Коллективный разум

      Ванг-Нан надкусывает яблоко, и ему видится кусок мяса — жирного, налитого кровью, еще пульсирующего от свежести и мышечной судороги. Во рту расползается странный вкус не то сочной сладости, не то горечи, жира и железа субпродукта. Он размеренно, тщательно жует кусок, чтобы масса никак не могла отразить этимологию, — и глотает. Потом кусает снова.       Винсент поднимает взгляд с книги, — какой-то новой, но все так же дополняющей образ, — и безапелляционно констатирует:       — Когда начнешь есть, мало будешь на вкус внимание обращать. Будешь почти безумен, так что можешь не волноваться. Главное глотай сразу, языком загребай, чтобы не сблевать в последний момент. Себе же хуже сделаешь.       Ванг-Нан так и сплевывает кусок пережеванного яблока и быстро полощет рот. Винсент смотрит не морщась и даже не брезгуя. Для него, отпрыска Десяти Великих Семей, центральной ветви Арье, Ванг-Нан — деревещина и что-то сродне домашнему зверьку. Прямых захардовских наследников да бастардов в Башне не особо чтят, особенно в Десяти Семьях. Винсент не то чтобы исключение из правил, но приятней большинства из Арье во много раз: хотя бы предплечье при первой встрече пробивать не лезет и не гогочет как умалишенный, каждый раз когда кто-то цвет своих белых штанов или пальто упоминает. Ванг-Нан может Винсента даже другом своим назвать, если очень сильно постарается звуки соединить.       — Как это вообще… ну… работает, — Ванг-Нан еще раз промывает рот водой и садится с Винсентом рядом под дерево.       — А я откуда знаю? — Винсент смотрит на него большими глазами, и неясно, насмехается ли он, играется или правда не знает. Ванг-Нан присматривается и все-таки замечает крошечные смешинки — или просто светотени. — Это Хоакина надо спрашивать. Он у нас булимией страдает, ест что ни попадя — и сиблингов своих, и души всех подряд.       Все-таки Винсент смеется. Ванг-Нан тоже.       — Не, я типа… это больно? Ну, быть съеденным.       Винсент пожимает плечами.       — Боли особо не ощущаешь, так как нервные окончания отмирают от потери крови и шока. Скорее неприятное ощущение неравномерного сжатия и прессования в глотке и желудке. Глотание — самое противное из всего процесса. Поэтому даже не вздумай блевать, дважды такой опыт никто переживать не захочет и несварение тебе обязательно устроит. Переваривание уже не так отвратительно воспринимается: тело-то больше отпадает ненужной субстанцией, как хорошо тушенное мясо с кости, и растворяется в желудочном соке, ощущается как медленное таяние в теплом источнике, что-то такое. А дальше уже пребывание в полусознании и «сне» без сновидений и созерацание реальности за пределами органов чувств. Так что можешь не переживать, больно им не будет, если ты случайно себе все конечности как всегда переломаешь. Всем плевать будет, так как ты все равно одной сознательной личностью останешься. Немного мрачная концепция коллективного разума, ага.       — Оу, — многозначительно выдыхает Ванг-Нан, и этот звук передает высокую интеллектуальную и эмоциональную нагрузку его выводов. Впрочем, Винсента то не особо задевает, он все так же смотрит без прорези сильных эмоций. Так они и сидят молча, плечо к плечу под цветущим деревом, в минуту перерыва от бешеной суеты сует движущейся без передышки Башни. Висцеральные галлюцинации плавающих в желудке душ щекочут внутренности и даже успокаивают. Потом успокаивает и рука Винсента на плече, почти тоже как галлюцинация.       — А вообще плевать. Можешь облеваться сколько захочешь. Тридцать да хоть сотню раз. Тебя все равно не добить никак, ты сама квинтэссенция неизбежности наступления будущего, знаешь? Тебе торопиться некуда. Да и все равно не меня глотать будешь. Может кому-то из твоих «братьев» даже понравится.       Голос у Винсента все такой же пустой как вакуум. Почти как белый шум, если не вслушиваться. Но Ванг-Нану четко слышится в нем искра игривости и поддержки. Винсент же ему почти-друг.       Ванг-Нан смеется и кусает еще одно яблоко.