Алый снег

      Жив ли он вообще..? или он на пороге? почему так холодно и больно? почему так…       Перед глазами всё плывёт, взгляд не фокусируется. Пошевелиться не получается. Или получается, но он не чувствует этого из-за холода, опутавшего его и пробравшего до костей. Неосторожные вдохи неприятно щекотят нос, чудом уловивший сладковатый запах, от которого тошнит. На губах, подбородке и скулах ощущается что-то липкое. В ушах звенит. От этого противного звука раскалывается голова, но он не глушится ничем. Почему корона не защищает его от… а, она вдребезги.       С трудом удаётся согреть себя заклинанием. С большим трудом. Благо, этого хватает, чтобы хоть немного приподняться и осмотреться. Взгляд мутен. Дрожащие локти держат плохо. Он падает плашмя, приложившись грудью о неудачно подставившийся обломок амулета. Тихо скулит, тут же буквально заставив себя замолчать. Сдерживая кашель, пытается лечь хоть немного удобнее.       Грудь сдавливает очень резко и неравномерно, она сильно болит. Мало — физически. Что-то обжигает её изнутри, что-то долбит со всей силы, стремясь пробить грудную клетку и раскрошить её. От того, что буквально ломится наружу, хочется расплакаться, подобно маленькому ребёнку, который ударился обо что-то или у которого забрали игрушку. С этим ощущением и замёрзшими на ресницах каплями слёз он впал в беспамятство. И с ними же очнулся. В последние мгновения перед падением в кромешную холодную тьму слышал лишь тяжёлые удаляющиеся удары берц о каменный пол и взмах.       Плащ его ободран и порван. Будто даже съеден в некоторых местах. Или обожжён. Рукавица сломана, целы только наплечник и полтора пальца. В ней неудобно, без неё холодно. Выбор падает на удобство. Сломанные когти отлетают к ближайшей стене, кинутые в порыве необоснованной ярости и отчаяния. Идти за ними нет желания. Пусть лежат там. Всё равно больше не годны.       Из-за неосторожных движений еле как покрывшаяся тонкой коркой рана снова начинает кровоточить. Он прижимает её рукой, но это помогает плохо. Застывшая и утёкшая в трещины в кирпичах багровая лужица под ним обновляется, становится ярче и свежее. Медленно, но верно. Пальцы слабо стискиваются, колени немного поджимаются к животу. От режущей боли из глаз летят искры.       Кажется, это звон кристалла связи? и шаги? да вряд ли. Какое адекватное существо будет идти по самой окраине и выискивать неприметную башню? А голос ведь знакомый… только галлюцинаций не хватает для полноты картины.       — Вот те раз, — удивляется некто.       — Что там у тебя?       — Тут силуэт. Знакомый. А, это тень от меня самого.       Шаги приближаются. Тихий стук железа о камень вселяет призрачную надежду. Очень скоро слышится мягкий хруст снега.       — А вот те два, — в голосе изумление и неподдельный шок.       — А теперь что?       — Деймос.       Повисает тишина. Только ветер и воет, исполняя лебединую песню. Не слышно даже всхлипов и полустонов Деймоса: он тщательно их сдерживает. Только зачем? чтобы не позориться? так он уже…       Из кристалла доносится сдержанный выдох. Судя по всему, собеседник Торвальда потирает переносицу. Через силу Деймос приподнимается снова и смотрит на пришедшего рыцаря. Кто бы мог подумать, что тому доведётся увидеть в этих глазах, совсем недавно горящих ненавистью и самоуверенностью, отголоски безысходности и мольбы? Хотя, отголоски это маловато.       Торвальд сжимает в руке рунный меч. Тот самый, от которого у Деймоса теперь на всю спину красуется шрам. Подходит ближе и с презрением смотрит в погасшие глаза. Видно: хочет сказать колкость или выплюнуть что-нибудь оскорбительное, унизить и добить морально. Но не может. Воин Света. Он это гнусное и постыдное для рыцаря желание проглатывает и, понадёжнее укрепив парящий над ладонью кристалл, чтобы связь была лучше, начинает:       — Мне вот просто хочется знать. Как ты до этого докатился? Что с тобой стало? — вопросы, разумеется, риторические. Чёртовы воины. — Ты скотина, это факт. Столько народу перебить ещё нужно додуматься. Тебе есть, что сказать? Только по делу. Сейчас не до проклятий.       Холодный, как сталь, голос. Ровная осанка. Серьёзный и строгий взгляд. Глаза, как маленькие, но невероятно красноречивые небеса, заволочены тучами, из которых редко выстреливают молнии и попадают чётко в самую душу Деймоса, намекая, что сейчас как раз тот момент, когда брошеному лорду следует придушить свою гордыню и быть откровенным. Мальчик вырос, стоит признать. Очень вырос. Теперь он мужчина. И если не полководец, то хотя бы приближённый к этому чину.       — Демоны ищут путь в наше измерение, — хрип, словно умирающего лебедя, тонет в завываниях ветра. Деймос откашливается, сплёвывает в сторону. Вперемешку со слюной на снегу виднеются алые разводы. — Сначала падёт Ксентарон, если уже не пал. А следом за ним не станет и Энии.       — Нам стоит тебе верить? — одновременно спрашивают Торвальд и, судя по голосу, Дезмонд. Бровь первого выгибается.       — Перед вами лежит тот, кого вы прибили бы с большой радостью. Лежит и умирает. Его, суки, покинули все до единого. Никто не остался. Конечно же я буду, блять, лукавить и пытаться вас обмануть! Прямо сейчас встану и вскрою тебе брюхо!       От резкой смены интонации горло сдавливает спазм. Деймос заходится приступом кашля. На промокшие, окровавленные и обожжённые рукава падает кровь, слюна и неопознанная жидкость.       — Мы должны помочь друг другу. Должны! Должны! Это наша общая война! — в голосе слышатся полуистеричные нотки.       — Он не лжёт, — заявляет Торвальд, но меча не убирает.       Снова повисает тишина. До Деймоса начинает доходить смысл его собственных слов. Он обессиленно падает лицом в пропитанный кровью снег. Пусть.

— Лапки убрал свои, — ухмыляется Скай и нагло сбрасывает Деймоса с себя. Высота большая. — Разрешение кто будет спрашивать? — Идиот!.. Что ты творишь… — удар довольно сильный. Приземляться на камни в планы Деймоса не входило. — Что ты себе позволяешь?! — Что хочу — то и позволяю. Скай пикирует рядом и обращается в гуманоида. Человеком его не назвать, эльфом — тоже. Но он на них похож. Его синеватая кожа кажется белоснежной в лунном свете. Лёгкие, но от природы прочные доспехи цвета морских глубин выглядят ещё более грозными, оттенённые поразительно точной молочной кистью, нанёсшей блики. Снег под тяжёлыми берцами моментально тает, отпечатывая на себе следы. — А ты не офонарел часом, ящерица-переросток? Думаешь, на две ноги встал и теперь что хочу — то и ворочу? — Деймос поднимается. В его руке растёт ледяной шар. — Гуманоидная форма последние остатки мозгов вышибла? — Да нет, с мозгами у меня всё хорошо, — атака Деймоса отражается огненной струёй. — Знал бы я, что ты такой бесполезный окажешься, и не трогал бы вовсе. Жил бы ты себе и жил. Может, подох бы от стрелы Ботар-Эля. — Пасть заткни свою. — А кто ты мне, чтобы приказы отдавать? — несколько огненных сгустков врезаются в грудь Деймоса и отталкивают его на пару шагов назад. — А? Кто ты мне? Может, повелитель или мать родная? — Да, я как бы… — Моя повелительница — госпожа Минатрикс. И я верен ей одной. Внутри что-то обрывается. Напряжение сходит на нет. Тело становится лёгким. Звуки стихают. Деймос слышит оглушительный звон, доносящийся из глубины его души. Чёрной, прогнившей, но как никак живой и преданной. — Как.? — Членом об косяк. Сгинь, пожалуйста. В руке Ская мелькает кинжал. Острая боль в незащищённом боку. Усиливается. Расходится по всему телу, ударяя, подобно кнуту, и обжигая. Кровь льётся пульсирующей волной, стремительно окрашивает снег под Деймосом в ало-бордовый цвет. Он пытается прижать свою рану, невзирая на болезненное пощипывание, но это не помогает. Ещё череда ударов. Деймос сгибается пополам. Скай подозрительно любезно предлагает ему опереться на себя. И тут же бьёт под дых. Коленом в защите с маленькими чешуйками, вставшими дыбом. Несколько раз. Небрежно бросает наземь. Удары ногами сыпятся до тех пор, пока Скаю не надоедает. — Спасибо, конечно, что попытался нам помочь, пусть и неосознанно. Но всё равно сдохни. Один хер твой дом разрушен и ты не нужен никому. Скай разворачивается и направляется к окну, чтобы обратиться в дракона. Но останавливается. Снова смотрит на Деймоса. Ухмыляется, видя, как он сворачивается в клубок и дрожит, сдерживая стоны боли. Последнее, что помнит Деймос, это огонь вокруг себя, свои жалкие попытки его потушить и взмах крыльев Ская. И его глаза. Алые. Горящие мерзким, насмехающимся, унижающим и самодовольным пламенем.

      Чем больше Деймос вспоминает, тем отчаяннее бьётся полумёртвая птица в клетке его души. Она кричит, оглушая и срывая свой и без того слабый голос. Она пытается пробиться сквозь колючие прутья, ломая крылья и лапки. Она горько плачет, захлёбываясь собственными слезами. Но не от боли, пульсирующей во всём теле, а от осознания, что она осталась абсолютно одна. И только эти чёртовы прутья окружают её.       Снова и снова что-то незримое бьёт его тонким влажным кнутом. Отметины багровеют, начинают кровоточить от очередного попадания. Нет… нет… нельзя. Глаза жжёт. Дыхание сбивается. В горле стоит ком, который ни выплюнуть, ни сглотнуть. Плечи дрожат. Но нельзя давать волю эмоциям.       Деймос через силу возвращается в реальность и глушит, проглатывает бурю разочарования, обиды и пустой ярости, вызванной безысходностью. Оказывается, чуть поодаль идёт активная дискуссия. О чём говорят?       — Я даже слушать это не буду, Дезмонд. Это не обсуждается.       — Торвальд…       — Нет. Я Воин Света. Я не могу окропить клинок и свои руки кровью обречённого.       — Хорошо, я тебя услышал. Тогда делай, что я скажу.       Тишина. Принятие решения.       — Давай. Диктуй.       Рядом хрустит снег. Торвальд всё же решает его добить? Пусть делает, что хочет. Хотя подождите.       — Нет… прошу. Хватит мне позора, — голос дрожит от страха. На что он надеется, если Торвальд никогда не отступает от окончательно принятых решений?       Но вместо меча в животе или рук на шее Деймос чувствует прикосновение к рваной ране на боку, уже начавшей гнить. Кристалл всё ещё парит над рукой, меч лежит рядом. Странно, но о том, чтобы воспользоваться моментом и убить Торвальда прямо здесь, не возникает и мысли. Слышатся нежные перезвоны. Зеленоватое свечение слепит.       «Чё ты делаешь со мной?»       Деймос немного поворачивает голову и наблюдает. Следуя указаниям Дезмонда, Торвальд выполняет обряд исцеления. До того простой, что его учат один раз и потом не вспоминают: в случае надобности пасс и слова складываются автоматически. Торвальду это даётся с трудом, но он старается сделать всё максимально точно, чтобы хоть немного помочь тому, кто так сильно хотел его убить.       Рыкнув, Торвальд отшатывается. По его губе и подбородку течёт струйка крови. Бурые капли иногда падают на нагрудник, цепляясь за узоры и застывая на них. Рана затянута совсем слабо. Неосторожно тронуть — снова будет кровить. Но Торвальд пытался.       Деймос пытается пошевелиться как можно плавнее и медленнее, но неожиданно чихает. Что-то на боку покалывает. Обессиленный и уставший бороться за остатки жизни, он падает.       Слышится раздражённый выдох. Неразборчивая фраза из кристалла и ещё более неразборчивый ответ. Торвальд поднимает меч и… замахивается..?!       Деймоса перетряхивает от испуга. Он закрывается руками, задерживает дыхание в ожидании в ожидании удара, решающего его судьбу и обрывающего его никчёмную и потерявшую всякий смысл жизнь.       Но ничего не следует. Лишь звук скользнувшего в ножну клинка. Деймос медленно убирает руки от лица. Торвальд кривится. Видит во вражеских глазах животный страх и мольбу? Даже если так. Он ничего не говорит. Лишь молча разворачивается и направляется к выходу из башни.       — Я спасал народ от гибели… — едва слышно хрипит Деймос, чувствуя, как рана рвётся сильнее от резких движений. Смотрит уходящему Торвальду вслед. — Мне не нужна была территория… мне нужно было благополучие моего народа…       Перед глазами всё плывёт. Дышать становится тяжелее. И больнее. Каждый вдох обжигает лёгкие, заставляя Деймоса подрагивать. Глядя в потолок и придерживая рукой несчастную рану, он медленно, очень медленно выдыхает.       Неужели… это конец?..       От осознания этого по вискам текут слёзы. Холодные, пропитанные его беспомощностью. С израненных и потресканных от мороза губ срывается прерывистый выдох, больше напоминающий всхлип или скулёж. Какой теперь смысл сдерживать их?       Он уже не слышит тихий гром, бывающий только при телепортации, не слышит приближающихся шагов, не слышит голосов, пытающихся до него достучаться. Зато тело наконец обретает такую желанную безболезненную лёгкость.