Последствия

      Ради благополучия и будущего незаметного, но явного превосходства своего клана Камисато Аято способен сделать многое, неважно, какими способами, цель всегда оправдывает средства. Он улыбнётся в разговоре одному человеку, даже если эту самую улыбку на лицо придётся натягивать через силу, а его люди в это самое время подкинут короткое письмо, очерняющее репутацию, другому. И пока подставленный недоброжелатель пожинает плоды теневой войны и терпит потери, подкупленный лестью союзник поможет достигнуть чего-то ещё, желательно так же не самого звучного, незачем привлекать к клану слишком много внимания, но несомненно полезного, чтобы вынужденная улыбка и выверенные слова окупились сполна.       И даже не самую красивую в глазах лично наблюдающего путешественника ситуацию всегда можно представить красивыми фразами так, что и не прикопаешься.       Ну или, по крайней мере, Аято не без причин так полагал, потому что Итэр молчал и понимающе кивал в течение всех тех нескольких дней, что играл роль его якобы друга, встречаясь то с Кудзё Камадзи, то с Хиираги Чисато. Однако по окончании всего Итэр полностью развеял сложившееся о себе неверное представление… Сложившееся далеко не только за счёт пары совместных прогулок, но и с учётом всей недавно развернувшейся в Иназуме гражданской войны, в прекращении которой сыграл далеко не последнюю роль.              — Вы отвратительный человек, господин Камисато. — Итэр улыбается, нешироко и абсолютно безоттеночно, очень удобная улыбка, в ней каждый увидит что-то своё, доброе или не очень, в зависимости от ситуации и собственного предвзятого к человеку отношения. — Чего-то такого после описания Вашей сестры я и ожидал.       Аяка точно сыпала самыми презентабельными или исключительно бесполезными, шаблонными словами, в этом Аято не сомневается, он слишком хорошо знает свою сестру…       Выходит, Итэр из тех, кто за исключительно похвалой родственника сразу заподозрит обратное? Интересно, это проницательность или одна из граней паранойи, воспитанной долгим путешествием?       — Итэр. — В голосе оказавшегося невольным слушателем Томы мешается удивление и недовольство.       Однако в его сторону Итэр даже не смотрит. Впрочем, Итэр не сказать чтобы и Аято награждает прямым взглядом, он скорее рассматривает клановую камелию на ширме за спиной Аято.       — Не нужно, Тома, — произносит Аято максимально ровно. — Пусть выскажется, он заслужил это право. Скажешь, нет?       Настолько прямых «оскорблений», если это можно так назвать, он не слышал уже давно. Это даже по-своему забавно звучит, особенно от лица того, чьи слова в принципе не имеют ни веса, ни значения. В конце концов, Итэр скоро покинет Иназуму, и по его собственными словам, вряд ли вернётся, потому что незачем, да и желания вновь посещать острова у него нет абсолютно.       Тома косится в сторону Аято всего на мгновение, после чего со вздохом кивает. Там, где Аято спускает с рук нелестные слова в свою сторону, Тома запоминает и отплачивает сполна, иногда мелочно, а иногда и всерьёз. Аято знает о каждом случае, но до сих пор ни разу не сказал ни слова, просто потому что Тома ни разу не попался и клан Камисато своими действиями не подставил.       — Вы расстроили чужую свадьбу, фактически, потому что боялись, что последствия объединения кланов скажутся на Вас исключительно негативно. И у Вас, видимо, было немало причин полагать, что именно так всё и закончится, раз Вы даже решили поучаствовать лично и лично увидеть результат. — Итэру явно не нужно было ни дозволение, чтобы высказываться дальше, ни попущения от стороннего наблюдателя, но он всё-таки дождался как первого, так и второго. — Если учесть, что это был брак между кланами двух разных комиссий… Представители Яширо скорее заведомо начнут решать, кто из них займёт наивысшее место после падения нынешнего главы, чем станут дружно защищать Камисато от нападок объединившихся кланов Кандзё и Тенрю, после вынужденного тесного общения нашедших общую цель, что мозолит глаза всем и сразу. Да и в любой другой серьёзной ситуации кланы Яширо поступят так же.       — Итэр, — с нажимом повторяет Тома. И на этот раз в его голосе звучит уже заметная угроза, равно как и глаза предупредительно прищуриваются.       — Не ожидал от тебя такой проницательности. — Аято приподнимает руку, призывая Тому успокоиться, и натягивает выверенную улыбку. Разыгрывать святую невинность именно сейчас не имеет смысла, но лицо всё-таки держать нужно.       Согласно докладам Сюмацубана, Итэр почти не демонстрировал ни особой вдумчивости, ни какой-либо заинтересованности в политически дрязгах и ухищрениях. Всё, что произошло на Ватацуми, вроде как было один эмоциональным порывом, а уж случившееся в Тенсюкаку… Достоверной информации не было, но слухи, прошедшие через несколько рук, разнились, да и слишком многое произошло за слишком короткий промежуток времени, там точно было не до расчётов и продуманных махинаций. Кажется, там дело вообще было больше личное, особенно то, что касалось казнённой после проигрыша в дворцовой дуэли дипломата Снежной.       Как ни крути, а от сторонних наблюдений и оценок порой маловато пользы, и в такие моменты только исключительно личный опыт и бывает полезен.       — Мы с сестрой всякое повидали, — отстранённо пожимает плечами Итэр. — И то, что я наблюдал недавно… детский лепет. Настолько очевидный, что мне даже почти жалко Чисато и Камадзи. Они оба недолго продержатся на своих местах, если не прозреют.       — Раз всё понял и ратуешь за их счастье, почему же не вмешался?       Аято действительно интересно. В конце концов, Итэр во многое встрял и на многое повлиял, просто потому что счёл развернувшуюся перед глазами картину недостойной. Или, наоборот, потому что посчитал встреченных людей нуждающимися в сторонней помощи.       — А смысл? — Итэр наконец награждает Аято прямым взглядом, и ровная улыбка с его губ пропадает, словно бы намеренно в противовес. — Я скоро покину Иназуму, и Вы после моего отплытия при желании смогли бы запросто провернуть что-нибудь снова, только на этот раз не настолько в открытую и, возможно, с сопутствующими жертвами, потому что лучший способ расстроить только-только установившийся союз — это навалить трупов с обеих сторон.       Выходит, Итэр просто наблюдал и оценивал, сверял какие-то собственные догадки и представшую глазам реальность. И решил ничего не предпринимать.       Что ж, оно и к лучшему, молчаливый и непричастный путешественник — пусть и не верный союзник, но хотя бы и не однозначный враг.       — Хватит. — На этот раз Тома уже не собирается спускать Итэру с рук не просто слова и намёки, а буквально указание на то, что вслух произнесено быть не должно, даже если абсолютно очевидно. — Надеюсь, при госпоже Аяке ты так не выражаешься.       — Ты сам просил быть с твоей госпожой помягче и вообще вести себя при ней прилично, — вновь простецки пожимает плечами Итэр.       Формулировки точно были не такими, но суть Тома явно вкладывал именно эту, Аято даже не сомневается.       — Буду благодарен, если ты продолжишь вести себя при моей сестре именно так, — произносит Аято максимально серьёзно. — Мне бы не хотелось, чтобы она разочаровалась в тебе после того, насколько вы сблизились.       — А ещё лучше будет, если более вы сближаться не станете, — резонно добавляет Тома, хоть и тихо.       Не будь он доверенным лицом и не имей права голоса там, где другим слугам не только молчать нужно, но и находиться не положено, то за попытку внести коррективы в слова Аято перед посторонними заслужил бы наказание.       — Не меня клану Камисато нужно опасаться, Тома, — невозмутимо отвечает Итэр. — И я думаю, твой господин отлично это понимает.       О, Аято понимает, как никто другой.       Итэр, как он и сказал, вскоре покинет Иназуму и больше на судьбы людей в ней влиять не будет. Зато вот сами они мешать друг другу жить не перестанут никогда, и особенно это касается взаимоотношений между кланами трёх главных комиссий.       Однако, как выясняется, понимал в тот вечер Аято далеко не всё.              — …также по приказу Её превосходительства сёгуна Райден я конфискую ваши глаза бога до окончания расследования и вынесения приговора.       Кудзё Сара ниже Аято, но смотрит на него несомненно свысока. Любой, кто говорит от лица их правящего бога, смотрел бы так, но у Сары выходит особенно хорошо.       Приёмыш Кудзё, которого почти не коснулось наказание, вынесенное всему клану, потому что в своей верности она упала без чувств в верном месте с верными словами… Аято мог бы счесть это великолепным расчётом, если бы Сара не читалась, как раскрытая книга, в своём искреннем фанатизме. Раньше этим с лёгкостью пользовался Такаюки, теперь же её крылья летают исключительно по приказу сёгуна.       Аято любит собак, за их верность и преданность своим хозяевам, но сторожевых псов Тенрю почти презирает, так что редко когда их ноги смеют марать камни двора поместья: кто пришёл, пусть ждёт по ту сторону врат, особенно если не назначено и особенно если их требования можно удовлетворить без показательно вежливой беседы с глазу на глаз. Однако сейчас сёгунатовских офицеров на территории поместья даже слишком много… И, к сожалению, особо много и громко поперёк их слов не скажешь.       Обвинение в государственной измене — не шутка, над которой можно посмеяться. Особенно когда это самое обвинение далеко не необоснованное.       — Я сдам свой глаз бога, как только моя сестра вернётся домой в целости и сохранности, — твёрдо произносит Аято.       Сейчас отказываться от «сотрудничества», если это можно так назвать, и провоцировать неподчинением до окончания расследования и вынесения приговора глупейший из поступков, однако есть человек, которого Аято готов поставить выше себя и благополучия клана. И неважно, что этот человек до окончания расследования и вынесения приговора первопричина всего происходящего.       — Ваша сестра находится под надзором на территории Тенсюкаку, в целости и сохранности, — отрезает Сара, — и останется там до окончания расследования и вынесения приговора, — намеренно повторяет она свои недавние слова, подчёркивая их значимость и непоколебимость.       Аято лицо сдерживает, хотя про себя чертыхается. Сюмацубан не могли просто вырвать Аяку из рук офицеров Тенрю посреди улицы и вернуть в поместье, не позволяя увести её в Тенсюкаку… А сам Аято не может потребовать отпустить её. Он может только сделать так, чтобы им удалось избежать высшей формы наказания. Он просто обязан это сделать.       Камадзи как-то выторговал не только сохранение целостности клана Кудзё, но и место временного главы, несмотря на отстранение и заключение под стражу отца, даже его братья вроде бы на свободе, хоть и лишены всех заслуженных ранее званий и привилегий… Значит, договориться можно. Даже если говорить придётся лично с сёгуном Райден.       — Одних твоих слов поверх заявления Тенрю мне недостаточно. — Аято не дерзит, в его голосе идеально выверено соотношение твёрдости и вполне искреннего беспокойства.       Кудзё Сара — отличный слуга выбранному господину, но и эмпатии она, к счастью, не лишена. И благодаря этому может быть легко повёрнута в нужную сторону, ей ещё учиться и учиться играть в те игры, в которых Аято чуть не утонул с головой уже в четырнадцать.       Исполнителям Тенрю нет полного доверия, потому что их оценки предвзяты, а действия на фоне серьёзности обвинений могут быть намеренно провокационными. Людей Кандзё привлекать не станут, не их сфера. Никого из Яширо просто не допустят, в конце концов, разбирательство идёт в отношении главы комиссии. А значит…       — Её превосходительство это предвидела, — кратко кивает Сара.       Аято едва заметно хмурится. Похоже, за Сару уже успели подумать на опережение, минус шанс разыграть удобную карту.       Если сейчас Сара заявит, что он смеет сомневаться в словах сёгуна, которые несомненно и подразумеваются под каждым сказанным, ему ещё и голову склонять придётся со ставшими поперёк горла извинениями, как минимум.       — Так что, полагаю, Вас устроит слово беспристрастного нейтрального наблюдателя в лице пока не покинувшего Иназуму путешественника, — невозмутимо продолжает Сара. — Ваша сестра хорошо с ним знакома, полагаю, и Вы тоже.       Полагает она, как же. Но…       Хотя бы в этом Аято однозначно везёт. Он хотел назвать имя Итэра сам, ведь Итэр во всей этой ситуации даже если и не выступит в защиту Аяки, то хотя бы точно не соврёт о её положении и состоянии.              На время так называемого расследования — сам факт которого уже можно назвать благодатью, ведь могло быть хуже, с учётом тяжести преступления могла быть сразу показательная казнь, без лишних разбирательств — Аято запрещено покидать территорию поместья, равно как и всем слугам. Однако даже постоянное присутствие наблюдателей от Тенрю, сменяющих друг друга в карауле, не мешает агентам Сюмацубан приходить с докладами и уходить с полученными поручениями незамеченными. Один из них приносит письмо из храма Наруками, краткое, но по-своему обнадёживающее, несмотря на снисходительно подтрунивающее содержание.       «Сиди тихо и не высовывайся, и я попытаюсь замолвить за вас словечко, всё-таки твоя сестра, в отличие от тебя, мне очень даже нравится».       Однако ждать вменяемых новостей приходится слишком долго. Даже если «долго» — это всего пара суток. Аято почти готов пошутить, что он способен постичь концепт вечности их правящего бога, потому что каждый час растягивается до бесконечности… Да только не к месту шутка будет.       — Ваше положение почти безвыигрышное. — Итэр высылает вроде бы обязанного присутствовать при их разговоре офицера всего одним жестом и парой слов. Это не похоже на привилегию нейтрального лица, и вряд ли Кудзё Сара дала прямой приказ его слушать. Скорее всего, на его стороне играет просто заработанная репутация или ещё что-то, что прочесть в простецком жесте и вроде бы обычной фразе именно сегодня Аято не удалось.       — Как Аяка? — пропуская мимо ушей бесполезные слова, интересуется Аято.       Своё положение он знает, чужие оценки ему не нужны. А вот состояние сестры для него важно.       — Кажется, наконец полностью поняла, за что именно может быть казнена, — произносит Итэр совсем не то, что от него ждут, но и одновременно то, что Аято несомненно нужно услышать.       Поддержка идей Сопротивления. Склонение к выступлению против сёгуна. Помощь солдатам Ватацуми в проникновении на Наруками, чтобы они сумели добраться аж до самого Тенсюкаку… Даже самый последний тугодум понял, что чужаки не смогли бы найти безопасное место для высадки, если бы кто-то с Наруками им не помог, никакой гениальности их дражайшей жрицы не хватило бы на точный расчёт действий там, где она никогда не была.       Идеализм Аяки не стоило поощрять с самого начала, но Аято был уверен, что хорошо заметёт следы. Или в случае чего найдёт козла отпущения, с учётом ситуации это было не так и сложно. К тому же, сторону Аяки вроде как принял и поддержал Итэр, по крайней мере, почти все его действия, включая последующее «объединение с Сопротивлением», выглядели именно так… Однако, как выяснилось, Итэр преследовал исключительно личные цели, а вне их предпочитал оставаться непричастным наблюдателем.       Благо, эта принципиальность исключала его и как человека, который мог бы поддержать обвинения или подтвердить их официально. Потому что Итэр просто отмалчивался.       — И я, на Вашем месте, — неожиданно добавляет Итэр, — не ждал бы помощи от Яэ Мико, а начинал придумывать, как бы выкрутиться с минимальными потерями самостоятельно.       Аято почти сказал, что подобного рода советы ему не нужны, потому что он и сам не сидел исключительно смиренно без дела и с пустой головой.       — За точность цитаты не ручаюсь, но… — Итэр показательно подпёр подбородок указательным пальцем и скосил глаза к потолку, разыгрывая вспоминание на ходу каких-то конкретных слов. — «Однажды я уже проявила к Камисато снисхождение по твоей просьбе, и даже признала, что ты была права, после подробного рассмотрения случившегося, но на этот раз даже ты не сможешь переложить вину на кого-то другого, потому что их измена очевидна».       Аято хмурится. Если это действительно слова сёгуна, неважно, как именно Итэром услышанные, то дело плохо.       — Не поймите меня неправильно, господин Аято, — продолжает Итэр, неожиданно соблюдая абсолютно неестественно выглядящую с учётом ситуацию вежливость. — Мико действительно старается тянуть время, и есть немало людей, которые очень хотят оставить Камисато у себя в долгу… Но чем дольше Вы тянете с решением, тем выше шанс, что его за Вас примет Ваша сестра.       Аято награждает его прямым и требовательным взглядом. Подобного рода слова нельзя оставить без продолжения, они нуждаются в пояснении, особенно с учётом полной невозможности связи с Аякой, ни прямой, ни даже косвенной, потому что на территории Тенсюкаку мимо фамильяров Архонта ни один агент Сюмацубана даже ради передачи краткой записки к Аяке не проберётся.       — Как я и сказал, госпожа Аяка начала в полной мере осознавать как свои поступки, так и их последствия, — спокойно продолжает Итэр. — Как Вы считаете, господин Аято, она выше оценит собственную жизнь, с учётом признанной вины, или благополучие Вас и клана, которые можно выторговать за признание и взятие полной ответственности исключительно на себя?       Аято стискивает зубы, впервые теряя перед Итэром лицо. Потому что в этом Итэр прав: Аяка вполне способна сделать себя единственной жертвой, и она до последнего будет считать это правильным решением, благородным и идеалистичным.       И самое скверное во всём этом — её жертва даже необязательно будет оправдана.              У Аято, на самом деле, даже нет возможности выбирать между несколькими невыгодными вариантами. Потому что когда на одной чаше весов стоит символичный «клан», а на другой «жизнь сестры», Аято выберет второе без каких-либо сомнений и даже попыток рассмотрения второй стороны.       Спасти условный клан — это написать официальный отказ от сестры, буквально изгнать её и отдать в руки правосудия как чужака, чьи принятые решения с кланом Камисато не имели ничего общего. Тогда у Камисато останется целостность, на уровне выживших, но потерявших влияние и власть Кудзё; а во главе комиссии Яширо просто встанет кто-то другой…       Спасти Аяку — это не только окончательно поставить крест на спасении и обелении репутации клана. Это фактически самолично выбрать смерть вместе с ней, потому что от взора и кары архонта в Иназуме не скрыться. А чтобы суметь покинуть Иназуму, нужно найти надёжного человека и способного капитана… И прикрытие или перенесение внимания на достаточное время, чтобы корабль сумел уплыть за условно известную зону, которую сёгун Райден может развернуть, чтобы заблокировать свободное передвижение на море. Страшно представить, сколько жизней в теории на это может потратиться, в худшем случае можно поставить на кон весь Сюмацубан.       «Ваше положение почти безвыигрышное», Итэр знал, что говорил.       И он, вероятно, чуть ли не единственный, кто мог бы это изменить, однако… Итэр не стал вмешиваться, когда на его глазах рушилось чьё-то счастье, вряд ли он вмешается, чтобы помочь чьё-то ещё сохранить. И, к сожалению, Аято отлично эту его позицию понимает. И непосредственно сейчас не видит ни единой возможности как-то на него повлиять, банально нечего предложить.       А сделать хоть что-то — нет, всё возможное и в лучшем виде, и никак иначе — нужно как можно быстрее, до того, как Аяка действительно примет решение самостоятельно. Решение взрослое и благородное… Вот только Аято никогда не оценит его по достоинству.              Равно как Аяка, скорее всего, не оценит и не сможет принять его решение взять всю её вину и поступки на себя в случае, если никакой другой план не выгорит. Сохранится ли при этом клан Камисато в целом — второстепенно.       Если каким-то образом на сёгуна Райден сумел повлиять Кудзё Камадзи, то в случае необходимости сможет и Аято, даже если всем и каждому очевидно, что он, в отличие от сестры, ни в чём напрямую замешан не был.       Главным будет наперёд убедиться, что Аяку после его смерти никто не посмеет тронуть. Возможно, залогом этой маленькой, но немаловажной гарантии сумеет стать Яэ Мико, в конце концов, Аяка ей, в отличие от него, очень даже нравится.