Тёплый запах

Сунь Укун привык, что у него пропадают вещи. Это началось ещё месяца три назад, когда Макак только вернулся на гору Плодов и Цветов. Они снова стали жить вместе, будто все обиды были забыты. Но это было не так. Укун не мог до конца привыкнуть к фигуре другого демона в своём доме. Иногда вздрагивая, когда с утра его встречал на кухне Макак, нагло ворочащий холодильник и затем выпивающий молоко прямо из пачки. Укун пытался бы остановить Макака, если бы не присоединялся затем, чтобы устроиться на столе, наблюдая, как Макак смешивает все соусы для сэндвичей и ест всё как ни в чём не бывало. Кроме непривычки, в постоянном нахождении Макака было нечто тёплое — знакомое Укуну, особенно когда он находил того, играющего с обезьянками во дворе или вышивающего игрушки для спектаклей. С каждым днём это казалось всё более правильным. Естественным. Укун довольно быстро привык снова здороваться с ним по утрам и желать друг другу сладких снов. И всё-таки они жили в разных комнатах. Это было нормально, но что-то детское, капризное скреблось в Укуне каждый раз, когда Макак запирался за дверью, иногда находясь там часами или днями. В прошлой жизни, если это так можно было назвать, их не разделяло ничто. Они привыкли спать вместе, делить еду и даже одежду. Последнее волновало Укуна особенно. Не нужно даже складывать дважды два, а Укун и этого не умел, чтобы понять, что вещи стали исчезать с тех пор, как появился Макак. Логичный вывод: Макак крадёт вещи Укуна. Но нет. Укун не имел доступа к комнате Макака и то — негласное правило. Общая зона дома кончалась у золотой двери Укуна и фиолетовой — Макака, на которой висел один из его рисунков. Укун убеждал себя, что его интересует именно портрет Макака, когда подолгу всматривался в дверь и невольно прислушивался к каждому шороху. Он мог использовать золотое зрение, чтобы просто доказать себе — это Макак ворует вещи. Но Укун этого не делал и снова проходил мимо, чтобы уйти к себе. Так продолжалось. Иногда вещи возвращались, как, например, спальная футболка с его логотипом или костюм, который Укун нашёл через неделю на сушилке. И тот мог бы жить с этим дальше, если бы однажды не пропала его повседневная жёлтая рубашка. — Она была здесь, — произносит Укун, стоя у постиранных вещей, которые развесил Макак. Он смотрит так, будто это поможет и стоит моргнуть — рубашка появится. — Но сейчас её нет. — Какие точные наблюдения для Короля Обезьян, — Макак нескрыто насмехается и ест сливы из тарелки у себя на груди. Он лежит на диване и хвост игриво мечется в стороны. Укун пытается злиться, но вместо этого на губах расцветает ухмылка и он хватает чёрную рубашку. — Меня не будет сегодня весь день. МК пригласил повеселиться. Вернусь завтра утром. Укун накидывает на себя рубашку прямо в зале, но внимательный взгляд Макака устремлён лишь на тарелку слив. И Укун надевает куртку прежде, чем вызвать свистом Кинтоун. — Повеселись без меня, — он машет посохом, исчезая в открытом нараспашку окне. И Макак только подымает руку на прощание. Лишь когда Укун мелькает точкой на небосводе, Макак медленно вынимает косточки слив изо рта. Его щёки горят и взгляд цепляется за зеркало, через которое прекрасно видно происходящее сзади. В эту ночь Укуна не будет.

***

Но Укун приходит. Он редко появляется, никак не подавая признаков — лишь тихо войти, заперев дверь. Обычно Укун влетает, оповещая, что дома, а затем получает или не получает ответ — зависит от настроения Макака. Он в любом случае чувствует, когда Макак в комнате. Сейчас не исключение. Он ступает тихо, пробираясь сквозь завалы мебели, вещей и ретируя будто специально оставленную игрушку. Укун замирает у двух дверей и тело дрожит от предвкушения. Потому что на этот раз Макаку не сбежать. Нужно лишь дождаться, когда ночной вор в тени начнёт действовать. И Укун заранее использовал золотое зрение, чтобы проверить сушилку. Все вещи ещё были на месте, а значит Макак не начинал действовать. Укун делает неслышный шаг и оказывается достаточно близко, чтобы коснуться руками двери, но недостаточно, чтобы волнение сердца или неровность дыхания достигли шести ушей. И Укун ждёт, насильно успокоив даже хвост. А затем звучит стон. Приглушённый, неявный, что Укун дёргается и медленно прислоняется ухом. Его глаза распахиваются. Хриплый, тонущий голос дрогает в скрипе кровати. Укун может представить, как Макак откидывается на стенку головой. И примерно, как выглядит его комната, а тёмный свет лилового ночника падает на распалённое лицо — тело. Укун слишком ясно может то увидеть, потому что часто воображал в фантазиях. И он снова слышит стон — на этот раз громче, будто Макак убедился, что дома никого нет и осмелел. У Укуна бешено колотится под рёбрами и дыхание почти замирает. — Укун… — голос Макака отчаянный, будто болезненный — глушится всхлипом. Укун закрывает алую часть лица рукой. Он резко отскакивает от двери, боясь лишним вдохом — движением — выдать себя, но, кажется, Макак слышит только собственный голос, горящий в ночи. Укун бы трижды подумал прежде, чем двигаться дальше, если бы дело касалось кого-то ещё. Но это Макак. И Укун — мыслью наивной, первой — считает, что тому нужна помощь, но наполненный мольбой — желанием — голос вырывает из мыслей и окунает с головою в пожар. — Укун!.. Он кладёт руку на дверь и отворяет с щелчком. У Макака оказывается не заперто. В его комнате душно — пахнет лавандой, жаром и мускусом. Всё почти так, как представлял Укун. Но он оказывается не готов. Макак жмурит глаза. Голова откинута и мягкий свет ночника спадает на чёрные пряди в слипшемся беспорядке. Укун может увидеть открытую шею и ключицы, выглядывающие из-под рубашки. Жёлтой рубашки. Его рубашки на Макаке. И тот зарывается в неё носом. Вдыхает запах — глуша стоны, кусая ворот. Укун как заворожённый прилипает к голым бёдрам и хвосту торчащим из-под рубашки. И к тому, как рука Макака движется между ног. Он обнажённый. Почти полностью. И очаровательно прижимающий уши, когда переходит на низкий рык. Укуну хочется отвернуться. Зажать слух, чтобы не слышать движений ласк Макака и всхлипы, вторящие одно — его — имя. Хочется сбежать — притвориться, что он не видел, как Макак дёргает хвостом в эйфории, сильнее зажимая пальцами рубашку Укуна — широкую, обкусанную и наполненную их смешанным запахом. Но Укун остаётся. Тело Макака горячее, требовательное и дёргается под ладонями, когда Укун касается его спереди. Тот приоткрывает глаза и смотрит так влажно-развязно, что Укуну хочется забыть о всей неправильности происходящего — просто стянуть с Макака одежду, обнажив рельефное тело и почувствовать — больше, ближе. — Укун, — шепчет Макак, ещё не до конца осознав реальность — в пеленах туманной страсти. — Я здесь. Укун топит остальные вопросы в поцелуе. Он слишком несдержан и груб — Макак скулит в губы, но отвечает — пошло и жадно. Его взгляд наполняется осознанием — Укун напротив слишком живой, слишком горячий и ощутимый. Настоящий. Позорный стыд мажется алым на щеках обоих. Запах Укуна грубый — древесный, фруктовый. И Макак сходит в нём с ума — захлёбывается поцелуем, тянет Укуна ближе — зарывается в рыжие волосы. — Если ты так меня хотел, то мог просто предложить, Мак. На губах Укуна — чадная ухмылка и руки стягивают мешающиеся одежды. Жар обнажённого паха утыкается в другой — Укун потирается, оставляя все вопросы и ответы на потом, когда Макак пытается что-то сказать и снова всхлипывает в поцелуй — пробует языком пылко на вкус. Укун мечтал об этом давно. Голова идёт кругом и хочется вцепиться когтями в спину, когда Макак толкает слишком сильно его в стену и кусается, почти рыча. Их обоих ведёт только страсть. Животная, дикая — Укун клыками помечает так давно манящую шею и Макаку срывает голову исступлённо — от долгожданной доступности желанного тела. Макак пахнет Укуном и смесью их близости. — Я же лучше, чем рубашка, да? — И голос Укуна дрожит. Макак проникает в его уже влажное и голодное тело. Укун принимает так правильно, идеально — смотрит игриво, нахально и ломается от одних прикосновений к чувствительному телу. Пачкая тишину комнаты охрипшим голосом. Макак ненасытен до безумия. И в комнате становится дурманяще жарко — стоны достигают предела, когда Макак жмёт Укуна в стену и свет ночника показывает перекошенное блаженством лицо — фиолетового золота глаз и пьяной улыбки. — Укун… — шепчет Макак молебно, сладко. И касается ушей, будто изнываясь. По телу Укуна мурашки стремятся и жар низа отдаёт в голову. Он не может мыслить и говорить. Экстаз отключает все чувства — остаётся лишь Макак — его болезненно сводящее жаром тело и запах. Укун тоже, кажется — ещё немного — и станет зависим. Тайна рубашек становится явью. Но Макак не прекращает и не сказать, что Укун против. Потому что теперь встречаться каждое утро в одежде друг друга — тоже традиция. Укуна кажется всё это абсолютно правильным. Идеальным. — Эй, я вчера оставлял свою тунику на сушилке, — начинает Макак, глядя на Укуна. И тот ест персики, ухмыляясь. — Может, вечером поищем у меня в комнате?