевной, чем физической. Мужчина сжал зубы, не позволяя себе издать хоть звук, но от всех накопившихся ощущений вырвался один жалкий всхлип. И ничего больше. Чу Ваньнину было стыдно и грязно, он не хотел допустить такого, но не мог ничего поделать. Не церемонясь, Тасянь-Цзюнь сжал затылок Чу Фэй, другой рукой проведя несколько раз по собственному члену. А потом подставил головку ко входу и резко вошёл, наклоняясь к уху Ваньнина. — Я вытрахаю из тебя все другие мысли, сможешь думать только о том, насколько глубоко в тебе этот достопочтенный! — от прошлого удара Мо Вэйюя, тушь, стоящая на столе, уже успела опрокинуться и разлиться, пачкая собой всё подряд. У Чу Ваньнина, продолжающего терпеть несмотря ни на что, всё-таки не выходит справиться с судорожным дыханием и дрожью в теле. От внезапного толчка он сжимается, кусая губы до крови, не давая стону боли достигнуть Мо Жаня. Тасянь-Цзюнь начал двигаться, входя и выходя из Чу Ваньнина, стремительно наращивая темп. Оскал вернулся, а взгляд затуманивался, становился всё более безумным. Мужчина отодвинулся, схватил руки, цепляющиеся за стол, и завёл их за спину, удерживая. — Давай, любуйся этой несчастной бумажкой, пока я нагибаю тебя на этом столе. Но он не ответил, только жмурился, надеясь справиться с дискомфортом от этой позы. Его тело и без этого болело, а брали его так грубо и безжалостно, что дыхание сбивалось, а слёзы сами катились из глаз. От боли и тоски на сердце Ваньнин стал более уязвимым, от чего несдержанно всхлипывает и почти мычит. –Мо Жань… ты такая скотина, — лужица туши уже дотекла до него, пачкая тело и остатки от порванного ханьфу. — Ты погляди, Чу Фэй, никто из нас ещё не кончил, а ты уже запачкалась, — на губах расцветала ухмылка, а ямочки на щеках совсем не вязались с образом императора. Толчки стали ещё более настойчивыми, более агрессивные, и это только после брошенного оскорбления. О да, он то ещё животное, скотина, он конченый мерзавец и бесстыдник, и этим запас синонимов не ограничивался, он прекрасно знал, как о нём говорили. Только вот Чу Ваньнин единственный, кто смел разговаривать с ним таким образом лицом к лицу. Не считая Сюэ Мэна, когда им доводилось пересечься, — ты сам во всём виноват, Ваньнин! Готов поспорить, ты специально выводишь меня из себя, чтобы я отымел тебя! Грязная шлюха. Если бы Тасянь-Цзюнь не держал мужчину так крепко, не обхватывал его, не желая отпускать, не давая вырваться, Чу Ваньнин бы уже давно скатился со стола, что удивительно стойко выдерживал напор императора, как и человек, заточённый в Павильоне Алого Лотоса. На кончике языка крутилось столько слов, но ни одно из них не вырвалось, больше нет. Ваньнин был уверен, если бы он сейчас открыл рот, то не смог бы сдержать стона, что только сильней подначило бы императора издеваться над ним. Но пленник просто хотел, чтобы это всё, наконец, кончилось. Сдерживая даже слишком громкие вздохи, учитель не мог не думать о том, как член Мо Вэйюя распирает его, входя слишком глубоко, настолько, что голова начинала кружиться, а мысли спутываться. — Ваньнин, Ваньнин, Ваньнин, — Тасянь-Цзюнь наклонился, принявшись шептать мужчине на ухо ещё более мерзкие и похабные вещи, кусал мочку уха и лизал родинку за ним, опаляя горячим и пьяным дыханием. Ему было мало, ему не хватало, Мо Жань не в силах был получить необходимого результата без афродизиака, его Чу Фэй была слишком упрямой, но сейчас того не было под рукой. Резкими движениями, вбиваясь в едва сопротивляющиеся тело, он не мог остановиться, — ублажи своего императора, похабная наложница! Мо Жань снова рассмеялся, не скрывая ухмылки. А Чу Ваньнин дрожал. Тело предательски раскраснелось, а атмосфера в комнате была так накалена, что создавалась иллюзия, будто даже если все жаровни во дворце разом потухнут, их тепла хватит, чтобы они этого даже не заметили. Уголки глаз слезились, а мужчина, чувствующий телом удовольствие, внутри весь сжимался от сокрушающей боли, не мог позволить себе забыться, насладиться хотя бы чуть-чуть. Даже признаться самому себе было так стыдно, ведь всю жизнь избегая даже взгляда на порнографические картинки, сейчас он… сейчас его жадно подмяли под себя, присвоили и клеймили, приручив его физическую оболочку. — Я не хочу… Мо Жань… Всего лишь тихий выдох, еле слышный, но этого всегда хватало на самый настоящий пожар в душе Мо Вэйюя. — Поздравить этого достопочтенного ты тоже не хотел, да? — Ядовито бросаясь словами, Тасянь-Цзюнь звучал совсем как обиженный ребёнок, маленький и капризный, хотя и всеми силами тот отнекивался от того, насколько этот поступок его задел. Как бы не реагировал император, ему совершенно точно всё равно! Это всего лишь дополнительный повод унизить и растоптать драгоценного наставника, повалять в грязи, прежде чем уничтожить, разорвать на мелкие кусочки. Внезапно, он разворачивает мужчину под ним, укладывая на спину, выходя из его тела буквально на пару секунд. Стоило лопаткам соприкоснуться со столом, последовал особенно глубокий толчок. Руки Чу Ваньнина Мо Жань зафиксировал над его головой, свободной же проводя по низу живота, в том месте, где можно было приметить едва выпирающий член. Мо Вэйюй не сдержал восхищённого вздоха. Изменённая поза казалась ещё более развратной и оскорбляющей, вынуждающей заглядывать в глаза бывшего ученика, что так безумно глядели прямо и уверенно, так по-хищнически… Чу Ваньнин прикрыл свои собственные, не желая поддаваться, но из-за этого он совсем не был готов к глубокому толчку. — Ах..! — он несдержанно стонет, когда член входит особенно сильно, словно доставая до сердца, которое позже вновь придётся собирать по кусочкам в полном одиночестве, на кровати, в которой творится настоящий хаос, оставленный Вэйюем. Чу Ваньнин крепко сжимает руки в кулаки, впиваясь ногтями в кожу ладоней, желая притупить удовольствие болью, возвращая себе трезвый ум. — Дорогая Чу Фэй стонет так сладко, пока наслаждается членом императора, — Мо Жань сделал ещё несколько коротких толчков, а потом один глубокий, повторяя эту схему раз за разом. Он двигался стремительно, получая удовольствие от приручения Чу Ваньнина. Тасянь-Цзюнь поцеловал мужчину, кусая его за губы, овладевая им даже здесь. Казалось, его заводило буквально всё в сексе с любимой наложницей. Свободная рука опустилась на шею, едва сдавливая. Пленник вскидывает брови, но всё равно старается молчать изо всех сил. Было тяжело, но Ваньнин привык справляться с вещами, уничтожающими его, самостоятельно. Но внешний вид всё равно оставлял желать лучшего, на щеках были заметны дорожки слёз, а губы оказались искусаны в кровь, пока ноги, не переставая, дрожали. Целовать себя он не позволял, крепко сжав и без того тонкие в губы в одну полоску, всеми силами протестуя даже сейчас, пока был полностью наполнен другим человеком. Дышать стало труднее, из-за чего грудь Чу Ваньнина тяжело то поднималась, то опускалась, а лёгкие болели от таких попыток контролировать дыхание. Мужчина вдруг крупно вздрагивает, поджимая пальцы на ногах, и содрогается в оргазме, раскрыв рот для несдержанного стона. — Непослушная Чу Фэй, — всё это время ругался Тасянь-Цзюнь, ускоряясь, сбивая темп, не прекращая попыток поцеловать Чу Ваньнина, шепча оскорбления прямо в чужие губы. Но вот мужчина кончает и Мо Вэйюй с удовольствием пользуется моментом, словно стремясь съесть этого человека, ничего не оставив. Тем временем Мо Жань всё ещё толкался, не прекращая сжимать шею, но, в конце концов, делает ещё несколько движений, кончая прямо во внутрь бывшего учителя, — Чу Фэй, знаешь, какой лучший подарок ты могла бы сделать этому достопочтенному? Мо Вэйюй наклонился к уху, лизнув серьгу, всё ещё лениво двигаясь внутри. — Чтобы я наполнил тебя спермой до отказа, до такой степени, чтобы ты мог забеременеть и родить наследников этому достопочтенному, — он ухмылялся, проходясь по всем эрогенным зонам Чу Ваньнина. Не в силах сдержать стоны из-за непрекращающихся движений в нём, даже несмотря на то, что они оба достигли разрядки, мужчина принялся дрожать от сверх стимуляции. Превращаясь в глину в руках бывшего ученика, подстраиваясь под его движения, всё ещё отходя от оргазма, он всё-таки разбирает брошенную Тасянь-Цзюнем фразу, мгновенно хмурясь. — Не неси чушь! — строго отчитывает Ваньнин, но Мо Жань, подхватив того на руки, понёс его на кровать, чтобы исполнить своё желание. От неожиданности пленник хватается за чужие плечи, чтобы случайно не свалиться на пол. — Говоришь одно, а сам изнываешь от нетерпения, — обида и ненависть на мгновенье отступили, пуская откровенную похоть и желание между ними. В эту секунду император кидает мужчину на кровать так, чтобы ноги оказались раздвинуты. Он так же садится между них, хватая под коленки, дёргая их на себя. Из Чу Ваньнина активно вытекает сперма, но Тасянь-Цзюнь вновь входит во всю длину, ненасытно целуя. Лёжа так позорно, будучи настолько открытым, он всхлипывает и неосознанно выгибается. Тому всегда не хватало одного раза, пока Мо Вэйюй не затрахает до потери сознания, то не успокоится. Давно смирившись, мужчина крепко закрыл глаза. Мо Жань в очередной раз наращивает темп, быстро входя и выходя, каждый раз выдыхая, облизывая губы и наблюдая за выражением лица Чу Ваньнина. Крепко держа его ноги, он немного приподнял бёдра мужчины над кроватью, держа на весу. Он хотел слушать стоны Ваньнина, смотреть на искаженное от грани между удовольствием и болью лицо, пока тот не потеряет сознание и не будет в полном беспорядке. Он добьётся этого, а мужчина в очередной раз сорвёт голос, уже не в силах сдерживаться. — Ты полностью принадлежишь мне, слышишь? Только этот достопочтенный распоряжается твоей жизнью, как ему хочется! — бывший учитель сжимает простыни, уже не в силах держаться, отказываясь от того, чтобы принять всё, что даёт ему Мо Вэйюй. Пленник приоткрывает рот и тихо стонет после каждого особо сильного толчка, раз за разом отворачиваясь от попыток Тасянь-Цзюня поцеловать его, словно стараясь спрятаться вовсе, жалея, что не может умереть прямо здесь и сейчас. Упрямство Ваньнина злило, безумно раздражало, Мо Жань воспринимал это как очередной плевок в душу, омерзение от его внимания и касаний. Мужчина закинул одну ногу себе на плечо, прижимаясь своей грудью к чужой, а освободившейся рукой схватил за челюсть, поворачивая голову к себе, притягивая и настойчиво целуя, пользуясь полураскрытым из-за стона ртом, не закрывая глаза, высматривая эмоции, проявляющиеся на лице Чу Ваньнина. — Мой, — и снова целует, снова увеличив темп на несколько мгновений, а потом возвращаясь к прежнему. Поясница мужчины ныла, а ноги начали затекать от удовольствия и неудобной позы. Чу Ваньнин брыкается, всхлипывает, почти скулит, откровенно стоня в рот мучителя, в конце концов оставляя попытки увернуться. Предчувствуя очередной оргазм, он весь сжимается, выгибаясь навстречу, не зная, что с собой поделать. Чувствуя, как его Чу Фэй сдаётся, Мо Вэйюй позволил себе простонать в чужие губы, пока его руки бессовестно скользили по всему телу, болезненно сжимая талию, будто пытаясь слиться воедино с этим человеком. Рука с челюсти сместилась на затылок, путаясь в чёрных длинных волосах. Оставляя всё больше следов, император наслаждается перспективой вновь полностью пометить учителя. Не выдержав, Ваньнин кончает во второй раз, судорожно сжимая член внутри себя, обессилено и со стоном выпуская простыни из рук. — Такой недоступный с виду, но тебе же нравится, ты просто без ума от члена этого достопочтенного, всегда кончаешь и не один раз, наслаждаешься тем, как я двигаюсь внутри тебя, — без зазрений совести бормотал Тасянь-Цзюнь, кусая и целуя шею, оставляя больше меток. Вновь подхватив чужие ноги за коленки, принялся двигаться более агрессивно, в конце концов, кончая во внутрь с тихим стоном, всё ещё не выходя. Мо Жань фокусирует своё внимание на лице бывшего учителя, продолжая ухмыляться. Он смахнул слёзы с щеки Чу Ваньнина, а тот, в свою очередь, постарался сфокусировать внимание и отдышаться, потерянным взглядом смотря прямо в лицо Мо Вэйюя. Хотелось сказать что-то вроде «хватит», «перестань», «остановись», но это могло лишь подтолкнуть на ещё один безудержный раунд, поэтому, упрямо поджав губы, пленник промолчал. Внезапно, Тасянь-Цзюнь вышел из мужчины, отпуская его ноги, а после, нависая над Чу Ваньнином, посмотрел в чужие глаза и, неясно чем движимый, лениво, но глубоко поцеловал его, пока руками поглаживал чужое тело как-то… удовлетворённо. Сейчас, когда не происходило чего-то стремительно, в поцелуе был особо ощутим привкус алкоголя. Из мужчины потекла сперма, марая постель, но они оба знали, что менять её сегодня никто не станет. Совершенно уставший, Ваньнин хотел бы свести ноги вместе, но сил не осталось ни на это, ни на то, чтобы ответить на такой непривычный поцелуй. Вместо этого он упрямо старался что-то пробормотать. Мо Вэйюй не слышит, что тот пытается сказать, целуя раз за разом, но в конце концов отступает, начав кусать плечи, а после зализывать места укусов. В голове было пусто, а отлипать от тела не хотелось никак, даже если на пару секунд. Руки аккуратно прошлись по стройным ногам, бёдрам и ровной спине. Тасянь-Цзюнь, кажется, наслаждался головой без единой связной мысли, без какой-то сильной эмоции, словно получив перерыв на несколько мгновений. Безмятежная тишина. Облегчённо выдохнув, пленник собирается с силами, прежде чем коротко прошептать: — С днём рождения, Мо Жань. Внутри именинника словно всё передёргивает, он отлипает от плеча, поднимая бездонные глаза прямо на мужчину перед ним. И сглатывает. Тасянь-Цзюнь ловит себя на мысли, что не в силах думать об этом как-то иначе, кроме как об очередной издёвке, но по какой-то причине, несмотря на странную пустоту в груди, определение чувств, которые он не в силах вспомнить, путали его окончательно. Мо Жань просто пробормотал, прикрыв глаза. — Учитель, не пиши Сюэ Мэну больше. Но ответа не было слышно. Ни через минуту, ни через десять. Даже шороха, а единственным, что прерывало тишину, было его собственное дыхание. Через мгновенье к нему подключилось глухое кваканье лягушек. Медленно, устало выбираясь из дрёмы, император понял, что обнимает тело, от которого несло холодом. Он приподнялся, взглянул на человека рядом с ним и выдохнул. Конечно, ему приснилось, Чу Ваньнин ведь… тоже спит. Сладко, умиротворённо, но так молчаливо и долго. Но даже создавая такой приятный образ бывшего учителя, Мо Жань знал, что на самом деле этот человек совершенно не такой, он бы никогда его не поздравил, лишь окинул ненавидящим и презренным взглядом. Император закрыл глаза, так и не поняв, с чего его сознание решило создать такую неправдоподобную иллюзию, этого ведь не было? Он бы запомнил, да?..