Духов день

Духов день катился к закату. Прошёл он славно, жаловаться было не на что: вон Женёк, довольный, в горшке на столе стоит… Да только чуял Кривич что-то неладное. Голод-не голод, изжога-не изжога, но какая-то тошная маята не давала покою. Поводов для волнения у него, само собой, было предостаточно. Но отчего-то он точно знал, что причина одолевающей тревоги лежит вне его ежедневных забот. Будто бы забыл о чём-то важном. До темна бродил Святослав Вернидубович по дому и вместе с Женёчком перебирал все забытые дела, какие смог вспомнить. Не полегчало, а токмо наоборот: сгущающиеся за окном сумерки лишь наводили больше тоски. — Тьфу, холера! Кривич оделся да пошёл прочь из дому, куда ноги поведут. После несчастья с Женьком он дал себе зарок слушаться своего чутья, чего бы оно ни чесало. Вечер был погожий, на улицах и вдоль набережной толпами шастали горожане. Большинство из них Святослав Вернидубович знал — кого только в лицо, кого и по имени, особенно тех, что постарше. Со многими раскланивался, с иными даже останавливался коротенечко справиться о делах. Но зудящая хуже чесотки тревога не давала надолго задерживаться. Вот минул он людный центр, вот перебрался уже за реку. Становилось темнее и тише. Всё реже встречались случайные прохожие, всё меньше проезжало мимо машин, пока не забрёл он на совсем нехоженные улицы за краем города. Тогда только узнал он место, куда тянула его душевная маята. То был заброшенный приют для животных, мрачный и разрушающийся. Здесь Хранительница чуть не порешила всю его семью. Здесь они едва-едва с Ванькиной помощью одолели Клима. В прошлый раз привёл его сюда покойный Женёк, сегодня — чувство неизбывной тревоги. И мыслилось Кривичу, что причина тому выявится одна и та же. Так и вышло. Чёрная сгорбленная фигура сидела неподвижно на куче каких-то строительных досок и даже головы не подняла на кривичево появление. — Ждали обозу, а дождалися навозу, — проворчал Святослав Вернидубович, вздохнул и зашаркал к непутевому своему потомку. Тот посмотрел пустым взглядом и обратно уставился в пространство. Рожа у него была искурочена ожогом, а шею ровной полосой делил шрам от топора. — Стало быть, вон оно как всё обернулось, — сказал Святослав Вернидубович вместо приветствия и огляделся в поисках чистого, на что можно было бы присесть. — Стало быть так… — эхом отозвался Клим. Ничего годного Кривич впоближу не нашёл, потому вынул платок, подстелил себе да уселся тоже на строительный мусор. Вот что за беспокойство его одолевало. В самом деле, оказывается, не всех покойничков навестил он на Духов день. Клим хоть и паскудник был редкостный, а всё ж таки родич, всё ж явился в праздник повидаться с живыми. Значит, будет рассказ. — О чём тебе поведать… Утром вот к Женьку тоже ходил. Он у нас при крепостной стене похоронен. Знаешь, что учудил? Цветочком пророс! Тоненький такой, коза не позарится, а выбрался!.. Я его домой забрал, в горшок высадил. Что ему там одному сычевать? Ещё не дай боже затопчет кто. Люди ж ходют не глядючи… А так с нами будет, в семье… Клим молчал. — Ой, вот я старый дурень, самое интересное-то не сказал! Ириночка-то Витальевна живая, вообрази себе такой кандибобер! Болеет, правда, сильно, не встаёт. Заместо неё сын её, Константин — чтоб он был здоров — Сергеевич, — Кривич вздохнул, покачал головой. — Ольгу он в тюрьму забрал, за убийство хранителя якобы… А то несчастный случай был! И вообще не ведомо, кто тут больше пострадал… Она ж на сносях, её казнить нельзя. Сказали, вот как родит, тогда… — Зачем ты стелешь это мне? — зазвучал наконец Клим. — Как это «зачем»? Зачемкает он! Ты сюда явился — о живых, вестимо, хочешь знать. А других новостей, уж звиняй, у меня для тебя нет! — Это ты сюда явился, Свят. — А я, знаешь ли, не от большой охоты в такую даль приволокся лясы точить да на рожу твою постылую глядеть! Однако ж я твой единственный родич, и коль сегодня мертвые с того света приходят живущих проведать… Клим вдруг рассмеялся, и не было в том смехе ничего веселого. И ни единой берёзовой веточки в округе тоже не было. — Думаешь, я с того света пришёл? О делах ваших скорбных справиться? — хохотнул он зло. — Да плевать я хотел на тебя и выродков твоих поганых. — Поганый — это язык у тебя. Вот молвят люди, что горбатого могила исправит, но тебя даже смерть не изменила: как был злобной псиной, так ею и помер! — Жаль, вас с собой не забрал. — Так я говорил: не надо в людях сомневаться. А ты в своём высокомерии и гневе был всё равно что глухой. На тот свет угодил, а всё едино не понял ничего. Ошпаренную рожу Клима перекосило кислой улыбкой. — Это ты, дед, не понял. Не добрался я до того света. Здесь застрял, к этому месту привязанный, как колодник на цепи. Что-то держит меня; не могу ни уйти, ни помереть до конца. Мытарюсь один из стороны в сторону… Никого тут не бывает, а ежели и забредёт кто, так не видят меня, а я ничего толком не могу им сделать, будто призрак бестелесный. Он поворотился к ошеломлённому Кривичу: — Но я не призрак, Свят. Ведь призраки не чуют боли и голода. Ты знаешь, что это? Что со мной? Святослав Вернидубович пригладил волоса. В долгой своей жизни он знал, конечно, о заложных покойниках, и сам таковых хоронил по правилам, чтобы не обратиться им упырями, русалками али иной какой навью. Но вот так, лицом к лицу встречаться с неупокоенной душою ему ещё не случалось. Вздохнул: — Не знаю я, что с тобой. У каждого своё. Может, грехи твои тебя здесь держат, а может, жажда отмщения. В одном только уверен: покуда смерть свою не примешь да не покаешься, не видать тебе покою. Так и будешь бродить, людей пугать, даром что не на кладбище… Сказавши это, Кривич почувствовал, будто по спине потёк ему холодный кисель. Пепел Женька они после казни похоронили как надлежит, по всем правилам и с поминками в каждый из положенных дней. Клима же… Той ночью и после неё столько всего произошло, всем было не до него. А когда хватились, пепел его уже разнесло метелью по всему околотку, и остался злочинец непогребённым. Может, через это теперь мается?.. — За грехи отправляются к чёрту в котёл, а не тенью в посмертие бродить, — возразил Клим. — А что до мести… твоим разлюбезным людишкам просто свезло, что сумели одолеть меня. Абы как управились. Тот, что секиру держал, даже Хранителем не был!.. Клим осекся, задумался об чём-то ненадолго. Потом сказал: — Не от того ли я не сгинул, что твои колупаи всё не по уму сделали?.. — Всё б тебе виноватых искать, — строго оборвал его Кривич. — Сам свою душу злодействами загубил, в злобе своей барахтаешься, как воробей в коровьей лепёхе, а замириться и покаяться не хочешь. Он принялся слезать с запылённых досок. — Погоди, дед, — заторопился Клим, ухватив Кривича повыше локтя. И тут же уставился в удивлении на свою руку. Святослав Вернидубович с запозданием понял, что почувствовал его хватку, будто тот был совершенно живым и во плоти. Клим поднял на Кривича взгляд, от которого захотелось немедля дёрнуть отсель. — Свят… — Клим спустился с досок, не сводя с него горящих глаз. — Освободи меня. — Что ты мелешь, как же я тебя освобожу? — Кривич бочком стал сползать со своего сиделища. — Ты один меня видишь и чуешь. Добей. Избавь от мытарств. Святослав Вернидубович слез, попятился, но родственничек не отступал ни на шаг. — Прошу тебя, Святик, всеми богами молю. Я же родич твой, ты сам сказывал… Смилуйся. — Да не поможет это, Клим. В посмертии смерти нет. Хоть бы я снёс тебе сейчас башку топором, ничего это не изменит. — Откуда тебе знать? — Не потому ты здесь маешься, что голову тебе недорезали, а потому, что смерть не принял. Сам не принял, разумеешь ты, горе? Почудилось ему на секунду, на короткое всего мгновение, что пред ним не монстр, коего он по слабости своей в мир выпустил, а тот Клим, которого растил, как своего, когда поляки его отца с матерью погубили. Последний живущий его потомок. Смелый и сильный, дерзкий по молодости; к своим добрый, но шибко обиженный змеями-ляхами, оттого хитрый да мстительный. Хотел Святослав Вернидубович из него героя вырастить и смог бы. Но одного только не учёл: проживши всю жизнь под ярмом чужеземного захватчика, Клим обрёл свободу только после смерти, разом с вампирской силой — и оттого не принимал никакого больше закона. А Кривич не смог ему втолковать. От этой его ошибки многие потерпели и продолжают терпеть… — Прости, Клим, не могу я тебе помочь. — Свят!.. — Мы с Женёчком будем тебя навещать. Кривич развернулся и поковылял прочь. В спину ему нёсся отчаянный зов, а на плечи давила тяжесть прожитых лет. Духов день близился к концу.