If Today Was Your Last Day

— Тодороки-сан, вы ходите ко мне уже несколько месяцев и всё, что вы у меня делаете - разглядываете рыбок в аквариуме и молчите. Рыбки в аквариуме и правда были завораживающими. От них веяло безмятежностью и спокойствием. Тодороки наблюдала за рыбкой, что окрасом была схожа с её волосами. Шото оторвалась от увлекательного разглядывания и повернулась к психотерапевту. — Грех вам жаловаться, — отозвалась Шото. — Сидите и молчите вместе со мной, при этом за сессию ещё и деньги получите. Я не клиент, а мечта. — Честно признаться, вы один из самых сложных моих клиентов, — немного помолчав, она добавила: — Цель наших с вами встреч – стабилизация вашего психоэмоционального состояния. — Ого, — Тодороки приподняла бровь. — Крутые профессиональные словечки в ход пошли, чтобы статусность свою повысить. Шото сидела на мягком диване, буквально забившись в угол, подсознательно желая занимать как можно меньше места. Поза так и кричала о закрытости: руки скрещены на груди, нога закинута на другую, стопа не переставая отбивала беззвучную чечетку. — Вам ещё снятся кошмары? — намеренно проигнорировала терапевт слова Шото. — Нет, больше не снятся, — соврала Тодороки. Раз в несколько дней Шото просыпалась в холодном поту с криками от одного и того же кошмара. Как снова и снова в ужасающем смерче синего пламени заживо сгорал её брат. От него прежденего ничего не осталось: он целиком состоял из ненависти. Обугленная плоть, белые волосы, ядовитая широкая улыбка и зловещий оглушительный смех – вот, каким Тойя приходит к ней во сне. Из раза в раз, как в замедленной съемке, вся семья Тодороки бежала на верную погибель, лишь бы быть вместе с ним. Без колебаний. Без сомнений. Без сожалений. Но только в этом кошмаре Шото никогда не было. Она будто наблюдала за всем происходящим со стороны, откуда-то сверху, не в силах что-либо изменить. Иногда она просыпалась посреди ночи со слезами от того, что видела окровавленное лицо и изувеченное тело Кацуки. Во сне она теряла его снова и снова. — Сколько часов вы спите в сутки? — терапевт явно не поверила вранью Шото. — Не знаю. Может часов пять-шесть, — и снова ложь. — Какая это порция кофе за сегодня? — терапевт кивком указала на белый полупустой стаканчик на журнальном столике напротив. Тридцать минут назад там был большой крепкий капучино. — Третья, — на этот раз это являлось правдой. — А на часах всего лишь одиннадцать утра, — саркастично подытожила терапевт. В ответ Шото лишь пожала плечами. Какая разница сколько она пьет кофе? — Три порции кофе и пара сигарет до сессии – неплохое начало буднего дня. Брови Тодороки удивлённо взмыли вверх. Откуда? Как? — За все эти месяцы, что вы приходите ко мне, вы так и не поняли, что мои окна выходят на парковку. Вы приехали заранее, значит хотели быть здесь сегодня. — Просто хочу, чтобы всё это поскорее закончилось, — Шото ещё сильнее съёжилась на диване. — Время пойдёт значительно быстрее и продуктивнее, если мы начнём разговаривать, — терапевт что-то записала в ежедневник у себя на коленях. — Мы и так разговариваем. — Вы говорите слишком мало, — отрезала она. — То, что с вами случилось, безусловно, ужасно. И если пытаться спрятать всё в дальний ящик, прошлое никуда не денется. Оно не испариться, потому что вы так хотите. В один момент оно настигнет. — И я могу загреметь в дурку, как моя мать, — с нервным смешком довела мысль Шото. — Тодороки, — мягко обратилась терапевт. — Озвучив свою проблему, вы уже встанете на путь её решения. Таким образом она обретет форму и с ней будет легче справляться. — Глупость какая, — фыркнула Шото. — Если вам так хочется копаться в этом дерьме, то пожалуйста. Что ж с чего бы начать? Может с того, что я пару лет назад была в шаге от того, чтобы потерять всё? Семью, друзей, собственную жизнь. — Она затихла, после чего тихо проговорила: — Я понятия не имею, что я чувствую прямо сейчас. Чувствую, что преждняя Шото так и осталась на поле боя. Понятия не имею, зачем я вообще осталась жива. Тодороки прикрыла глаза и тяжело выдохнула через рот. Она впервые сказала вслух то, что уже давно терзало её голову. — Ваша жизнь не менее цена, чем любая другая, — нарушила молчание терапевт. — Вы продолжаете жить и творить добро, а то что у вас есть сомнения это часть вашего пути. У каждого клиента в терапии рано или позно возникает вопрос “Зачем я вообще живу?”. Тодороки ничего на это не ответила. Наступило молчание: Шото словно пыталась осмыслить услышанное. — Исходя из немногочисленной информации, что я владею, можно сказать, что вы, по мере возможностей, всегда старались ради блага других. Даже будучи маленькой девочкой, вы не боялись встать против вашего отца на защиту мамы. В подростковом возрасте вам хватило смелости отречься от его силы. Чем не повод для гордости? — Это не… — запнулась Шото. — Меня вырастили солдатом, ясно? Что-то вроде тряпичной куклы на ниточках. Каждый грёбанный день я тренировалась, пока не потеряю сознание, чтобы в один день превзойти Всемогущего. И поэтому служить и защищать для меня, как смысл жизни, потому что другого не знаю. Чувствую, что жила до этого не свою жизнь. — Война – это то событие, что в корне меняет мышление и устои привычной жизни как одного человека, так и человечества в целом. Вы вполне можете сказать, что ваша жизнь разделилась на “До” и “После”. С этим трудно справиться, признаю, но возможно. И то, что вы сейчас здесь, а не где-то в другом месте, говорит о вашей готовности создать свою уникальную жизнь, — пауза. — Жизнь с теми людьми, что повлияли на вас больше всего. И первый, кто пришёл ей на ум – Мидория Изуку. Мальчик, который не имел ни малейшего представления о чужих личных границах, да и о своих то же. Мальчик с патологическим синдромом спасателя. Но за всеми этими минусами Шото всё равно видела добродушного, чуткого, сострадательного человека с чистыми помыслами и детской мечтой, что в одночасье стала реальностью. Эта его черта всегда привлекала Тодороки. — Кажется, я знаю о ком вы подумали, но это не он, — терапевт указала пальцем на ноги Шото. — Ваши берцы ведь являются частью его костюма, не так ли? Шото на автомате посмотрела на свои берцы. — Это просто обувь. Многие такую носят. — Шото сделала вид, что не понимает, на что терапевт намекает. — Тодороки-сан, вы меня прекрасно поняли, — улыбнулась терапевт. — Вы носите такие же берцы, водите такой же мотоцикл. Да в вашей речи порой проскальзывают его слова-паразиты. Тодороки молча уставилась на терапевта напротив. Прямо сейчас она не доверяла своему языку. Пусть та закончит, что уже начала. — Подсознательно мы копируем тех, кого любим или кто изменил нас. — Он не единственный, кто меня поменял, если уж на то пошло, — попыталась защититься Тодороки. — А одежда и мотоцикл просто удобство. — Вы правы, не единственный, — согласилась терапевт. — Но он тот, о ком вы не переставаёте думать. Он воплощение всех тех качеств, что вы хотели бы себе однажды. — Каких ещё качеств? Неконтролируемой агрессии, беспричинной ярости и сквернословия? Такие себе качества, — съязвила Тодороки. — Забавно, что именно их вы первыми и вспомнили. Почему бы вам не поучиться у него эмоциональности? — терапевт встретилась с удивленным взглядом Шото. — Признаю, звучит абсурдно, но проявление эмоций – невероятное явление, что поможет справиться с трудностями. Проявлять эмоции – значит жить. А вы, с вашей безэмоциональностью пропустили невероятную часть бытия. На последок терапевт задала Тодороки вопрос, на который та должна ответить наедине с самой собой. Спросите у себя, что вы чувствуете находясь рядом с ним? Спокойствие? Безопасность? Щенячье счастье? Радость? Невероятный прилив энергии? Желание жить? Столько сил, что способна горы свернуть? Это Шото ещё предстояло узнать. *** Тодороки вышла из психологической клиники с полным непониманием, как быть дальше. Терапевту удалось растормошить Шото и впервые за очень долгое время она чувствовала себя как-то иначе. Внутри по венам разливалось что-то. Но что именно? У этих эмоций определённо было название. Объяснение явлению, почему ей одновременно хотелось и смеяться, и плакать, и разгромить всё в округе голыми руками. Шото бездумно переставляла ноги, пока не подошла к своему мотоциклу, но не спешила на него садиться. Достала из заднего кармана джоггеров телефон и, открыв мессенджер, решила позвонить человеку, услышать голос которого хотела больше всего. Вверху экрана написано "был в сети 15 минут назад", значит он уже проснулся и можно звонить, не опасаясь обрушения цунами гнева и ярости. Преисполненная решимости, Тодороки быстро нажала на звонок. Один гудок, второй, третий, ответа не было. Видимо занят. А может, вовсе увидел, чей номер высветился и намеренно не стал отвечать? Шото отключилась и опустила телефон. Как терапевт рекомендовала справляться с тревожными мыслями? Глубокое дыхание, точно! Не успела Тодороки сделать глубокий вдох, как зазвонил телефон. Не посмотрев, кто звонит, она ответила: — Да, Алло? — Что такое, Половинчатая? — отозвался на другом конце грубый, но такой родной голос. — Я был в душе. — Я… — все слова застряли у неё в горле. — Я хотела… Чёрт. Шото совершенно не подумала, что скажет Кацуки, как только тот ответит. Ему хотелось сказать всё и сразу, и в то же время с ним хотелось молчать. Она никак не могла собраться с мыслями. Сердце гулко застучало, набатом отдавая в голову так, что она не могла сосредоточиться. Пальцы снова принялись отрывать заусенцы. Дурацкая привычка. А Кацуки терпеливо ждал, пока она заговорит. Все эти долгие месяцы он ждал, когда у Шото появятся силы двигаться дальше. Ждал точно так же, как несколько лет назад Шото дожидалась у больничной койки пробуждения Бакуго. — Не хочешь пообедать в центре города через час? — наконец спросила Шото. Сколько усилий и потуг стояли эти слова. — У меня был ночной патруль, так что… — Что ж ничего страшного, в другой раз тогда,— перебила его Шото, не выдавая своего разочарования; хорошо, что Бакуго не видел её вид побитого щенка. — Есть мысль получше: приезжай ко мне, — предложил Кацуки. — Я приготовлю что-нибудь. И будет первокласснее, чем в любом из ресторанов. У Тодороки отлегло от слов Бакуго, и она в ответ активно закивала. Спустя пару секунд до неё дошло, что тот же не видел, поэтому произнесла вслух: – Отличная мысль, — улыбнулась она. — Скоро буду.