Воспоминания

Твердили: «Держи себя в рамках...» А он посмеивался. И в небо глядел. И шел по земле. И осмеливался! И рушились рамки! И вновь воздвигались рамки... Ты помнишь своё первое убийство? Как парализующий страх сковал тело в осознании совершенного, отвергая это, надрываясь безудержным криком, просившим остановиться. Дрожащими пальцами сжимать стержень шариковой ручки, не решаясь написать это злосчастное имя, царапающее взгляд. Ты не помнишь, давно это было. Время свинцовыми каплями стекает по покрытой дешёвыми обоями стене, как бы невзначай напоминая, что сердце ещё не отстучало, не закрылись глаза, да и голос ещё звучит между скривленных привычной ухмылкой губ. Останови его, ты же можешь, ты же Бог, не так ли? Самоуверенной походкой обозначаешь своё присутствие, так по-хозяйски, так торжественно. Знал ли ты тогда о боли, свернувшейся еле-заметным клубочком за темным углом, поджидающей тебя, облизываясь в предвкушении расправы? Догадывался, возможно, но не знал, нет. Твои руки по привычке обыденно взлетят над режущими чужие ладони страницами, отпечатываясь чернеющими иероглифами на бумаге. Стыдно? Ни капли. Ни единой секунды не жалевший о сделанном, ты продолжаешь. Медленно, растягивая это сомнительное удовольствие на ещё пару сотен свинцовых капель, стекающих по всё той же стене, наслаждаться происходящим, словно молодым вином, качающимся между хрустальных граней бокала. Божественно, неописуемо, бесконечно. Людишки, суетящиеся вокруг тебя, они никто, пустой звук , бесполезный плевок на кафель в ванной, полный желчи, твоей желчи. А её глаза, как всегда, слишком честные, обожгут тебя приторной ложью, греющейся между розовых десен, сладкой лестью по слуху, плевать. Тебе снова пора, снова не до неё, пожалеешь. Я обещаю, пожалеешь. Она промолчит, грустно улыбаясь твоей расплывчатой тени, застрявшей между мирами, плутающей где-то внутри между органами, ближе к сердцу. Сотри её, легким касанием, убивая последнюю каплю сострадания в сгнившем сердце. Это так просто, резать лезвиями ресниц её белоснежную кожу, оставляя кровавые следы на одежде, подчиняя без остатка и без сожалений, естественно. Жалость непозволительна, слишком гордый, слишком великий. Смотреть в бесконечную черноту глаз врага — невозможно, мучительно, но так сладко. Прорываться сквозь паутину памяти, вспоминая каждый взгляд из под торчащей во все стороны челки. Ты впадал в ярость, проигрывая очередной раунд, задвигая подальше гордость и отчаянно выкрикивая бесконечные проклятия. Ты смеялся, заливаясь презренным хохотом, одерживая долгожданную победу. Помнишь ли ты его глаза, тускнеющие в окоченелых твоих руках, помнишь ли хрипоту голоса, финальным стоном слетевшую с узких его губ? Ты помнишь, не посмеешь забыть. И всё казалось так просто, словно детская игра, разгаданная на раз, словно загадка для невинных первоклассников, вступающих в жизнь, настолько просто. И ты смеялся, снова смеялся. А за углом, смиренно спящая до сего времени, медленно пробуждалась боль, распутывая свой тщательно сплетенный клубок, специально для тебя, ни для кого другого. Свинец капает стрелками твоих наручных часов, ядом проникая под кожу. Твои глаза смотрели на мир, остывающий от твоих нападений, яростных, словно истинная божья кара. Твои наигранные слёзы на похоронах отца, отвратительно, мерзко, словно старая половая тряпка, словно смешанная с кровью грязь. Жадными горстями ты заглатывал всю ту власть, что наполнила твоё скромное божественное существование, смакуя каждую секунду, ликуя о собственном своём триумфе. Так отчего же сейчас твоё простреленное насквозь тело распластано на грязных ступенях? Почему не сверкают твои лукавые глаза, гнусные и порочные, словно старая дряхлая проститутка, не знающая любви? Клубок заслуженной сполна боли распутан, ты побежден, и имя твоё позором увековечится в истории, этого ты хотел? Смотри же, вспоминай же того подростка, с которого всё начиналось. Помнишь? И ты вспомнишь, истошным криком цепляясь за никому не нужную жизнь, пробираясь в самые тёмные уголки памяти, ты растворишься, отдавая себя смерти вместе с заходящим солнцем. Ты не был Богом, Ягами Лайт, и не надейся.