"Верой и правдой"

Из огня да в холодную воду. Молот был ей одновременно и сердцебиением, и грядущими ударами судьбы. Наковальня, такая огромная тогда и такая маленькая сейчас, казалась самим миром. И всё в этом мире было подчинено воле её создателя. Их было много, и в основном — одинокие души, так или иначе погибшие на поле брани. Она не помнила ничего другого, ни собственного имени, ни почему оказалась там. Только свою смерть, как держалась руками за почему-то огромный живот, а ладони все были в крови. Как кричала, плакала, молилась… Чтобы в конце концов оказаться здесь. Получить шанс на перерождение и новое тело. Её ковали долго, медленно. Что-то забрали, мягкое, хрупкое, сказав что «он» будет только мешать. Добавили решительности и стойкости. Кожа скользила по металу, огонь жадно трещал, и она сливалась с этими ощущениями, пока руки Кузнеца не пропали. — Ну вот, — сказал он. — Служи хорошо. Защищай верой и правдой. «Верой и правдой.» — прозвенела в ответ. — «Я запомню!» Её не услышали, а если и да, то не подали виду. Просто молча отложили в сторону таких же заготовок. Все они выглядели одинаково, бесконечные копии. Но почему-то все равно казалось, что она особенная. Отличается от остальных, или просто хотелось в это верить. Их снова подняли и унесли, как тогда, забирая мёртвые тела и живые души. Они оказались в какой-то пещере, где мечей было ещё больше. Там и оставили, небрежно, словно забыв. Но нет, всё было далеко не так. Им предстояла огромная задача — выбирать. Не каждый мог получить оружие, в котором даже жар кузни не смог выплавить чувства. Или их даже не пытались убрать? Претенденты должны были показать что они достойны. Люди проходили испытания. Пещера показывала иллюзии, навеянные прошлым. Горькие от боли, приторно-сладкие, чтобы потешить самолюбие. Солёные от слёз и кислые от зависти. Видения были разные. И все они раскрывали характер человека, как туманное утро разворачивает лепестки розы. Если клинку нравился человек, то он выбирал его. Их души связывались, сливались воедино и меч становился действительно уникальным. Получал ножны и имя. Она ждала, ждала кого-то, кого и сама не могла назвать. Долго, уже многих из тех, кто пришёл с ней, забрали. Но однажды к ним всё же пришёл кто-то особенный. Мальчик, такой хрупкий, весь в грязи. Это удивило её: обычно люди входили, сияя чистотой одежд и ослепляя аурой будущих бессмертных. Но ребёнок зло зыркал по сторонам, едва заметно сжимался и вёл себя вкрай насторожено. Словно маленький дикий зверь. Словно даже в отдалённой пещере он не мог найти покоя. Один его вид заставлял что-то живое в её душе болезненно сжиматься. И скучать по тем смутным, забытым временам, когда у неё были руки, чтобы она могла как можно скорее… Что? Обнять, утешить? Покарать его обидчиков? Она ясно видела под светлой тканью синяки и кровоподтёки. Остальные только недовольно вибрировали и дрожали, смотря на него. С какой-то непонятной яростью он никому не нравился. С чего бы это, если мальчик тут впервые, если видно, что это он страдает? Она спросила у самых старших здесь. Но они ответили только что-то невнятное. «Ему уготованно великое зло.» Признаться, это взбесило её. Сколько же этому малышу, лет девять? Никакой ребёнок не должен иметь такой судьбы! Она надеялась только, что он сможет пройти испытание. Бывало, люди покидали пещеру измученные и вообще без меча. Но ей хотелось выбрать его. Это просто был её мальчик. Первой иллюзией стали трущёбы. Вонь, грязь, остатки крови, всюду насилие. Он то тонул в болоте, то крался по узким переулкам меж стен. Где-то вдалеке оставался свет, и его мозолитые пальцы старались, ловили каждый лучик. Вопреки всему. Его первым качеством, основой основ, являлась гордость. Которую он то заталкивал куда поглубже, терпя унижения, то раненым доставал наверх и отчаянно шептал: «Нет.» Нет, я не умру здесь. Нет, я достоин большего! Эта гордость сияла светозарной звездой. Как и его второе качество, и третье. Честность и верность. «Защищай верой и правдой. Или, может, защити веру и правду?» В тот миг она поняла, что не ошиблась. Воспарив в небо, приблизившись к ребёнку, уже готова была закрепить связь. А тот смотрел округлившимися карими глазами, словно не верил, что кто-то действительно выбрал его. — Меня зовут Шэнь Цзю. А ты… Ты будешь… Его маленькие ладони обняли её за рукоять. Такие слабые, такие сильные! Она чувствовала, как что-то меняется в ней, но не сопротивлялась этому. Ей просто нужно было принять более подходящую форму. Что-то блестательное, элегантное. Простое, и при том сохраняющее в себе силу, достаточную для того, чтобы уберечь её ребёнка. Судя по восторгу в этом взгляде… У неё получилось. — Сюя. Теперь ты Сюя! Она была счастлива. И чувствовала себя так, будто помимо имени и мечника обрела что-то ещё. С тех пор и потекли их дни, чередующие покой и тревоги. Над её бедным мальчиком действительно издевались. У него были проблемы со сном, со здоровьем в целом. Цзю поздно начал и делал всё возможное, чтобы нагнать сверстников. Обучаясь вместе с ним, Сюя старалась, как могла. Меняла своё положение, исправляя выпады, защищала его. Мягко вибрировала, утешая при неудачах. Он никого не подпускал к себе, но она всё равно оставалась рядом. Становилась свидетельницей его триумфа и поражений. Тихих истерик, когда Шэнь Цзю прятался от мира, и громкой тишины, с которой восставала его гордость. Бескомпромиссная честность, граничащая с грубостью, воспринимаемая всеми как оскорбления. И преданность своим принципам и устоям, самому себе. Каждый раз когда они хохотали над ним, когда отравленный смех всё лился в уши, тот вставал снова. Расправлял спину, плечи, вежливо улыбался и бил врагов их же приёмами. Он не чурался грязи, и поэтому она не боялась тоже. Мальчик рос и превращался в юношу. А из статного молодого человека, наконец, превратился в прекрасного мужчину. Из раба в заклинателя и Лорда пика Цинцзин. Сюя вместе с ним восходила по ступенькам, чтобы добраться до места церемонии. Звенела и блестела как и украшения на его теле. Они обошли всех. Тяжкое прошлое осталось позади. На небо величия взошла новая звезда. Самая яркая, по её скромному мнению. Когда-то Цзю, а теперь уже Цинцю, занял положенное ему место. Он стал учить детей, вчерашних соучеников. Но делал это по-своему, как и всё в этом мире. Готовил их к битвам, а не тренировкам. Требовал не просто знания исскуства, что какой эпохе принадлежит и кто автор. А желал понимания смысла, заключённого в мрамор, холст или нотные листы. Однако его усилий, кажется, никто не замечал, не ценил. После того, как прошла прежняя эйфория, осознание обухом ударило из ниоткуда. Да, они добились многого. Но Шэнь Цинцю по-прежнему никто не уважал. Эта толпа, это глупое стадо помнило свои насмешки и кулаки, и поэтому не воспринимали всерьёз. Они знали так же про его острый, ядовитый язык и про навыки, и оттого отчасти боялись. Но не любили. Кроме верной Сюя — никто. Ей бы хотелось вспарить в небо, засверкать металом на солнце, а после опуститься им уверенно на глотки, обрывая нити жизни. Вспороть животы, отрезать головы. Ярость кипела у неё в душе, отдаваясь эхом наковальни. Судьба меча — защищать. Так почему же она не может это сделать? Почему он их прощает?! Она злилась и не понимала. Всё, что она могла, так это оставаться рядом. Гладя её по рукояти, Цинцю шептал, что это неимоверно много. Однако нет, этого было мало, слишком мало, почти ничего для такого удивительного человека как он. Судьба была слишком жестока к нему. Невероятно несправедлива. Ещё её мальчика часто мучали боли. Их целитель называл это «Искажениями Ци», но случались они у него слишком часто. И даже тут Сюя была бессильна. С такими «припадками» помочь мог только человек, из плоти и крови. Но несмотря на то, что в школе Цанцюн помимо Шэнь Цинцю находилось ещё одиннадцать глав пиков, тот не мог обратиться с просьбой. И всё дело даже не в его хвалённой гордости! Просто своих людей уговаривать не надо. И умолять их — тоже. Совсем не вариант для её Цзю. Он не готов вот так вот просто преклонять колени. Но если бы только кто её услышал, эти молитвы у беспокойного человека на кровати, то тут же понял, она готова сделать это вместо него. И снова жалела, скорбела по тому времени, когда была человеком. Нет больше ног, чтобы поклониться, нет рук, чтобы его обнять. Не может просить, не в силах кричать. Что ей делать, как помочь? Что если однажды эта болезнь заберёт его? И она всё же забрала… Сюя даже не поняла, как это произошло. Просто почувствовала, что в глубине души что-то оборвалось. Подумала ещё, глупая, что это с ней. Она должна быть в порядке, чтобы защищать Цинцю. Не смогла, потеряла, не уберегла. Своего ребёнка, своего сына. Его не стало. Кто мать несчастную утешит?.. Она плакала так, как только может металл — практически беззвучно, расплавляясь от жара и боли внутри. А его тело тем временем стыло. И рядом не было никого кроме неё. Когда в бамбуковую хижину наконец-то ворвались, Сюя знала: они опоздали. Некого уже спасать, он мёртв, мёртв! Даже сквозь те нити, что связывали их души ей не удавалось ощутить его. Что там какие-то посторонние. Однако Целитель упрямо проводил по нему руками, передавал в меридианы энергию. И с бледных губ сорвался рваный вздох… Надежда воспряла в ней птицей, чтобы тут же полететь вниз с горы, сложив крылья. Это был не её Шэнь Цинцю. У милого Цзю глаза были тёмно-карие. Тёмные, как вспаханная земля дождливой осенью. Как тень сна, что с опускается на мир зимними вечерами. А эти, не карие — зелёные, со свежестью весны и теплотой летнего чая в зарослях бамбука. Напуганные, растерянные, не понимающие… Одним словом, другие. Не принятые ею. Её милый ребёнок мог называть свои как угодно — пятнами грязи, что пачкают всё вокруг, мрачным приветом из бездны. Но она любила эти глаза, любила, когда ещё они не были толком знакомы. Ещё в Пещере Испытания Душ. Но эти радужки, эти зрачки Сюя возненавидела в тот же миг. Как смел кто-либо забирать тело её Цзю? Как смел он улыбаться тем, кто пришёл сюда так поздно, опоздав на целую жизнь? Она отказывалась понимать и признавать. Ей бы руки да ноги — бежать вслед за ними в попытке задушить. И этого странного, чужого, тоже, вслед за ними. Нет у неё больше сына, кто за то заплатит? Кто без Цзю её теперь остановит от кровопролития? Готовый меч так просто не перекуёшь, проще сделать новый. Сюя с радостью помогла бы раскрыть подмену, но понимала — им всё равно. Все знали, по крайне мере, догадывались, что на нужном месте теперь стоит другой. И сквозь боль стоило признать, их это устраивало. «Хребет Цанцюн напоминает шахматную доску. Я обязательно из пешки стану ферзем!» Но они с лёгкостью променяли ферзя обратно на пешку. Она не знала, что ей теперь делать, не была к такому готова. Сдаться и защищать этого неизвестного «верой и правдой», как завещал Кузнец? Сюя так предаст и себя, и свои обещания, и Цзю одним разом. Но и оружие, которое отказывается подчиняться, будет уничтожено. А она пока не готова снова умирать. Прежде всего, душа хотела отомщения. Чтобы те, кто причинил её сыну боль, поплатились за это. Увидеть ужас и осознание на их лицах, что на этот раз никто не спасётся. А людей, что в этом замешаны, было немало. Не только Хребет Цанцюн, но и Дворец Хуаньхуа. Она нуждалась в их отчаянии и крови. Однако поняв бесплодность своих попыток, новый Цинцю оставил её. Вот так, просто. Не душил, не насиловал своей волей, зная, что Сюя не подчинится ему. Вместо этого, он стал разговаривать. С кем-то в пустоте комнаты, так тихо, что это можно было принять за иллюзию. Не обращаясь конкретно к ней, но она чувствовала, что тот знает, что и как. В чём её злость и обида. Но делал вид что не замечал. И вместо этого взывал к своей странной Богине, позволяя узнать суть. Он поклонялся Системе — имя словно из далёкого-далёкого мира. У него не было определённых чётких молитв, даров, да даже алтаря, хотя она понимала, то небезопасно. Цинцю обращался вникуда, но говорил так уверенно, словно не сомневался, его слышат. А может, даже дают ответ. Слов Богини она не слышала, но стала бы та награждать таким образом обычный меч? Сюя могла полагаться только на речь этого… Шэнь Юаня, как он сам себя называл. И сказать, что она была удивлена, значит ничего не сказать. Она слыхала раньше в обрывках фраз заклинателей, других клинков, что все судьбы пишутся для Небожителей как одна большая история, и те читают смертных как и когда им вздумается. Оказалось, это было правдой. И он прибыл сюда как раз для того, чтобы исправить плохой конец, предотвратить угрозу всему сущему. И позволить Цзю уйти раньше, до наступления его страшной участи… Он не хотел здесь быть, и ему тоже было сложно. «Цинцю» являлся его маской, такой же, какая служила и её сыну. Она не приняла Юаня сразу же после этого. Но жить стало определённо легче. Особенно после того, как тот однажды пообещал шёпотом разобраться во всем и со всеми. Больше ей ничего не было нужно. Он спасал этот мир, как мог. Бессонными ночами спрашивал, что там «баллы», смутными днями берёг покой. Особенно после того, как один из его учеников упал в ущелье. Тот, которого Цзю терпеть не мог, из-за воспоминаний о прошлом… Они встретились с ещё одним посланником Богини. И уже вместе боролись за новый рассвет в этом мире. На случай своей преждевременной смерти даже решили подготовиться заранее, собрав особые цветы возле озера. Где повстречались с демоном-змеем. И это была далеко не та вещь, которой действительно стоило происходить. Потому что одна встреча перетекла в другую. И в следущую, но уже в человеческом обличье. Лёгкое любопытство превращалось в интерес, уже довольно прочный. А там и до чувств рукой подать… Сюя догадывалась, нет, знала, что Богиня их очень жестока. Сама нередко становилась молчаливой свидетельницей её наказаний. Она понимала, что Система вряд ли позволит любовь. Но даже если и разрешит, то точно не в то время, когда Тяньлан-цзюнь планирует вторжение на земли заклинателей. Однако это не мешало Шэнь Юаню и, как оказалось позже зовут демона, Чжучжи Лану, проводить время вместе за разговорами по душам. Они не поднимали сложной темы, только один раз каждый высказал, что думает по этому поводу. И был услышан, но верность и правда не являлись союзниками в этом деле. В этой слепой борьбе она не видела многого, не подозревала — ещё большего. Далеко не во все моменты Сюя находилась рядом с ним, хотя душа её переживала. Не так как за Цзю, конечно… Однако за эти годы и он ей стал близок. Юань раз умирал, раз воскресал. Молчал в моменты правды и кричал на лжи. Известной ему лжи. Потому что когда Цю Хайтан решила, что имеет право дурить всех, кого ей вздумается, Цинцю смиренно согласился. За это она готова была вновь его возненавидеть. Но в конце концов именно это и помогло обвинить всех причастных. Раскрыть глаза на жизнь Цзю, показать, чего он добился. Хотя бы частично заткнуть злые языки. Что-то внутри неё освободилось, словно с горы свалился огромный валун. И стало пусто-пусто, немного горько. Словно вручили ей настойку календулы, сразу же после полыни… Будущее казалось зыбким, как песок. Но настоящее являлось вещью пострашнее. Особенно, когда выбор за судьбу всего мира лежал на одних-единственных плечах. Что выберешь, отринешь собственные чувства или выставишь их наперёд? «Твоё сердце, Юань, в любом случае выйдет тебе боком». Как разобраться в том, что непонятно, как пролить свет на то, что неизвестно? Особенно если прошло два десятка лет с тех пагубных событий. Но они смогли, всё получилось. В конце всего, в тишине бамбуковой хижины сидели двое. Он на полу, она на его коленях. И оба молча пытались понять, что же теперь творится в душе. Если б только это было так просто. Любовь бывает разная. Как у матери к ребёнку, как у влюблённого к своей паре. Сюя своей любви уже лишилась. Цинцю же только предстояло выбирать. Но тут, дверь едва скрипнув открылась. И босыми ногами к ним прошмыгнул незаметно Чжучжи. И был разговор — долгий, в равной степени тяжёлый и радостный. И было признание — робкое, но такое волнующее. Поцелуй, куда же без поцелуя? Посреди комнаты, с лёгкой неловкостью и неуверенностью, что надо и как правильно делать. А после приглушённый смех да переплетённые пальцы. Улыбки на припухших губах. Новое знакомство с главами пиков. Расскрытие Шэнь Юаня. Переезд Чжучжи Лана в хижину. А там и Цинхуа, наконец, собрался с силами… Жизнь налаживалась для всех, кроме неё. Вокруг ходили парочки, расспускались с весной цветы, пели птицы. Но Сюя, несмотря ни на что чувствала себя удивительно старой и очень одинокой. Её сына рядом с ней не было. И хоть со временем боль притупилась, она не думала, что точно так же исчезнет и её тоска. Пока однажды, то ли забавы ради, то ли ещё чего, Юань не сказал, что Чжучжи тоже неплохо было бы завести духовное оружие. Многие сомневались, сможет ли демон заполучить «чистый» клинок. Но тот действительно вернулся из пещеры с мечом. Чья душа ей оказалась удивительно знакома… Такой же сияющий, как в их первый день. Гордый, несломленный, родной. На этот раз она точно защитит его. Верой и правдой.