***
Возвращаться в Хогвартс совсем не хочется, и Помона, умостившись на заднем сидении Ночного рыцаря, погружается в воспоминания. Алиса, в таком же возрасте, как Невилл, забывающая о застенчивости сразу, стоит лишь ей переступить порог теплицы. Алиса сдает СОВы и рассказывает экзаменаторам о новых возможностях применений сушеных смокв. Алиса июльским днем заходит попрощаться и сообщает, что будет учиться на аврора. Помона до сих пор помнит, какую боль причинила эта весть. Впрочем, многие ученики не ценят ни своего таланта в травологии, ни саму науку. Почему же Алиса должна была поступить иначе? — Я просмотрела список учебных дисциплин, — говорит она, нахмурившись. — И он кажется каким-то неполным. О травологии вообще ни слова. Помона пытается скрыть нервозность за нарочито веселым тоном: — К сожалению, это так, моя дорогая. Считается, что травология аврорам ни к чему, так как не играет особой роли в боевой подготовке. Они обмениваются выразительным взглядом. — Что ж, я собираюсь это исправить, — говорит Алиса и протягивает открытую ладонь для рукопожатия. Рука ее кажется мягкой, и в то же время в ней чувствуется сила. Помона знает: этой силы достаточно, чтобы усмирить даже самую строптивую мандрагору или зубастую герань. А улыбка Алисы согревает сердце Помоны, даже сейчас, когда она приткнулась в углу автобуса, баюкая свои воспоминания. — До скорой встречи, профессор. Алиса верна своему слову. Именно тогда-то все и начинается. Начинается. Началось. Помона сама не знает, как будет правильнее. С тех пор, как Невилл робко переступил порог ее теплицы, прошлое не дает Помоне покоя.***
— У тебя легкая рука, как и у твоей матери, — говорит Помона Невиллу в начале второго курса, когда все уже забыли, что именно благодаря его вкладу Гриффиндор завоевал Кубок факультетов в прошлом году. Судя по всему, в отношениях мальчика с однокурсниками мало что изменилось: над ним по-прежнему снисходительно посмеиваются и, как догадывается Помона, издеваются. — Знаю, — отвечает он хмуро. — Бабушка тоже говорит, что мне никогда не стать таким как отец. Тебе должно быть стыдно, Августа. Стыдно за то, что принижаешь достоинства хорошей женщины — умной, великолепной, чертовски соблазнительной женщины — только за то, что она вышла за твоего Фрэнка. Стыдно за то, что заставляешь этого милого мальчика чувствовать себя недостойным той высокой планки, которую ты подняла, идеализируя Фрэнка. О, Помона прекрасно его помнила: простой паренек, совсем как Невилл сейчас, звезд с неба он не хватал, но старался в меру своих сил. Помону так и подмывало отправить Августе сову, чтобы напомнить об этом. Но, конечно же, она ничего не отправит. Они с Августой редко сходились во мнениях, о чем бы ни шла речь. И с Невиллом будет то же самое.***
Алиса приходит к ней в субботу, когда зацветают желтые нарциссы. Взахлеб рассказывает про авроров и строгие правила устава, которым обязаны следовать стажеры. Впрочем, у самой у нее явно неуставной вид: выбившиеся из прически пряди волос, съехавшая набок мантия. И Помона говорит об этом. — Знаю, знаю, — признает Алиса, собирая прядь обратно в конский хвост. — Но для меня эти правила как раз то что нужно. Я всегда была немного несобранной. Нет, ты прекрасна, хочет возразить Помона. И именно тогда понимает, что ее чувства перешли определенную черту. Алиса проводит здесь исследования для проекта: изучает возможности использования травологии в защите от темных сил. Приходит после обеда по субботам, и вместе с Помоной они обсуждают идеи, отбирают наиболее многообещающие растения и ведут записи. — Надеюсь, тебе неплохо за это платят, — говорит Помона после того, как они полдня провозились с прыгающей поганкой. — Ничего мне не платят, — отвечает Алиса, вытирая руки о мантию. — Я просто хочу доказать, что права. К августу, когда начинает цвести львиный зев, у Алисы достаточно данных для завершения проекта. Так, во всяком случае, думает Помона, но Алиса говорит за превратившейся в традицию чашечкой чая: — Это же Министерство. Пока их по голове не стукнешь чем-нибудь впечатляющим, они ничего не заметят. Помона не отвечает. Но чувствует, что день расставания приближается, заранее придумывает предлоги для встреч и гадает, хватит ли смелости сказать об этом вслух. — Спасибо вам, — говорит Алиса и наклоняется вперед. Они сидят в небольшой подсобке Теплицы номер шесть, и кресла кажутся сейчас неудобными: слишком далеко расставлены, а может, наоборот, слишком близко. — Я и правда очень благодарна за помощь. — О… — Помона тщетно пытается собраться с мыслями. — Вовсе не за что, дорогая. — Нет, — Алиса снова подается вперед, откидывая волосы за плечо. — Все эти месяцы вы тратили из-за меня время по субботам, хотя вам от этого никакой пользы. — Это меньшее, что я могла сделать ради такой достойной цели, — отвечает Помона, но, поймав взгляд Алисы, чувствует себя как угодно, только не достойно. И чуть ли не с облегчением поднимается следом за Алисой, когда та собирается уходить. Потому что теперь Помоне кажется, что она выдает себя каждым взглядом, каждым излишне осторожным движением. Но уже у самого выхода, когда Помона тянется к дверной ручке, Алиса накрывает рукой ее пальцы и подступает ближе. Помона поворачивается, видит, как сияют глаза Алисы, как приближаются ее губы, и сразу понимает, что та собирается сделать. Замирает, затаив дыхание, и Алиса, качнувшись вперед, словно птица, быстро целует ее. А когда Помона пытается что-то сказать, прижимает палец к ее губам: — Не надо… Пожалуйста, если ты не против, просто ничего не говори…***
Но Помона, конечно же, говорит. Пусть она больше и не преподаватель Алисы, но она старше, намного опытнее. И прекрасно знает, чем обычно все заканчивается. — Я слишком стара для тебя, — бормочет она, уткнувшись в плечо Алисы. Уже полдень, по запотевшему изнутри окну стекают струи дождя. — Можно сказать, в матери гожусь. Алиса только смеется. Помона вспоминает ее мать, несравненную Поль, сбежавшую в Лондон от преследований Гриндельвальда в сороковые, и поправляется: — Хорошо, может, не совсем в матери. Но я примерно ее возраста. Или даже старше. — Да? — Алиса приподнимается, целует Помону в лоб, после чего устраивается рядом, так что они оказываются лицом к лицу. — И что из этого? А то, что ты скоро охладеешь ко мне, хочет сказать Помона. Но это прозвучит слишком жалко, поэтому она осторожно говорит: — Ну, возможно, ты захочешь найти себе кого-нибудь своего возраста. Алиса вместо ответа просто целует ее, обвивает стройной ногой пышное бедро Помоны, и по телу разливается новая волна приятной неги. Вздохнув, Помона обнимает Алису, притягивает ее ближе, но все-таки заставляет себя продолжить: — Или просто устанешь от всех этих секретов и тайных встреч… Рука Алисы, скользнув по животу Помоны, замирает на ее бедре. — Разве я могу отказаться от того, что дарит столько восхитительных… мгновений? Помона сдается, позволяя руке Алисы скользнуть между бедер. И готова бросаться в этот омут с головой снова и снова. Последний раз она получала столько удовольствия в постели лет десять назад, если не больше. — Но ты… возможно, ты захочешь детей, — бормочет Помона, хватая воздух ртом, и рука Алисы замирает. — Что ж, — отвечает она, не сводя глаз с губ Помоны, — я и правда захочу когда-нибудь завести детей… Помона ждет продолжения. — …Но к тому времени я что-нибудь придумаю. Алиса целует ее, и Помона даже рада, что теперь ее заставляют замолчать.***
Во время третьего года обучения Невилла замок, кажется, наполнен ожиданием грядущих несчастий. Сириус Блэк на свободе — и, если верить слухам, затеял свою охоту. Помона присматривает за Невиллом и поневоле замечает, как Ремус Люпин точно так же присматривает за Гарри. Судя по всему, Ремусу тоже нелегко, хотя в его отношениях с Джеймсом и Лили Поттер вроде не было ничего предосудительного. Или все-таки было? Нет, конечно же, не было: Ремус, такой сдержанный, безупречно вежливый… впрочем, во время учебы это не мешало ему участвовать в шалостях. Помона уже тогда подозревала: он не осмеливается нарушать правила, так как боится, что Дамблдор передумает и просто-напросто вышвырнет его вон из замка. Поэтому Ремус не только охотно принимает участие в проказах, но и как никто другой умеет оправдываться. Причем делает это куда более убедительно, чем юный Сириус. Справившись с пробежавшей по телу дрожью, Помона переводит взгляд на Невилла. Он кажется слишком бледным. Надо обязательно поговорить с Минервой: конечно, мальчишка поступил глупо, записав эти пароли. Но все прекрасно знают, как плохо у него с памятью, и почему — тоже знают. В конце концов, Невиллу и так живется несладко, а тут еще постоянные придирки преподавателя, внушающего страх. «Ты стала слишком сентиментальна», — слышится шепот Алисы, и Помона закрывает глаза. Она старается отрешиться от всех мыслей и почти чувствует теплое дыхание Алисы, чувствует, как ее сильные руки разминают затекшие мышцы спины, спускаясь все ниже. Прошлое накатывает снова и снова, и Помона уже почти приветствует его.***
— Кажется, я придумала, как быть с ребенком, — объявляет Алиса. Это одна из ИХ суббот, они только выбрались из постели и занялись пересадкой зубастой герани. Помона замирает, уставившись на Алису. Та выдает фразу о ребенке неожиданно, словно выдергивает чеку, и теперь ждет, что же будет дальше. Помона же нарочно не торопится отвечать или расспрашивать. Она терпеливо ждет. — Ты помнишь Фрэнка Лонгботтома? — продолжает наконец Алиса. Помона хмурится, а затем вспоминает его: высокого, мягкого, нерешительного однокурсника Алисы… Кажется, она уже как-то упоминала о нем в разговоре, или нет? Может, они и сейчас учатся вместе на авроров? — Да, — медленно кивает Помона. — Вроде неплохой малый, если мне не изменяет память. Алиса огибает разделяющий их стол и хватает Помону за руку. — Я могла бы родить ребенка от Фрэнка. Что скажешь? Помоне кажется, что мир вокруг нее рушится. — Ну, если ты этого хочешь… Алиса только сильнее сжимает ее руку. — Помона, — говорит она. — Дорогая моя… — Да нет, я все понимаю, — Помона выдавливает из себя улыбку. — Знаешь, я когда-то тоже хотела ребенка. Правда, так и не представилось возможности, но я не собираюсь мешать тебе. Но Алиса только качает головой. — Я совсем не это имела в виду. Ради бога, Помона, если бы я собиралась бросить тебя и влюбиться в какого-нибудь мужчину, то сказала бы об этом как-то иначе. Помона поворачивается и направляет палочку на сорняк, растущий под ближайшим кустиком герани. Маленькие клычки тут же впиваются в древесину. — Тогда что же ты имела в виду? — Я хочу ребенка, — говорит Алиса, на секунду опуская глаза. — Может, даже не одного. Но также я хочу сохранить то, что есть сейчас между нами. Это не совсем так. В последнее время Алиса все чаще заговаривает о том, чтобы перебраться в домик Помоны в Хогсмиде. Многие женщины делят общее жилье, в этом нет ничего предосудительного. Но если появится ребенок… — Фрэнк… его не интересуют женщины, — Алиса краснеет от смущения, и это удивительно, учитывая, что она вытворяла в постели каких-то полтора часа назад. — Ему нравятся… сама понимаешь. Но его мать — та еще мегера, все твердит, что он должен продолжить род. Уважаемое семейство, и все такое. — Ну и… — Помона ждет продолжения. — Ну и… мы с Фрэнком поженимся. Сделаем наследника на радость миссис Лонгботтом. И продолжим жить каждый своей жизнью. — Но у вас будет ребенок. — Да, будет. — Алиса даже не пытается скрыть радостный блеск в глазах и с еще большей силой сжимает руку Помоны. — Знаю, на деле все будет вовсе не так просто. И растить ребенка очень нелегко: я видела, как мои друзья с головой уходят во все эти заботы. Но прошу, пойми, это идеальная возможность для каждого получить желаемое. Мы сможем аппарировать между домами, и все станет куда проще, чем сейчас, потому что будет Фрэнк и ребенок. Только Алиса может думать, что с ребенком будет легче. Но Помона не собирается разрушать ее воздушные замки.***
Он превосходно знает травологию. Помона говорит это, понимая, что именно любовь к ее предмету и толкнула Невилла в ловушку, устроенную Барти Краучем-младшим. — Прости меня, — шепчет Помона, сжимая худую ладонь Алисы в своих руках, потом поворачивается к Фрэнку. — И ты тоже прости. Я подвела вас. Обещала присматривать за Невиллом, а вместо этого привела его к… Помона умолкает, и как раз вовремя. Неужели Барти Крауч пытал его, когда тот был малышом? Какие еще извращения приходили в голову Краучу, когда он угощал Невилла чаем и рассказывал о его родителях? — Я все исправлю, обещаю, — говорит Помона, сжимая пальцы Алисы. — Буду лучше смотреть за ним… Так, чтобы все было в порядке. Но легче не становится: Помона и сама понимает, что говорит неправду. Волдеморт нарушил все законы и жизни, и смерти, можно ли теперь что-либо обещать с уверенностью?***
Вскоре Алиса и Фрэнк женятся. А потом Алиса беременеет. И так рождается Невилл. Он очень спокойный ребенок. Помоне начинает казаться, что сама жизнь Алисы зачарована: все идет именно так, как она задумала. Даже Августа, подозрительная и недовольная скоропостижным браком, после рождения внука не только потеплела к Алисе, но даже терпит Помону. Впрочем, какой бы волшебной ни была жизнь Алисы, она не выдерживает разыгравшейся войны. Тихий осенний вечер. В камине потрескивает огонь. Фрэнк смешивает джин-тоник на кухне. Невилл, расставив ручонки для равновесия, переступает с кофейного столика на кресло, а Помона и Алиса подбадривают его с дивана. Помона — хранитель всех их секретов, и самое главное, что никто и не подозревает об их истинных взаимоотношениях. Августа — точно нет. Эдгар Боунс или Грозный глаз Муди — наверняка нет. Даже Дамблдор. И правда, Помона Спраут, профессор травологии — да кто в это поверит? Фрэнк вручает им напитки, а сам наклоняется и подхватывает Невилла на руки. Алиса кладет голову на плечо Помоны, и она улыбается. — Мой маленький герой, — шепчет Алиса, протягивая руки к Невиллу. — Однажды ты станешь настоящим героем. Это опасный мир, особенно если ты волшебник. И тем более, если ты аврор. Особенно если ты Алиса и Фрэнк, или Джеймс и Лили Поттер. Но здесь и сейчас им ничего не угрожает.***
— Я хочу, чтобы ты знал, — говорит Помона Невиллу в конце учебного года. — Если тебя что-то беспокоит, что угодно — ты всегда можешь прийти ко мне. Я хочу, чтобы у тебя был взрослый, которому ты сможешь доверять. Невилл смотрит на нее, бледный, но спокойный. — Не хочу показаться грубым, профессор… но почему? Вопрос очевидный, но Помона не готова на него ответить. — Потому что… я была близким другом твоих родителей… Твоей матери. То, что произошло с ними — несправедливо, и по отношению к тебе тоже. У тебя должен быть… — Она моргает, пытаясь справиться с непрошеными слезами. У него должна быть мать. У него должна быть Алиса. — У тебя должен быть кто-то, на кого ты мог бы положиться. — Но за остальными же никто особо не присматривает. Даже за Гарри. О, да неужели? — Остальным не довелось пережить того, что пережил ты, — говорит Помона. — Прости, Невилл, но это так. Его волосы заметно отросли. Можно не сомневаться, завтра Августа первым делом потащит его к цирюльнику. Невилл теперь высокий, неуклюжий, как Алиса, и такого же телосложения как Фрэнк. И совсем уже взрослый. Возможно, ему и не нужна поддержка Помоны. Невилл ставит на место опустевшую чашку, явно собираясь уходить, но затем снова подхватывает ее. — Вы говорите, что дружили с моей мамой. — Да, — Помона проглатывает комок в горле. — Тогда не могли бы вы… рассказать о ней? Только не надо про всякие аврорские штучки. Расскажите о том, что ей нравилось. Какой она была. Помоне кажется, что это не Невилл, а Алиса смотрит на нее сейчас: такие же упрямо сжатые губы, такой же смелый взгляд. И, сделав глубокий вдох, она говорит: — С большим удовольствием.***
Казалось, война закончилась. Но потом приходит сообщение от Минервы. Оно совсем короткое: На Алису и Фрэнка напали. Не знаю, насколько все плохо, но тебе лучше отправиться в Св. Мунго. В госпитале Августа Лонгботтом нервно меряет шагами коридор и даже не замечает Помону, пока та не останавливает ее за руку. — Они там, — Августа кивает в сторону двойных дверей так, что ее шляпа сползает набекрень. — Их… осматривают. — Что случилось? — спрашивает Помона. — Похоже, они попали в засаду, но неизвестно, кто напал и почему. — Августа переводит дух и пытается сосредоточиться. — Должно быть, это Тот-Кого-Нельзя-Называть. — Вы видели их? Августа кивает, устремив неподвижный взгляд в стену перед собой. — Похоже, дело плохо. Фрэнк… он ни на что не реагирует. И не отвечает. Никому. — Ее губы сжимаются так плотно, что почти исчезают. — А что с Алисой? Но Августа только качает головой. Ноги Помоны слабеют, и она прислоняется к стене. Но ведь война завершилась. Закончилась с гибелью Джеймса и Лили, закончилась несколькими громкими арестами и разоблачительными, глупыми статьями. Как наивно было так думать. И как глупо. Помона заставляет себя собраться. — Вам принести что-нибудь? Чай, воды? — Мне нужен мой Фрэнк! — выкрикивает Августа, но, тут же сникнув, тяжело приваливается к стене. И уже спокойнее добавляет: — Если можно, чашечку чая. Помона поспешно уходит, оставляя Августу наедине со слезами, которые она никому не позволит увидеть. Где-то после второй чашки чая к ним выходит розовощекий целитель. — Можете пройти к ним, миссис Лонгботтом, — говорит он и тут же выставляет руку, перекрывая вход Помоне, двинувшейся следом. — Сожалею, но разрешено только членам семьи. — Я — глава семейства Лонгботтомов, — чеканит Августа. — И я говорю, что она может пройти. Целитель отступает, и Помона, подхватив Августу под руку, заходит вместе с ней в палату.***
Чего только не испробует Помона в последующие несколько недель. Ласковые уговоры, крики, угрозы, мольбы. Чай, джин, любимую еду Алисы. Даже пронесёт тайком из теплицы пару снадобий, которые обычно не используют целители. Но все тщетно: Алисы, ее милой Алисы больше нет. Августа же становится все неприступнее и холоднее, что удивительно, если вспомнить ее неожиданную поддержку в день трагедии. Но ни Фрэнк, ни Алиса не идут на поправку. И, если верить целителям, никогда уже не станут прежними. Когда шумиха вокруг них стихает, они становятся просто еще одной парой пациентов палаты Януса Тикки для умалишенных. При встречах Августа все более неохотно вступает в разговор с Помоной, что странно: ведь их объединяет общая утрата. Но потом Помона наконец понимает. Пусть Алиса и Фрэнк теперь в госпитале, но они вместе, как и положено семейной паре. И не осталось никаких доказательств, что их отношения не были построены на любви и преданности. У Августы есть наследник, Невилл. И только Помона портит эту картину. Когда даже дежурный обмен любезностями становится невыносимым, они начинают приходить в госпиталь в разные дни. Августа появляется по воскресеньям, а субботы достаются Помоне. Конечно, субботы в больничной палате не идут ни в какое сравнение с субботами в Теплице номер шесть, но Помона ценит даже то немногое, что у нее осталось.***
После смерти Дамблдора, когда его место занимает Снейп, Невилл наконец-то показывает, чего стоит. Он возглавляет Армию Дамблдора, о которой Помона якобы ничего не знает, защищает младших учеников, водит за нос Кэрроу и как может противостоит им. Еженедельные чаепития в теплице приходится прекратить, но Невилл — единственный из оставшихся учеников, кто готовится к ТРИТОНам по травологии, так что их занятия становятся чем-то вроде ритуала. Невилл внимательно слушает рассказы Помоны об Алисе: о том, как она любила подвергать сомнению непреложные истины, как обожала нарциссы, как лихо управлялась с мандрагорами. Он жадно ловит каждое слово Помоны о прошлом, сама же она не решается заговорить о настоящем, хотя и хочет предостеречь Невилла. Но Алиса не стала бы убеждать своего сына отступить, не будет этого делать и Помона. Когда есть возможность, она приходит в госпиталь Святого Мунго, потому что Фрэнк и Алиса имеют право знать, как дела у их сына. В одно из таких посещений, уже покидая палату, Помона сталкивается с Августой — та появляется внезапно, на ходу оправляя плащ, и заговаривает первой. — Профессор Спраут, — Августа запыхалась и взволнована. — Я так понимаю, вы присматриваете за моим мальчиком. Помона не сразу понимает, что речь идет не о Фрэнке, а о Невилле. — Стараюсь по мере сил. Августа кивает и бросает быстрый взгляд вокруг — нет ли поблизости посторонних ушей. — У меня есть письмо для Невилла. Я собиралась отправить его с совой, но, возможно, вы окажете мне услугу. И она аппарирует в вихре черных одежд и теней, оставив Помону, растерянно сжимающую в руке пергамент.***
К тому времени, когда Помона находит Невилла, Хогвартс облетает новость: Августа Лонгботтом напала на аврора и теперь находится в бегах. Что ж, это объясняет шум, который Помона слышала несколькими этажами ниже, пока сидела у Алисы и Фрэнка. Невилл хватает письмо и торопливо читает его, явно пытаясь найти хоть какие-то подсказки. И, конечно же, не находит: Августа не станет подвергать наследника Лонгботтомов еще большей опасности. Мой мальчик, мой герой, шептала Алиса. Что ж, в одном они с Августой точно сошлись. — Как она… — голос Невилла срывается. — Она не… С ней все в порядке? — Она цела и невредима, — отвечает Помона. — Ушла оттуда как ни в чем не бывало, словно отправилась на прогулку. На лице Невилла появляется мрачная улыбка — теперь он как никогда похож на Фрэнка: — Она не пропадет, правда же? Это даже не вопрос, поэтому Помона и не отвечает, только кивает и, отвернувшись, начинает возиться с прыткими ирисами.***
Гарри Поттер мертв. Хагрид несет сейчас на руках все их надежды, заключенные в теле юного волшебника. Помона слышит как вскрикивает Минерва, но сама еще сохраняет силу духа, — до того мгновения, как Невилл выступает вперед. И вот тогда она каменеет от страха. Волдеморт кружит вокруг Невилла, совсем как змея, которой он и должен был родиться. Помона в отчаянии тянется за палочкой, потому что хочет остановить все это. Должна остановить. Теплое дыхание Алисы, уткнувшейся ей в шею. И ее сонный шепот: «Мой сын будет героем». На голове Невилла сейчас Распределительная шляпа, совсем как в тот памятный день, когда Помона впервые его увидела. Но на этот раз шляпа несет смерть. И Помона кричит: ради Алисы, ради Невилла, ради Фрэнка, и, не смотря ни на что, ради Августы. За Невилла — снова и снова, и за Алису — навсегда. Вот Алиса, сразу после родов, мокрая от пота, со слезами радости на щеках, держит Невилла на руках. Вот Невилл спотыкается на церемонии распределения, и он же — в конце учебного года, когда его баллы приносят победу Гриффиндору в Кубке факультетов. Вот Алиса кладет руку ей на плечо, и по телу Помоны проходит дрожь предвкушения. Вот Алиса лежит, прижавшись щекой к ее груди, и сердце Помоны переполняется любовью. Вот Невилл, нахмурившись, рассматривает дьявольские силки, а потом поворачивается, так похожий на Алису: «Мы же можем их использовать, правда, профессор? Если кто-нибудь нападет на замок?» Мой сын станет героем. Невилл срывает с головы горящую шляпу, выхватывает меч, появившийся словно из ниоткуда, отсекает голову гигантской змее. И начинается кромешный ад.***
Наступает Пасха, и Помона приходит к Алисе в субботу, когда зацветают желтые нарциссы. Сад возле небольшого дома, который приобрел Невилл в округе Пик, уже утопает в зелени и украшен яркими желтыми и розовыми пятнами распустившихся бутонов. Алиса поднимает взгляд от последнего выпуска «Ботанического вестника» и, улыбнувшись, кладет руку на садовую скамейку рядом. Помона улыбается в ответ. — Я принесла немного семян крылоцвета, — говорит она, доставая пакетик из сумки. — Знаю, уже поздновато их сажать, но с небольшой помощью магии все получится. Алиса переворачивает страницу, и Помона наклоняется, чтобы посмотреть — а вдруг. Но нет, там не крылоцвет, а какое-то случайное растение. Некоторые вещи даже магия бессильна исправить. Но зато теперь, когда нет больничного рациона, Алиса стала куда лучше кушать, и на ее щеках даже появился легкий румянец. Помона наливает чаю себе и Алисе и вытягивается на скамейке. — На следующий год можем посадить волчьи бобы, — говорит она. — Тебе будет чем заняться, пока нас с Невиллом нет рядом. Алиса медленно надувает из жевательной резинки огромнейший пузырь. И хихикает, когда он лопается. Этот сад они создают вместе, Помона, Алиса и Невилл, а Фрэнк, сидя в уютном кресле на заднем дворике, наблюдает за ними. Даже Августа благословляет их своим присутствием и признает, что сад получился «довольно красивый». Помона и Невилл, бывает, предлагают что-то посадить, но Алиса все делает сама: копает, прореживает, что-то бормочет, разговаривая с растениями, словно с домашними питомцами. Прежней Алисы больше нет, но Помона хранит ее образ в воспоминаниях. То и дело слышит ее голос, нашептывающий что-то глубоко в подсознании. Чувствует во сне, как ее пальцы нежно поглаживают бедра или проскальзывают между ними. И пусть на лужайке сейчас сидит совсем другая Алиса, но она все больше похожа на себя прежнюю: так же заливисто смеется, так же тянется к нарциссам. Помона оставляет чашку прямо на траве и подхватывает мешочек с семенами. — Ну что, приступим? Алиса поднимается, и они вместе направляются к еще не засаженной клумбе в углу сада.