Ворон

Первое, что увидел Матвеев, когда впервые повстречал аланского провидца — массивные чёрные крылья. Чаще всего они были сложены за его спиной, но все равно возвышали мужчину и делали его более властным и влиятельным. Эти крылья не были похожими на крылья ангела или демона, все ясновидящие прекрасно знают, что они выглядят совсем не так. «Ворон» — называл про себя мужчину Дима, с неподдельным интересом наблюдая за лёгким, едва заметным дрожанием перьев на ветру и уверенными размашистыми взмахами, когда медиум выполнял свою работу. Вечно спокойный и собранный, серьёзный Гецати притягивал, но в то же время изумлял, потому что угольные крылья жили своей собственной жизнью. Похожие на шаловливых детей, они то устремлялись вверх, то складывались за широкой и сильной спиной мужчины. Но в моменты, когда он начинал работу, неизменно раскрывались полностью, как бы впитывая в себя энергетику и анализируя её. Делали своего обладателя более внушающим. Константин и сам походил на ворона: внимательный, своими проницательными глазами цепляющий самую суть, смотрящий прямо внутрь, в глубину. Дима убеждается в этом вновь, когда Костя за непробиваемым спокойствием и концентрацией разглядывает то, что скрыто от остальных, то, что находится на самом дне его души. Уязвимость, всепоглощающая усталость, сомнения в собственных силах и приближение к выгоранию. Чернокнижник и сам вряд ли понимал, что с ним происходит, пока коллега не вытянул это на поверхность. Он был благодарен за высокую оценку, за похвалу и за веру в него, за тот самый толчок и поддержку, которой так не хватало. Даже когда тьма окутывала и тяжело было справиться с давлением окружающих, Константин был для Матвеева тем самым светом, огоньком, который выводил его из омута отчаянья. Столкнувшись лбами в готическом зале, парням всё же пришлось обговорить друг с другом все недомолвки. Дима был уставшим и напряжённым. Сыт по горло вечной недооценкой своих способностей со стороны коллег, от того, что снова и снова приходится доказывать, что он равный. Этот разговор изменил для обоих многое. Чернокнижник сорвался, выпустил весь пар, целую обойму пуль, которые так и не достигли цели. Гецати оставался спокойным и слушал визави, не перебивая. Никак не изменился в мимике, даже брови не хмурились и взгляд не изменился. Крылья за спиной лишь слегка вздымались и каково было удивление Матвеева, когда они окутали обоих и даже слегка подтолкнули его к Косте. От них веяло всепоглощающей, безудержной силой и теплом. Давшая трещину внутренняя опора восстанавливалась, пока он находился в плену этих мягких угольных крыльев и пока сам Гецати крепко обнимал его. Мягкие поглаживания по спине и слова успокоения дали белый флаг магу: маску можно снять. Без камер, без съёмочной группы и других экстрасенсов. Находясь настолько близко друг к другу, Дима, стиснув зубы, отодвигает гордость назад и выпускает то, что накопилось за долгое время. Прижимается ближе, вжимается лицом в грудную клетку медиума и кричит во всё горло. Рычит, впивается ладонями в руки, цепляясь за опору. Боль наполняет каждую клеточку тела, затягивает в тугой узел, превращая в напряжённые струны. Эта боль разрывает изнутри, заставляя сходить с ума. Настолько больно, что тяжело дышать, но собеседник заставляет делать вдох за вдохом. Мужчина даёт ему время, не выпускает из своих рук ни на мгновение, продолжая гладить по спине. Не отпускает, пока младший не успокаивается, пока истерика не сходит на нет. — Ты сильный, справишься со всем, — выдыхает куда-то в висок и его тон не оставляет никаких сомнений в правдивости его слов и силе веры в сказанное, — Я рядом и помогу пройти через это. Дмитрий привык к одиночеству и независимости, привык разгребать всё дерьмо самостоятельно, не важно, есть на это силы или их нет. Он не должен доверять и надеяться, полагаться на кого-то, чтобы не быть потом обманутым. Но позволяет себе эту минутную уязвимость, обличает нутро перед ним полностью и оба понимают, что теперь ничего уже не будет так, как было прежде. Их сближение неизбежно. Странно, неловко и неправильно, что провидец, которому до этого момента никакого дела не было до чернокнижника, вёл себя так. Тот самый, который называл его «молодым стажёром». Такой нежный и наблюдательный, такой заботливый и поддерживающий. Диме не хочется обманываться и открываться, но он не в силах контролировать себя, всё происходит само собой. Когда океан эмоций немного утихает, тьму сомнений рассеивает одна-единственная мысль. — «Вороны честны и прямолинейны. Ворону можно верить». Изящные, аккуратные, блестящие в ночном свете крылья словно повторяют движения ладоней своего обладателя, так же ласково поглаживают чужую хрупкую спину. Невидимые для окружающих, для Димы они — осязаемый проводник во мраке. Он чувствует их, каждый взмах и слышит шелест перьев. Тепло и свет этих чёрных крыльев залечивает раны, заделывает трещины. — Я верю, — надломлено и обессилено, едва разборчиво произносит экстрасенс и отстраняется, — Выпей со мной, раз уж собираешься побыть рядом. Апатичная, вымученная улыбка зарождается в уголках губ Матвеева. Гецати с минуту смотрит в глаза напротив, как бы уточняя: «Уверен, что именно это тебе сейчас нужно?», но в обсидиановых омутах абсолютная уверенность и решительность. Он сдаётся под таким натиском и ухмыляется в ответ. — Составлю тебе компанию, — принимает вызов Константин и заказывает такси, пока Дима присматривает на карте ближайший неплохой бар. Помещение встречает их радушно. Людей здесь достаточно, но не настолько, чтобы образовалась большая толпа. Многие неспешно потягивают свои напитки и увлечённо обсуждают что-то, другие пританцовывают в стороне под приятный, ласкающий слух джаз. Мужчины садятся за барную стойку. Костя заказывает виски с колой, а Дима берёт стакан пива для разогрева. Лёгкий напиток оказывает удовлетворительное влияние на всё тело чернокнижника. Он расслабляется и всё накопившееся в теле напряжение куда-то улетучивается. Старший товарищ пригубляет сладко-пряную жидкость из своего стакана, прекрасно зная свою норму и никогда не напивается. Надо же кому-то их домой везти. Матвеев повышает градус, заказывая глинтвейн. Холод с улицы всё ещё остаётся на бледной коже, а нервное состояние и дрожь мешают телу согреться, пусть вороновы крылья и укутали, словно одеялом. Горячий напиток помогает окончательно согреться и прийти в себя. — Почему ты ведёшь себя так со мной? — потягивая вино, вопрошает. — Ты напоминаешь мне меня из прошлого, — пожимает плечами медиум, кладя ладонь на плечо в очередном поддерживающем жесте. Дима расплывается в шаловливой дьявольской улыбке и тянется за очередным бокалом алкоголя, только покрепче. Костя присматривает за ним, хоть и понимает, что ясновидящий давно не маленький мальчик, Матвеев умеет пить — это факт. Зрелый товарищ осушает свой стакан и заказывает ещё один, прослеживая взглядом за тем, как кусочки льда внутри стакана начинают таять. Обсидиановые глаза напротив затянуты поволокой, сознание чернокнижника явно начинает мутнеть. Лёгкий пьяный румянец и хрипотца в голосе выдают его состояние. — А я ведь всё ещё помню, как ты не взял меня под своё начало, — проговаривает паренёк, борясь с тем, чтобы сказать «крыло», — Знаешь, отчасти это сподвигло меня на самоубийство, — его речи столь важные и глубокие, Костя внимает, но от собеседника слышится бесовской смех. Две тёмные реки встречаются и два противоположных течения ведут борьбу долгие несколько минут прежде, чем диалог продолжается. — Ты был неуверен в себе, много сомневался, но я не говорю, что ты был недостоин, — отвечает старший и прерывается, чтобы сделать глоток виски, — А говорил, что веришь мне. — Это так, — лаконично парирует, — Но не понимаю, что изменилось. Музыкальная пластинка сменяется на более романтичную, ритмичную и несколько напряжённую. Посетители постепенно начинают расходиться. Гецати делает паузу, затягивает, очевидно раздразнивая проводника бесов, выжидает мгновение. Затем подаётся вперёд, склоняется к чужой ушной раковине и шепчет, выдыхая раскалённый до предела кислород. — Ты изменился, и я посмотрел на тебя иначе. Вечер заканчивается на неоднозначной, интригующей ноте. Провидец больше ничего не объясняет, оставляет всё на волю умозаключений новоиспечённого друга, а тот и не расспрашивает. Красивые крылья складываются за спиной, немного подрагивая. Они не умеют разговаривать, но Дима толкует эти движения на свой лад. Уж больно похоже на кокетство и заигрывание, что идёт вразрез с непроницаемой интонацией говорившего. Неожиданно для всех они действительно становятся друзьями и после этого вечера проводят вместе много времени. Разговоры наедине становятся частыми и значимыми, желанными. Теперь Диму никогда не покидало ощущение, что за его спиной всегда скрываются два крыла-защитника. После съёмок ещё одного выпуска, двоица снова собирается выпить. Гецати не любил алкоголь, но в приятной компании он позволял себе немного расслабиться. И сам Матвеев под чутким присмотром начал пить не так часто и не в таких количествах, как раньше. — Колись, что за химия у вас с Марьяной? — ткнув локтём мужчину в бок, заливается раскатистым хохотом музыкант. Константин с мягкой загадочной улыбкой открывает бутылку красного сухого вина, разливая его по бокалам. Один из них он протягивает своему драгоценному визави. — Профессиональная, — наконец изрекает он, на что коллега неудовлетворённо выдыхает. Обычно сдержанный, Дмитрий смеётся, но сухо, неискренне. Сложно не потерять самообладание. Костя молчит, но не сводит с него глаз. Крылья мягко поглаживают спину, будучи более открытыми и честными, чем их молчаливый обладатель. Неловкая пауза затягивается, но никто не осмелился бы сказать, что тишина неприятная. — Я не взял тебя к себе, потому что видел в тебе потенциал, — внезапно переводит тему Гецати, пока Матвеев лениво попивает вино, медленно смакуя вязкость на языке, — Я не нужен был для того, чтобы ты стал тем, кем являешься. Дима смиряет его нечитаемым взглядом и отставляет хрусталь в сторону, наклоняясь поближе. Развязность и легкомысленность вмиг сходят на нет, вытесняемые серьёзностью. — Я тот, кто я есть сейчас благодаря всему, что со мной произошло. Но ты не прав. Ты был нужен мне. Нужен и сейчас. Картинка смазывается. Может быть, алкоголь сносит голову сильнее, чем они оба ожидали, но контроль уступает место случаю. Внутри у каждого, в области грудной клетки, образуется объёмный, пылающий жаром шар. Тепло от него распространяется по всему организму, затрагивает каждую его клеточку. Желание вытесняет собой всё остальное, такое никчёмное и ненужное. Сердце загнанной в клетку птицей бьётся сквозь рёбра, норовя выпрыгнуть. Костя тяжело сглатывает, когда неудавшийся ученик тянется к нему. Всё ближе и ближе, вплотную. Максимально сокращая расстояние. Настолько, что можно увидеть дрожание длинных для юноши ресниц. И не осознаёт, что и сам идёт на встречу, накрывает горячие и нежные губы своими. Пробует, смакует, как дорогое вино, привкус которого оттенками скользит на языках обоих. Большие шершавые руки осторожно поглаживают бледные скулы тыльной стороной, в то время как длинные худощавые пальцы пианиста ложатся на плечи, кончиками лаская перья. Языки сплетаются, поцелуй обретает напор, силу, и разрывается лишь тогда, когда лёгкие неприятно горят от нехватки воздуха. Тяжело дыша, Гецати оставляет короткий поцелуй на изящной шее, мажет носом, вдыхая аромат и отстраняется. Однако только теснее сжимает паренька в своих объятиях. — Вороны невероятно преданы. Разум — основа, но чувства — раз и навсегда. Вот ответ на твой вопрос, — вкрадчиво произносит медиум и прислоняется лбом к чужому.