Вернулся

      Меня привели в чувства почти сразу же. Расторопный дворецкий быстро сумел набрать воды и вылить её мне на лицо. Так что первой моей мыслью было, что я тону. Сразу же вспомнилось то, как мой учитель погиб в Темзе, сорвавшись с воздушного шара; как я ходил в воду опущенным всё это время; как буквально сегодня получил надежду, и как эта чертовка за доли секунды утекла у меня на глазах сквозь пальцы, лишая последней детской веры в чудо. И наконец моё сознание дошло до момента, где я вбегаю в гостиную, а там в кресле сидит… Он.       Я быстро распахнул глаза и увидел, как надо мной склонилось сразу трое взрослых. Лицо вспыхнуло от смеси стыда и злости. Глаза защипало.       Судя по выражению морды лица мистера Лиса, он приготовился к тому, что я сейчас на него наору или просто от всей души приложу чем-нибудь прямо по голове, как это недавно сделал Шарль, а потом разревусь. Пресвятой электрод Аквинский, обязательно разревусь, потому что это!.. ЭТО!.. Если так и дальше пойдёт, то мне мне никаких нервов не хватит!       Лис послушно замер, когда я вскочил и набросился на него. Видимо, мой учитель решил, что сегодня готов стерпеть все побои от своих близких за то, что не появлялся так долго, пока мы думали, что он… что месье Ренье…       Я крепко обхватил учителя, чуть ослабил хватку, когда он еле слышно заскулил от боли во всё ещё не восстановившемся после огнестрельного ранения теле, и уткнулся лицом в густой мех. Слёзы хлынули из глаз, в носу захлюпало, в горле встал комок.       — Живой, — успел выдать я до того, как горло окончательно сжалось от спазмов, а сам я не разрыдался, как маленький ребёнок.       — Ренар, — услышал я откуда-то сбоку голос дона Диего, — ну чего ты стоишь столбом? Обними мальчика. Он же по тебе так соскучился!       Ещё секунду мы с учителем простояли без движения, и вот наконец я ощутил, как большие руки накрывают мне спину и плечи, как большая тёплая голова «близкого к природе» склоняется набок, чтобы накрыть меня целиком. И от этого сердце забилось так сильно, что в груди стало нестерпимо больно и захотелось выть. От грусти, от тоски, от радости, от злости и восторга, и множества чего ещё, переполнившего всё моё естество, пока я наконец мог упиваться близостью своего любимого учителя, который не умер, который жив — по-настоящему жив! — и это не очередной сон, разыгранный моим воспалённым от горя сознанием.       …Но точно ли это не сон?       Я заволновался. Завозился в чужих руках и слегка отстранился, чтобы взять мистера Ренара за пушистые щёки и внимательно всмотреться в глаза.       — Майкл, — снисходительно, но с лёгким недовольством произнёс Лис, которому такое фривольное поведение явно было не по душе.       — Простите, сэр, — я громко втянул сопли и вновь уткнулся в его мех, где с моего прошлого ныряния в эту область шеи уже было довольно мокро. — Простите.       Я не мог его отпустить. Не сейчас. Мне нужно ещё немного так постоять! Думается мне, если бы я был из «близких к природе», то мой хвост сейчас мотался бы из стороны в сторону, как заведённый, потому что слёз и объятий было решительно недостаточно для выхода того урагана чувств и эмоций, что переполнял меня изнутри.       Пусть мистер Ренар злится, пусть потом устроит мне словесный выговор за недостойное джентльмена поведение. Пусть! На тот момент меня это пугало не так сильно, как то, что сейчас я отпущу его, и он растает, как утренний туман, словно и не было его никогда. Если это иллюзия, думал я тогда, то я хочу побыть в её власти подольше, потому что возвращаться в реальность без моего учителя будет больно, и мне надо постараться унести с собой как можно больше счастья и тепла из мгновений, где он всё-таки есть, чтобы прожить без него потом чуть дольше, прежде чем вновь накатит грусть и безысходность. Не тот английский сплин, что был нередким гостем у всех нас, а настоящая, разрывающая сердце на куски, тоска по дорогому человеку… зверю… существу, одним словом!       Как позже мне по секрету шепнул дон Диего, у Лиса, который имел ту часть тела, что недоставало обычным людям вроде меня, в тот момент так активно начал подметать пол за своей спиной, что все уборщицы могли лишь горько вздыхать и стыдливо отводить взор, признавая, что работают не так хорошо, как этот рыжий джентльмен. Иными словами, учитель тоже был очень рад и не мог (или просто не хотел) скрывать это, пока я висел на нём и рыдал взахлёб.       Жаль, я сам не видел. Учитель, виляющий хвостом, как молодой щенок — зрелище поистине редкое!

***

      Пускай мне и было стыдно за свои действия, но когда я понял, что учитель рядом со мной самый что ни на есть настоящий, то всё равно не смог себя заставить его отпустить. Так что, игнорируя взгляды взрослых, сел возле кресла учителя и держал его за хвост, пока мы вели беседу. Несколько раз меня наставительно хлестнули по лицу, пытаясь заставить сесть в кресло. Но я просто проводил рукавом по лицу, снимая с себя рыжую шерсть и продолжал упёрто стоять (сидеть) на своём.       — Майкл, мальчик мой, — в который раз с неодобрением начал мистер Лис, — если ты продолжишь там сидеть, то останешься без ужина.       Я пожал плечами. Конечно, мой живот тут же начал протестовать вслух, веля, чтобы я подчинился и вернулся к нормальному поведению, дабы получить причитаемое кушанье, но когда я вообще его слушал? Ладно, если на чистоту, то очень часто. Но не в этот раз: сейчас я готов был пожертвовать возможностью сыто поесть, лишь бы оставаться рядом со своим учителем!       Поддерживать беседу мне это не мешало. И даже то, что пока я говорил, меня били хвостом, не добавляло проблем. Всё равно в волосах содержится белок (кератин), который (вроде как) полезен для мышц, так что (скорее всего) не случится ничего страшного, если я ненароком проглочу немного шерсти мистера Ренара. Да и соляная кислота в желудке (надеюсь) расщепит и волосы, и всю возможную грязь быстрее, чем та за компанию с шерстью решит пробраться в мой организм. Впрочем, какая разница? Я не раз слышал и даже проверял на собственном опыте, насколько хорошо молодым людям подходят сравнения «заживёт, как на собаке» и «будет здоров, как бык». В конце концов, без лошадиного здоровья под «присмотром» моей бабушки никто не сможет выжить, даже если будет иметь в запасе девять жизней, как у кошек. Факт. Так что я, можно сказать, закалён школой суровой жизни.       …В общем, не сумев долго терпеть моё положение, в конце концов мистер Ренар сел на диван и положил свой хвост между нами, чем дал мне возможность поужинать. То, что он продолжал бить кончиком по обивке ясно давало понять, что мне такое непослушание ещё аукнется в будущем. Но, Ньютон-шестикрылый, какая разница, если это всё равно будет означать, что он жив? Физическое подтверждение присутствия, если можно так выразиться.       — Пожалуй, этот мальчик привязан к тебе куда больше прочих, — заметил дон Диего, пряча улыбку за чашкой чая. Однако движения усов всё равно сдавали все эмоции этого замечательного волка с потрохами.       — И проблем доставляет не меньше, — добавил учитель, желая уколоть. Я и ухом не повёл. Пока о моё бедро постукивал хвост наставника, всё остальное виделось мне фоновым шумом, не достойным внимания.

***

      Я ещё не успел сунуть нос в чужую комнату, а лишь скрипнул дверью, опустив ручку, чтобы открыть, но мой чуткий учитель уже начал гнать меня прочь.       — А ну брысь к себе! — велел он.       Я всё-таки (пусть и куда менее уверенней, чем секунду назад) открыл дверь и высунулся из-за неё, чтобы увидеть, как Лис сидит в кровати рядом с лампой и держит в руках книгу, от которой не отвёл взгляд даже тогда, когда я полностью вошёл и закрыл за спиной путь отхода, вернув ручку в изначальное положение.       — Майкл, твоё поведение недостойно моего секретаря, — холодно заметил мистер Ренар, когда я сделал первый шаг к нему. Наконец наши взгляды встретились и он снова, как недавно этим же днём, принялся с недовольством бить хвостом по матрасу. — Не смотри на меня так. Мы оба знаем, что тебе не пять лет.       Я открыл было рот, чтобы промямлить про кошмары, нервы и холод, но мой учитель привычно прочёл мои мысли раньше, чем они соскользнули с моего же языка, и потому ответил прежде, чем я закончил набирать воздух в грудь.       — Слабые отговорки для глупой предубеждённости хуже детского лепета. А теперь возьми себя в руки и иди спать к себе, как и положено.       — Сэр, — расстроенно вздохнул я, таки подойдя к кровати учителя и посмотрев на него со смесью тревоги и отчаяния, — мне страшно, что утром вы исчезните. И если вы правда всего лишь иллюзия, то я хочу быть с ней до самого конца. Так что дайте мне хоть сейчас одно послабление.       Я не отводил взгляд, хоть и чувствовал, как лицо медленно но верно начинает набирать краску от жгучего стыда, так что заметил, как холодная маска отчуждённости на лице учителя дрогнула, и он, поведя ухом, едва заметно кивнул, наконец давая разрешение забраться к нему.       Без лишних разглагольствований я быстро забрался под одеяло, упал на подушку, что принёс с собой из комнаты, и приобнял учителя за бедро. Бесцеремонно примятый моими действиями хвост тут же взметнулся и уже привычно хлестнул меня по лицу, но вместо возмущений я лишь сильнее вжался в него, счастливо вдохнул полной грудью и затих. А через неполную минуту услышал, как учитель захлопнул книгу и отложил на прикроватный столик, после чего его тёплая рука легла на мои растрепавшиеся волосы и легко погладила.       — И что о нас потом будут думать? — спросил мистер Ренар, ещё раз проезжаясь хвостом по моему лицу.       — Мы не в таких отношениях, — привычно ответил я словами, не раз произносимыми самим Лисом, когда его всякий раз пытались поддеть за словосочетание «мой мальчик» при обращении ко мне, казавшееся пошломыслящим каким-то двояким. С неким «особым» подтекстом. Хотя, чего тут непонятного? Всё верно: Лис — мой учитель, а я — его ученик, так что нам вполне естественно употреблять друг к другу притяжательные местоимения.       Мистер Ренар фыркнул, словно ему не нравилось то, как я беззастенчиво пытаюсь цитировать его ему же, но через секунду он отклонился, чтобы потушить свет лампы, и начал укладываться, убрав с меня и руку и хвост.       — Чтобы это было в первый и последний раз, — предупредил он.       Я пару раз кивнул, не раскрывая глаз, и, нащупав его руку, прижал к себе, чтобы не потерять связь с учителем даже тогда, когда я отойду ко сну.       — Глупый мальчишка, — услышал я уже на самой грани сна, когда ещё мог различать слова и действия. — Глупый и совсем ещё маленький.       Тепло, окутавшее меня со всех сторон, когда Лис вытянул из моих рук свою и потом придвинул ею же меня к себе, позволяя ткнуться носом в пушистый мех под шеей, стало последним, что я запомнил, прежде чем окончательно уснул.       В этот раз мне не снился ни бред, ни очередной кошмар, а просто ясное небо и чистое поле с мягкой травой, где я лежал на боку, чувствуя над ухом тёплое дыханье ветра и плавное покачивание земли под щекой. Наконец-то я был спокоен. И, наверное, впервые за долгое время, в уюте и стопроцентной безопасности.       …И небо ласково называло меня своим лисёнком, пока поле продолжало нежно обнимать меня, щекоча мягкой травой, даже после восхода солнца.