*
Шото уверял себя, что не может обрекать родственную душу на разделение его судьбы и остатка жизни с ним – с Шото. Шото точно не способен любить. Не умеет. Не помнит как. Но осознаёт, что его самовнушение и враньё ничего не значат для Судьбы Матушки, когда спустя несколько дней обучения в UA он узнаёт первое имя одного из одноклассников... Он понимает всё для себя окончательно, когда бежит по полученным координатам в забытую Богом подворотню, когда закрывает Ингениума своим телом, когда спасает Деку льдом и собственным огнем и когда улыбается, глядя на побеждающих злодея друзей. Шото осознаёт всё окончательно поздно ночью, уставившись в высокий потолок палаты, освещённый лишь лунным светом, пока на соседних койках утомлённые Мидория и Иида смотрят пятые сны. Осознаёт, что первое имя Мидории – не простое совпадение с иероглифами на груди. Осознаёт, что непонятные чувства при их первой встрече и всё происходящее рядом с Мидорией на спортивном фестивале имеют значение и имеют ту же самую природу, что расписалась у Шото на коже больше десяти лет назад. Шото сокрушает тяжёлый вздох и переворачивается на бок. Осознаёт, что влюблён. Осознаёт, что сделать с этим он ничего не может. Осознаёт, что предпринимать он тоже ничего не станет. Причиной тому воспитание и пропаганда отца того, что мальчику необходимо сосредоточиться на карьере и совершенствовании причуд? Или страх? Естественно первое. И как бы сильно Шото сам не понимал, каковы корни его детских травм, перебороть их он уже не в состоянии.***
Оказавшись на пороге Академии несколько месяцев назад, Изуку был уверен, что встретит её здесь. Однако уверенность значительно пошатнулась, когда спустя долгое время ни один человек и сверстник не подал знаков того, что его первое имя выведено где-то у них на теле. Изуку не отчаивался. Он принял этот факт даже с энтузиазмом. Судьба, как говорила мать, прекрасно продумает всё. Значит, Изуку стоит лишь довериться ей и своей родственной душе. Значит, их встреча произойдёт когда-нибудь потом. Значит, ему дают шанс стать героем и исполнить главную мечту жизни. Что же в этом плохого? Имя соулмейта даётся в раннем детстве, чуть позже причуд. И Изуку принял тот факт, что в четыре года не получил ничего из этого. Беспокойство о собственной беспричудности убивали с каждым днём сильнее, чем чистая (за исключением ссадин и веснушек) кожа. Однако тревожные мысли начали заползать в голову, когда одноклассники в средней школе нервно перешептывались по поводу отсутствия у них каких-либо надписей. Изуку и не задумывался о том, что его не просто лишили возможности самостоятельно найти родственную душу, но и, вероятно, в принципе лишили соулмейта. Мама говорила, что это может быть и к лучшему, однако всё равно уверяла, что Изуку стоит лишь подождать, когда они с ней встретятся и она пойдёт на контакт. «Если бы её не было на этом свете, то ты бы... Ну, знаешь, чувствовал это», - вымолвила неловко Инко несколько лет назад, поглаживая сыну ещё неизраненные ладони, на что получила счастливую улыбку и крепкие объятия. На столько крепкие, на сколько у Изуку тогда хватало сил. Изуку спокойно проживал академические дни и верил в светлое будущее, уже не задумываясь о той самой. Голова была забита тренировками со Всемогущим, оценками и самосовершенствованием в управлении причуды, ведь Мидория Изуку – тот, кто закончит Один за Всех. И подвести предыдущих владельцев он не имеет права. Изуку не понимает, почему уголки рта сами тянутся наверх после добрых слов Тодороки-куна, после его спокойных, словно нежных взглядов, после коротких и аккуратных прикосновений, которые не имеют никакого подтекста и молчаливо игнорируются ими обоими, будто ничего не произошло. Изуку мотает головой и решительно пялится на собственные кулаки, сидя в своей комнате общежития, окружённый плакатами и атрибутикой со Всемогущим. Он останется верен соулмейту и решению Судьбы. Потому подростковая симпатия к другу должна ни отвлекать его от становления героем, ни мешать в поиске соулмейта. Изуку подрывается, хватает спортивную кофту и выходит на вечернюю пробежку, с наслаждением ощущая прохладные прикосновения ветра к собственному лицу. Ему стоит отвлечься от вновь подступивших мыслей о соуле. Те словно сами собой забрались в голову. Неожиданные и забытые. Столь резкое возвращение даже напрягало, но Изуку не мог знать, с чем подобное связано.*
Изуку понимает, что до этого ничего не понимал, когда просыпается посреди ночи из-за покалывания на правой руке. Он вскакивает и потирает глаза, а позже глядит на изрисованную шрамами кисть. Он включает настольную лампу, подойдя к письменному столу, и приоткрывает рот в изумлении. Левая дрожащая рука тем временем сама тянется к телефону и открывает браузер. Чёрное аккуратное «Шото» разместилось на правом запястье, приковывая к себе всё своё внимание, и приостанавливая спокойное существование Изуку. Он заторможенно моргает и соображает примерно так же. В голове всплывают все связанные с другом воспоминания, и Мидория шумно сглатывает. Тодороки-кун никогда не говорил имя своего соулмейта, не показывал место на теле, где оно написано. Потому Изуку решил, что у него его тоже нет, и затрагивать эту тему было неловко даже с таким близким другом, особенно к которому есть непредвиденные переприятельские чувства. Но Изуку помнит тот день в бассейне, когда Тодороки-кун был единственным, кто надел поверх себя вместе с плавками ещё и майку, что закрывала верхнюю часть тела. Изуку мотает головой и хмурится. Если у Изуку появилась эта надпись, значит у Тодороки её всё же действительно нет, верно? Не может же быть так, чтобы у обоих соулмейтов были имена друг друга? Тогда почему эта надпись у Изуку проявилась в столь позднем возрасте? Мидория не помнит, как оказался в кромешной тьме коридора перед дверью одноклассника, и не помнит, как начал негромко, но судорожно стучать. Однако помнит, что испытал, когда заспанный Тодороки открыл ему, встречая встревоженным взглядом. – Мидория? Что случилось? Сейчас четыре утра. – Я, - на горло что-то давит, а затем губы Изуку кривятся в смущённой улыбке. Странное, но приятное покалывание прошлось вдоль надписи. Значит, вот что чувствуют люди с «именем»,когда встречают родственную душу? – Что ж, я, к-кажется, я только что узнал, что я... Твой соулмейт, Т-тодороки-кун. Он мысленно хвалит себя за смелость и стойкость, которой не всем хватает на этом поле бое. Но земля снова уходит из под ног, когда изумление на лице напротив сменяется чем-то отрешенным и холодным. Изуку теряет частичку себя, когда слышит неожиданно безэмоциональное «Я знаю», и дверь перед ним закрывается. Изуку не помнит, как вновь оказался у себя в комнате. И медленно, сидя на кровати, зарывается пальцами в кудри, обхватывая горячую кожу черепа. Взор глаз на лице с неживым выражением пусто нацелен куда-то вперёд, и Мидория теперь уже не знает, что он знает, что осознаёт и что понимает. Кажется, теперь уже ничего. Шото не спит всю ночь.*
– Тодороки-кун! Он замирает посреди пустого тренировочного зала «Гамма»и оборачивается на одноклассника в проходе. Мидория выглядит непривычно серьёзно для человека, который горячится лишь в бою, и стремительно шагает к однокласснику, сжимая собственные ладони в кулаки до беления костяшек. Тодороки слегка отшатывается назад, продумывая последовательность действий, которые ему предстоит совершить сейчас, в уже неизбежном диалоге с Изуку, которого Шото весь учебный день ловко избегал, и даже после окончания уроков неожиданно для всех удалился на «дополнительную вечернюю тренировку». Очевидно, негодование и злость Мидории на подобное были равны утроенному удивлению Ииды, который как раз и услышал от уходящего из общежития Шото такое заявление, и позже староста благосклонно передал друзьям, которые интересовались пропажей Тодороки. Следовательно, так Изуку и оказался здесь. – Тодороки-кун, нам правда нужно серьёзно поговорить, и сейчас ты уже не отвертишься, - Мидория останавливается в метре от Тодороки, и тот незаметно сглатывает, надевая маску абсолютного хладнокровия, что прятала самое настоящее смущение, непонимание и даже страх. Он кивает. – Почему ты... Не говорил мне? Что, ну, знаешь, - слова даются с трудом, отзываясь моральной и уже чуть ли не физической болью где-то в груди. Мидории знакомо это чувство, но оно впервые носит такой характер. Безусловно, ситуация и контекст многое решают. Изуку осознаёт, что больше не чувствует тех интересных и диковинных ощущений, что были ночью, и ловит себя на мысли, что таковые бывают в самую первую встречу с соулмейтом после выведения имени. – Я, - Шото заминается и постепенно теряет стойкость, пока фигуральная маска расходится на трещины. – Так было нужно. Прости. Я не хотел ранить твои чувства, Мидория, я клянусь. – В последнее я поверю, - Мидория устало вздыхает, и его горячность тоже неспешно проходит. – Ты действительно добрый человек, я знаю. Из-за этого мне ещё тяжелее понять твоё решение, ну, знаешь... М-молчать. Почему, Тодороки-кун?.. Ответь, пожалуйста. Шото поджимает губы от напряжения, и Изуку это видит. – Из-за Старателя, верно? – Что ты имеешь ввиду? – Тодороки-кун, ты меня понял. Пожалуйста, не прикидывайся. Давай обсудим это, и позволь мне понять тебя. – Я... Я не могу ничего утверждать. Но прошу, чтобы ты поверил мне, - Тодороки сжимает кулаки, возвращая решимость и ощущая иглы, что вонзаются в сердце с каждой секундой всё больше и сильнее. – Я не могу быть твоей... Твоей парой. Глаза Изуку округляются, и Шото становится хуже, но он остаётся таким же стойким и холодным внешне, словно каменная статуя. Ледяная причуда как обычно любезно помогает снизить температуру тела и скрыть румянец. – Я определённо не лучший вариант для кого бы то ни было, и мне искренне жаль, что именно я предназначен тебе Судьбой. Ты достоин лучшего, Мидория, и, - он замолкает на секунду, чтобы набрать воздуха, однако не продолжает из-за резко поднявшейся руки Изуку. Мидория смотрит на собственное запястье, пока на его щеках светит обескураживающая краснота. – Тодороки-кун, ты ошибаешься. Глубоко ошибаешься. Шото нервно хмыкает. – Так вот, как ты узнал... - лицо вдруг омрачняется не самыми приятными домыслами, однако разум Шото твердит, что их реальность была бы лучшим вариантом для всех. – Но имена не могут быть у обоих соулмейтов. Это ведь нарушает законы. «Значит ли это, что Мидория на самом деле не мой соулмейт? А я не его. Думаю, так было бы лучше. Тогда... Почему кожу над именем кололо в нашу первую встречу?.. Лучше бы мне вообще никого не предназначили бы». Изуку мягко улыбается, продолжая нежно рассматривать успевшее стать родным «Шото» на собственном запястье. – Полагаю, из-за твоего бездействия мне предоставили возможность сделать всё самому. Потому что я уверен, что именно ты мой соул, Тодороки-кун. Шото еле заметно съеживается и чувствует укол совести и даже пошатнувшуюся гордость, однако всё из слов Изуку имело смысл и даже более чем. Кроме этого, Шото ведь старался поступить так, как будет лучше для них обоих. – Извини, что... Что всё так. – Тодороки-кун, пожалуйста, - Мидория делает шаг навстречу, и Тодороки в мгновенье с ним отступает. На лице первого отражается печальное недоумение, которое почти сразу сменяется пониманием, сопровождаемое тяжёлым вздохом. – Хорошо, я не буду давить на тебя. Я... Я понимаю, что тебе это тяжело и даже чуждо, возможно... Поэтому я дам тебе время, Тодороки-кун. Но, пожалуйста, - он жуёт губы, собираясь уходить. – Ладно, не важно... Я подожду, когда ты будешь готов. Шото вновь остаётся в холодном, просторном и пустом зале один. И ощущение, словно Шото остался в принципе один, ситуацию не улучшало.*
Изуку привык ждать. Он смирился с отсутствием причуды и был смертельно рад, когда всё же получил её прямо перед экзаменом в Академию. Он смирился с отсутствием имени соулмейта на коже и был ошарашен до кончиков волос, когда Судьба всё же расписалась на нём и, между прочем, первым именем его лучшего друга. Мидория глядит в потолок этой уже второй бессонной ночью, прокручивая в голове прошедший день: лицо Тодороки, его слова и выражение лица. Изуку хмурится и кусает краешек одеяла. – Тупой Старатель. Неужели он действительно и в этом замешан?..*
Тодороки молчит. Молчит на следующий день. И всю следующую неделю. Точнее, не молчит, а не затрагивает одну определённую тему, которая начинается на «С» и заканчивается на «оулмейт». И Мидория ему подыгрывает. Сначала Изуку мысленно, хоть и не сильно (как ему кажется) рвёт и мечет, проклинает всё на свете, имееющее связь с родственными душами и, тем более, Тодороки-куном. Но его пыл убавляется каждый раз, когда друзья находятся рядом, а всё идёт своим чередом. Они с Шото даже наедине общаются так же, как и до появления на руке у Изуку судьбоносного слова. Оно с первого же дня привлекло внимание чуть-ли не всего класса, но кроме хитрых или умиленных взглядов на Изуку, когда тот был близ Шото, окружающие ему не подарили. И, безусловно, Мидория им благодарен за отсутствие излишнего внимания по данному поводу. Соулмейты для каждого являлись чем-то невероятно сокровенным, личным, и поднятие этой темы на широкую огласку ни для кого не возымело бы положительных чувств. Хотя Бакуго, всё же, наедине с ним и Всемогущим прыснул, усмехнувшись, что-то похожее на: «И причуду поздно получил, и имя соула тупорылого своего тоже». И Изуку согласен, что ситуация глупая и от того не менее забавная. Главное, чтобы в итоге всё закончилось хорошо. И вот на это Мидории пока нечего ответить. Изуку с течением времени перестаёт переживать обо всём этом, о сложившейся несколько недель назад ситуации. Он пару раз задумывался о том, почему Тодороки-кун так тянет с принятием чувств. Или он так сильно боится, или ему не нравится тот факт, что именно Изуку стал его судьбой? Но Мидория старается уверить себя, что его негативные догадки совсем не верны, и жить тогда становится немного легче. До того момента, когда ему приходится вновь столкнуться с угрозой в лице Томуры Шигараки и его наставника ВЗО, а позже вовсе покинуть родную Академию.*
Шото плохо спит. Настолько плохо, что уже сам не торопится идти в кровать, хотя всегда отправлялся одним из первых – вторым после Бакуго. Но такова реальность и нынешнее положение дел. А именно: его неожиданно живой старший брат – один из самых опасных преступно-злодейских элементов, а отчаявшийся лучший друг, по совместительству соулмейт, на плечи которого возложили больше, чем возлагали на всё геройское общество за всё время, еле стоял на ногах последние пару суток. Возможно, Мидория даже почти ничего и не ел. Однако всё переменилось в тот дождливый мрачный день. В тот день, когда герой Деку согласился пойти, вернуться с классом А в лучшую геройскую школу Японии – в UA. В тот час, когда мрачное небо на мгновенье потеснилось с солнцем, осветившим продрогших граждан, героев и Мидорию Изуку. В те минуты, когда героиня Уравити самозабвенно кричала с крыши главного здания о необходимости человечности, о том, что Деку заслуживает остаться. В ту секунду, когда Тодороки Шото не находился со всеми ними рядом, стоя за ограждением возле отца и Ястреба. В тот момент, когда Шото позволили забежать внутрь, но вместо долгожданного и родного лица Мидории увидел лишь окружившую одноклассников толпу. В то мгновенье, когда Шото понял, насколько он глуп, насколько эгоистичен и насколько сильно Мидория ему дорог. Насколько сильно он счастлив быть его соулмейтом. Насколько сильно он любит сопровождающего его с детства фантомного Изуку, отмеченного на груди несмываемым маркером под названием «Судьба», и насколько сильно Шото любит обычного, настоящего Изуку Мидорию, предназначенного ему ещё с детства. Пусть пропогандисткие слова отца,что он говорил Шото в детстве, наконец окончательно идут нахер. Потому что Шото хочет быть счастливым. Хочет быть счастливым рядом с Изуку.*
Мидория просыпается посреди ночи и понимает, что у него затекла шея. Он ерзает на кресле, и оранжевый плед случайно сползает с него от этого действия на пол. Изуку протирает глаза и поднимает его, после чего озирается. Первый этаж покрыт ночной темнотой и слабо освещается лишь при помощи лунного света, который еле просачивается в окна сквозь верхушки деревьев. Мидория вздрагивает и щурится, когда видит на соседнем диване чью-то сидящую фигуру. Он озадаченно моргает, снова протирая глаза, беспокоясь о том, не ошибается ли, когда всё же отчётливо различает очертания Тодороки Шото. Очевидно, спящего. Изуку поджимает губы в мягкой улыбке и неуверенно поднимается, тихо шаркая тапочками в сторону друга. Он присаживается в метре от Шото, завороженно остановившись взглядом на его лице, и разглядывает каждую линию. Мидория бесшумно сглатывает, смаргивая остатки сна, и удивляется самому себе: почему он раньше не видел то, насколько Тодороки-кун... красивый? Лицо Шото во сне действительно умиротворенное, сильнее того, что Изуку привык видеть до начала нынешнего ада за стенами Академии и, частично,внутри. Однако под глазами Шото и его подрагивающими ресницами виднеются синяки недосыпа, сравнимые чуть ли не с теми, что красуются на Изуку. Ладони Тодороки сцеплены на животе, который вместе с грудью размеренно вздымался и опускался, сопровождая за собой характерные звуки дыхания и сопения. Двухцветные пряди расположились на лице, словно их кто-то укладывал, и теперь Мидория понимает, почему многие девочки зовут Тодороки «моделью». Красота и элегантность Шото порой действительно поражали, особенно тем, что одноклассник даже не старался выглядеть впечатляюще в их глазах. Но за собой определённо следил, что вызывало у каждого уважение. Мидория снова ерзает из-за желания сменить позу на более удобную, и диван характерно шевелится, после чего правый тапок с ноги случайно слетает, приземляясь со шлепком. Тодороки еле заметно дёргается. Мидория застывает в одном положении и перестаёт дышать, однако его опасения подтверждаются, когда Тодороки заговаривает. – Мидория? - он расцепляет руки и садится ровно, что создаётся ощущение, будто Шото и не спал, но Изуку уверен в том, что видел. Кроме того, голос друга отдаёт сонливостью и усталостью, подтверждаемые хрипотцой. Как бы Тодороки-кун не старался изображать бодрость и то, что «всё в порядке», у него не выйдет обмануть Мидорию. – Ох, прости, что разбудил... – Ты в порядке? – Да, разумеется, - Изуку улыбается, поправляя плед. Шото беспокойно хмурится, но кивает. – Почему ты... Не спишь у себя? Тодороки пожимает плечами и неожиданно долго подбирает себе оправдание. – Случайно уснул. – Шея будет болеть. У меня вот уже, например, - он усмехается, потирая ноющее место. Однако радует, что боль не такая разрывающая, которую Изуку слишком много раз испытывал, и не такая жгучая или разъедающая, которую ещё предстоит. – В таком случае, тебе стоит пойти к себе. – И тебе тоже тогда, Тодороки-кун. – Да, конечно. Но только если ты пойдёшь. Мидория недоуменно моргает, а затем его лицо озаряется улыбкой. – Ты остался здесь из-за меня? Потому что я уснул здесь, так ведь? – Ох, - Тодороки неуверенно отворачивает голову и чешет щеку. Мидория тихо и добродушно смеётся. – Спасибо. – Тебе не за что меня... – Это мило. – А? – Т-то есть, ну, твой поступок... М-милый, - Изуку размахивает руками и чувствует, как по лицу разливается румянец. Ощущение такие же, словно Мидория не уходил из академии и не проходил через весь тот ужас, через который всё же прошёл. Словно он самый настоящий обычный подросток. Влюблённый подросток. И именно поэтому, хотя, одна из причин, почему Мидории нравится то, что ему нравится Тодороки Шото. Любить кого-то, когда они Герои, сопряжено с определённым риском. Но раз сама Судьба связала их, то можно и поверить в чудо. Они сидят в тишине пару минут, слушая ветер за окном, шум от бытовых приборов, дыхание друг друга и собственные сердцебиения. – Мидория, прости меня. – Что? За что? – За это, - Тодороки указывает на правую руку Изуку, и тот медленно наполняется раздражением. – Тодороки-кун, я же говорил, что ты не..! – Прости за то, что заставил тебя так долго ждать. Рот Мидории мгновенно закрывается, и негатив за секунду исчезает. – Ты имеешь ввиду..? – Да. То, что мы обсуждали несколько месяцев назад. Я должен извиниться за многое, на самом-то деле, - Шото поворачивается к нему всем телом и садится в позу лотоса, оперевшись руками и взглядом на свои лодыжки. – За свою резкость в ту ночь, когда ты сообщил о том, что всё знаешь. За свою холодность и тупость при первом разговоре на эту тему. За то, что очень долго не мог смириться... Нет, принять. Принять, что всё так, как есть. Что я твой соулмейт. Что ты мой соулмейт, и что ты... и я не против этого. – Разумеется, я не против! Я только рад, что это ты, Тодороки-кун, - Изуку нежно улыбается, пока вокруг глаз начинает щипать. Тодороки смущённо жмурится. – Ты очень дорог мне, Мидория. Со дня спортивного фестиваля. И я всегда готов был пойти за тобой куда угодно, всегда помочь тебе. Не думаю, что причиной этому то, что твоё имя написано у меня на груди, - сердце Изуку взбудораженно ёкает. Он ведь не знал, где расположено его имя у Тодороки-куна на коже и есть ли оно. – Потому что я уверен, что причина моей привязанности к тебе именно ты сам, Мидория. – Тодороки-кун... - только и выдавливает тихое Изуку, пока на ресницах образуются крохотные капли слез. – Я понимаю, что я идиот из-за этого, что так долго не мог принять то, что мы предназначены друг другу. Всё детство мне твердили, что мне это не нужно, и с моей судьбой я не стану кому-либо хорошей парой. Я просто... Не мог поверить, что достоин тебя, Мидория. Потому что ты действительно достоин самого лучшего. И вчера, когда ты вернулся сюда, обратно в Академию, я понял, что... Что раз я твой соулмейт, то обязан сделать всё возможное, чтобы ты был счастлив. Я буду стараться, Мидория, я обещаю. Ох, чëрт, - он вздрагивает, когда открывает глаза и видит плачущего Мидорию. – Чëрт, я сразу же всё порчу?.. Прости меня! – Нет-нет, - Изуку смеётся, вытирая слезы. – Это не из-за... В общем, я просто очень тронут, знаешь... Мне ещё не говорили подобного и... Спасибо, Тодороки-кун, - он шмыгает, и зелёные светящиеся глаза с такой же яркой улыбкой ослепляют лицо Шото. Он сглатывает. – Не хочу, чтобы ты плакал. – Могу сказать то же самое, - шепчет, помрачнев, Изуку, вспоминая раскрытие Тойи Тодороки. Значение хмыка Шото на это для Изуку остаётся загадкой. – Мидория. – Да?.. – Мне... Ну. Поцеловать тебя? – Что?! - Мидория подскакивает и чуть ли не падает с дивана, но Шото бережно хватает его за локоть, уберегая. – Ох, эм, я, э, почему ты спрашиваешь?.. – Но ведь... Парочки это делают и... - Тодороки бьёт себя по лицу. – Чëрт, я идиот, прости, чтоб меня... Я забыл, что это я влюблён в тебя и уже почти год, и вдруг ты не испытываешь того же, и... – Но я тоже влюблён в тебя. – Ох. – Да, - Изуку нервно смеётся. – «Ох». Шото сконфуженно отводит взгляд и чешет шею. Изуку делает так же. – Нам следует пойти спать в наши кровати. Тебе нужно хорошо отдохнуть и выспаться. – И тебе тоже! – Тебе в первую очередь. Мидория, улыбаясь, хмыкает и покорно встаёт, сгребая плед в руках. Шото поднимается и следует за ним. К лифту они шагают молча, смотря под ноги, так как единственный свет – лунный, а споткнуться они не хотят. А ещё поднять друг на друга взгляд сейчас тяжелее чего бы то ни было. – Не помню, откуда этот плед... Надо будет вернуть его утром. – Оставь себе. Изуку выгибает бровь, повернувшись к другу, собираясь уже негодовать, мол, так нельзя, необходимо вернуть вещь товарищу, который, между прочим, очень добрый, раз позаботился о спящем Изуку и отдал собственный плед. Но все вопросы через секунду отпадают, так как в голову приходит осознание. Мидория чувствует ужасный жар и прячет лицо в только что приобритенном мягком пледе, от которого пахнет зелёным травянистым чаем. Как и в комнате Тодороки Шото. Как и от самого Тодороки Шото. Они жмурятся от яркого света, когда заходят в лифт, а позже, привыкнув, замечают румянцы на лицах друг друга, и становится ещё более неловко. Шото спрашивает себя, почему сегодня – сейчас – не использует ледяную причуду для контроля температуры своего тела, но ответа, как и ожидалось, не следует. Однако Шото в этот раз на себя совсем не злится. Тодороки провожает Мидорию до его комнаты, несмотря на протесты и смущение последнего. Изуку сопротивляется и отнекивается слишком слабо, неубедительно и недолго. Они останавливаются у двери и поворачиваются лицом друг к другу. Изуку смущённо стискивает в своих объятиях свой новый и любимый плед, а Шото сожалеет, что у него такого сейчас нет, потому что он не знает, куда деть руки, поэтому они выпрямились по бокам, словно Тодороки на какой-то торжественной линейке или пародирует Ииду. – Спасибо, Тодороки-кун, - Изуку получает вопросительный взгляд в ответ. – Ну, знаешь, за плед, за слова, за то, что проводил... – Не стоит, - Шото мотает головой. – Это я должен благодарить тебя, Мидория, за твою доброту и вообще всё. – Тодороки-кун. – Да? – Твоё предложение... Всё ещё в силе?.. Шото сначала недоуменно моргает, а затем серьёзно хмурится, напрягаясь всем телом. – Да?.. Конечно. Если ты хочешь. – А ты хочешь? – Честно? - Шото понимает, что должен дать правдивый ответ, но зачем-то всё равно спрашивает. Причиной ли тому его смущение или... Что ж, другой причины нет. – Честно. – Хочу. – И я тоже. Шото набирает воздуха в лёгкие и тянется к Изуку, прикрывая глаза. Мидория поступает точно так же одновременно с ним, пока дрожащая левая рука полностью перехватывает скомканный плед и уводит в бок, чтобы не мешал. Когда их губы соприкасаются, они оба замирают, и в то же мгновенье с этим чувствуют напряжение вперемешку с расслаблением, будто опустили с себя тяжёлый груз, который несли долгое время. Частично, так и было. Через пару секунд они отстраняются и зависают взглядами друг на друге. – П-прости, я не умею целоваться. Изуку тихо смеётся. – Ничего, я тоже. И ты, кажется, заикаешься, Тодороки-кун. – Вообще-то, - Шото хмурится. – Я не смеялся над тобой, когда ты это делал. – Нет-нет, не обижайся! Это... Просто мило. Я думаю. – Ох. Х-хорошо. Чувства сравнимы с ощущением полёта на американских горках, когда Изуку видит эту редкую, мягкую улыбку Шото. И Шото ощущает то же самое, хотя и не был в парках аттракционов, каждый раз, когда Мидория ему улыбается или говорит нечто подбадривающее. Когда просто существует. Они молча вновь тянутся друг к другу и целуются уже со старанием как-либо двигаться, но всё ещё не размыкая губ и без языка. Так же невинно, как они сами. Так же робко, как они сами. Так же бережно, искренне и любяще, как и их отношение друг к другу. – Спокойной ночи, Мидория. – Зови меня так, как должен был ещё с пяти лет. Пожалуйста, - Изуку нежно улыбается, проводя дрожащей правой рукой по левой щеке опешевшего Шото. Тот прижимается к этой тёплой ладони, улыбаясь всё шире. – Шото. – Хорошо. Тогда спокойной ночи, Изуку.