I can`t help falling in love with you

      Непроглядную темноту ночи разрезал тонкий лунный луч, внезапно пробравшийся сквозь оконное стекло. Небо затянули плотные черные тучи, укравшие отраженный свет земного спутника, поэтому единственный скользнувший в помещение холодный блик взбудоражил пространство: сделал тени объемнее, а темноту еще более контрастной.       Драко, лежавшему в холодной постели, подумалось, что этот луч так сильно похож на нее — в ее присутствии все люди и их действия кажутся хуже, чем могли бы показаться на первый взгляд. Особенно люди в его окружении.       Захотелось усмехнуться. Так, как он делал это всегда — ядовито, надменно, горько. Разве могут быть пожиратели смерти еще хуже, чем они есть?       Как оказалось, могут. Ты можешь быть слеп к действиям и поступкам людей. К их мотивам, идеям и целям. Ты можешь быть зрячим изначально, но твои внутренние ориентиры все равно будут потеряны рано или поздно, когда эти люди останутся единственными, окружающими тебя. Когда тьма поглотит тебя.       Но невозможно перестать видеть в темноте, пока есть хоть один крохотный луч света.       И для него она была этим светом.       Живым, улыбчивым и подвижным. Сколько раз Драко украдкой наблюдал за ней, непременно строя гримасу отвращения и презрения, только бы не выдать своих истинных эмоций и чувств.       Любой положительный отклик души, любая слабость в отношении нее привела бы его и всю его семью к неминуемой гибели. Пожиратели бы не простили. Тот, кого нельзя называть, не простил бы.       Гермиона Грейнджер. Грязнокровка. Порочная, мерзкая, не заслуживающая даже того, чтобы дышать, чего уж говорить о чувствах. Именно так пытался думать Драко. Пытался отчаянно, остервенело терзая собственное сердце попытками растоптать, выкорчевать невесть откуда взявшийся росток иррациональных чувств. На клумбе его души должны цвести только дорогие, прихотливые цветы. Например, белые розы, которые так любит Нарцисса.       Но в выжженной круциатусами почве пророс подсолнух. И потянулся к свету своими тошнотно-желтыми лепестками, которые, по ощущениям, кромсали Малфоевскую душу не хуже лезвия.       Драко тяжело выдохнул, в тысячный раз почувствовав себя узником положения. Сколько раз он топил ее, как слепого котенка, безжалостно и грубо в оскорблениях и унижениях. Сколько раз карие омуты с золотистыми прожилками наполнялись испепеляющей ненавистью и злобой, превращая ее из маленького солнышка в настоящую атомную бомбу.       Драко завидовал. Самой черной гнилью копошились в его душе чувства по отношению к друзьям Гермионы. О, видит Салазар, сколько раз он испытывал на себе яд зависти и ревности, наблюдая, как общается Грейнджер с патлатым и шрамоголовым.       Если бы на первом курсе Хогвартса Люциус сказал сыну: «смотри, этого рыжего нищеброда в обносках зовут Рональд Уизли, и через пару лет, Драко, ты смертельно будешь желать хоть на один день стать им», то Малфой точно бы бросился на рельсы прямо под Хогвартс-Экспресс в ту же минуту.       Такова ирония мироздания — презирая кого-то за отсутствие чего-то одного, ты будешь отчаянно завидовать ему же за обладание чем-то другим.       Смятая простынь прошелестела под ним, когда Драко наконец перевернулся на бок, провожая взглядом исчезающий за тучами луч.       Кромешная темнота снова накрыла Малфой Мэнор тяжелым черным покрывалом.       — Пошла вон, мерзкая грязнокровка, лучше бы я сдох от непростительного, чем когда-либо остался с тобой дежурить, — брошенные со злобой слова осели в глотке мазутом. И даже спустя десятки дней и ночей першили и саднили, словно царапины.       — Иди к черту, хорек, справлюсь и без тебя, — она сказала это грубо и разочарованно, словно было куда разочаровываться в нем еще больше.       Если бы ты только знала, Грейнджер. Если бы я только мог хоть что-то сделать или сказать, что исправило бы положение. Что исцелило бы все те раны, которые я нанес этой выдрессированной ненавистью к тебе.       Наверное, именно в тот миг Малфой окончательно и бесповоротно решил для себя, что пожиратели должны проиграть. Сдохнуть, исчезнуть, даже если вместе с ним самим.       Он готов заплатить сполна за то, чтобы она могла жить. Дышать, улыбаться, общаться со своими, Салазар их дери, непутевыми друзьями.       Готов никогда больше не видеть солнечного света и сгнить в Азкабане или сдохнуть от поцелуя Дементора, непростительного, адского пламени — да чего угодно, лишь бы знать, что она жива и счастлива. Что она имеет право на жизнь. Право, которое было у нее с рождения и которое никто не смел отбирать.       Он сделает все, чтобы даровать ей спасение. И не остановится уже ни перед чем.