Подстилка

Возможно, где-то в глубине души Катакури знал, что его бой с Луффи закончится как-то так. Хотя своей Волей Наблюдения он не мог заглядывать настолько далеко в будущее, но зато это могла интуиция — коварная сука, которая иногда помогает лучше любой проверенной техники, а иногда обманывает и посылает к чёрту. Луффи был ему едва ли до середины бедра — и всё равно был сверху, как победитель, который благодаря своей стойкости выдержал бой против превосходящего мастерства и опыта. Впрочем, для резинового человека размер не проблема: он может растянуться как только пожелает. Было и ещё кое-что против того, чтобы Катакури был сверху. Хоть он был в отличной форме, но всё же уже не молод. И, возможно, это всё проделки генетики, которая не могла равно одарить во всех областях. В общем, пенис Катакури всегда оставался неподвижным и мягким, как моти. Даже Воля Укрепления здесь не помогла бы. Если бы не матриархат Большой Мамочки, которая предпочитала налаживать связи, выдавая своих дочерей замуж за сильных пиратов, влиятельных политиков и прочих могущественных личностей, Катакури был бы вторым по старшинству наследником, ему пришлось бы жениться и уж точно не по любви. Это был бы позор, если бы кто-нибудь узнал, что он не может исполнить супружеский долг. Был ли он бесплодным — уже другой вопрос. Катакури никогда не проверял. Надо отдать Луффи должное: он с уважением относился даже к проигравшему сопернику, не унижал ещё больше. Катакури грудью опирался на красно-чёрный клетчатый пол, оттопырив задницу, но даже так было лучше, чем если бы его уложили на лопатки. Даже если бы его в таком виде никто, кроме Луффи, не увидел. А Луффи наслаждался зрелищем под собой. Волосы Катакури были приятными на ощупь, но слишком короткими, чтобы можно было намотать на кулак и потянуть на себя, заставляя сильнее прогнуться. Оттенком чуть темнее, чем вытатуированные малиновые полосы вдоль спины и череп на груди. Если в них и был какой-то глубокий смысл, Луффи его не видел. Эти полосы напоминали ему матрас, словно Катакури сам согласился стать подстилкой. Его тонкие и острые, как иглы, треугольные зубы не смущали Луффи. Всё равно они не целовались в губы. Это было бы слишком интимно для двух соперников, которые только что сражались не на жизнь, а на смерть. Они могли целовать друг друга куда угодно, чтобы завестись, сделать приятно скорее себе, чем партнёру, но не в губы. Во время боя Катакури вдавливал сапог в живот Луффи, словно хотел раздавить его, как букашку, а шпора на пятке так больно, но сексуально впивалась в пах. Опасно — но от этого возбуждение только росло. Теперь же эти шпоры врезались в собственные бёдра Катакури, иногда задевая и Луффи. Но никто из них на это не обращал внимания. Что удивительно, задница Катакури была плоской, несмотря на все тренировки и любовь к пончикам. Хотя какая разница, если Луффи сейчас раздвигал руками эти ягодицы и глубоко вставлял свой раздутый член? В обычном размере его бы даже для растяжки не хватило с их разницей в габаритах. И всё же Катакури было стыдно. Не в последнюю очередь из-за того, что он ловил кайф от происходящего. Ладно бы это был какой-нибудь гигант с него ростом или даже выше — может, так хотя бы Мамочка была бы счастлива... Но нет, сзади пристроился какой-то недомерок в три раза меньше него. Не будь у него силы дьявольского плода, у них ничего бы не получилось. Всё закончилось, когда Луффи выстрелил спермой из своего растянутого члена — у самого Катакури не вышло ни капли из вялого ствола. Луффи только натянул на него брюки и так и оставил лежать на животе, пока кто-нибудь из семьи Большой Мамочки не найдёт его. Скорее всего, это будет Брюле — в конце концов, сейчас они находились в её зеркальном мире. А сам Луффи пошёл дальше — добивать его братьев и сестёр и мамочку-йонко.