Пару дней спустя Германия Берлин
Наши новогодние каникулы прошли замечательно. Я отдохнула головой и телом, наслаждаясь чудесной компанией. Мы с Амалией вновь посетили центр красоты. Массаж, ресницы, брови, маникюр и педикюр, и наконец-то причёска. Тёмный цвет волос мне понравился, но лишние телодвижения не нужны. — Я вновь блондинка! — выхожу на улицу. — И всё равно шикарна, — Амалия улыбается, — у тебя так волосы быстро растут. — Ничего хорошего, — усмехаюсь. Папа расставаться с нами не хотел, отпускал в Германию с грустью в глазах. Бриллинг проводить нас не смог, так как поехал в больницу. Ему сняли швы. Сэмюэль закинул меня домой, подарив возможность отоспаться. Отрубилась сразу же. Проснувшись уже вечером, приняла душ, заварила себе чай, с которым устроилась на подоконнике. — Ой, — Сэм открыл двери, — я думал, что ты спишь. — А вот и нет. — Сходил в магазин, — ставит пакеты на стол, — чтобы тебе не ходить. — Ты — чудо. Спасибо. — Евгения, — провёл рукой по лицу. МакАллистер озадачен. Глаза мутные, сам какой-то нервный. — Я должен тебе кое-что рассказать. — Слушаю, — напряглась. — Поехали, — быстро разбирает пакеты, — лучше посмотреть. Я надела тёплый спортивный костюм, куртку с овчиной и кроссовки. Мужчина молчал. Он стучал пальцами по рулю, пытаясь хоть чуть-чуть успокоиться. Выходило ужасно. Через тридцать минут мы покинули город, отправляясь чёрт знает куда. — Сэм? — Минут десять. МакАллистер приехал в какой-то трейлерный парк. Трейлеры все старые, ржавые, и это место, как мне показалось, было заброшенным. Увидев свет, я очень удивилась. Как в таких условиях жить можно? Мы вышли рядом со стройкой. Проект забросили лет двадцать назад. Здесь ужаснейший запах мочи и канализации. — Сэмюэль, — тошнит, — почему ты на развалюхе ездишь, и, — выдыхаю, — почему… Ужас, блять, — сдерживаю приступ тошноты. — Самому не хотелось сюда возвращаться, — скривился, — держи, — протянул платок. В этом, если можно так сказать, здании были люди. Я заметила несколько бочек, в которых горел мусор, слышала их голоса. — Что за притон? — Мой притон, — прошептал, — Евгения, — взглотнул, — я бывший наркоман. Меня как ледяной водой облили. — Времена Иордана были тяжёлыми, — начинает рассказ, — и многое моя память сохранила до сих пор. Я не мог спать без кошмаров, у меня начались галлюцинации, как слуховые, так и зрительные. Был дома, но оставался на войне. Единственный способ выспаться, — прикусил губу, — внюхаться. Две-три дорожки и спишь как младенец… Какое-то время мне удавалось контролировать себя, я продолжал работать, как и все, — голос задрожал, — а однажды случилось так, что оказался здесь. Я не помню сам процесс, но забирали меня из этого Ада. — Сколько ты здесь провёл? — Около двух месяцев. Как рассказали позже, я просто исчез. Меня поместили в лечебницу, из которой благополучно сбежал, — усмехнулся, — вернувшись сюда. В двадцать один год был героиновым наркоманом, чей мозг почти превратился в кисель. Сбегал дважды, а на третий раз вмешался твой отец. Я просто в ахуе. — Я даже представить себе не мог, что мою душу ждёт. Господин Карницкий запер меня в подвале, привязал к кровати и чистил мой организм капельницами, уколами, таблетками. Мой персональный Ад продолжался три месяца… Никогда не забуду эту ломку, когда кости ломит так, словно их тебе в кашу превращают. Температура, сильный жар, головные боли, судороги. Я вышел из этого подвала вообще другим человеком, — замялся, — для меня мир перевернулся… Мне предстояло самое сложное — не просрать шанс на нормальную жизнь. Я сжёг свои слабые стороны, — опустил глаза, — всё, что могло мне помешать. На удивление, твой папа меня не осуждал, даже не ругался, а наоборот, он помогал мне, с тех пор и по сей день интересуется моим состоянием. У него огромное сердце, способное на великие свершения, в том числе, на спасение заблудшей души. — Почему ты мне это говоришь? — Сегодня ровно восемь лет, — посмотрел на меня, — как я чистый. Понимаешь, когда ты вернулась с кладбища, и увидев твоё состояние, я решил, что расскажу тебе про это. Я не приехала домой, я заползла. Уревелась на могилах… Не хочу вспоминать. — Лучше узнать от меня лично, чем от Бриллинга, который постоянно мне припоминает тёмную историю. Ему от этого смешно, и ещё один повод для ненависти. Иван Францевич сам шатался как мог. Аж ВИЧ подцепил. — Мне нечего сказать… — Евгения, я открылся перед тобой как на исповеди, и пойму, если наше общение станет менее тесным. Когда узнаешь такое, то в голове сразу же возникает вопрос «а когда он сорвётся вновь?». — И когда? — Никогда. Третьего шанса не будет. Первый я бездарно просрал, а вторым воспользовался. Не переживай, никаких болезней не подхватил. Домой возвращались в полной тишине. Сэмюэль поник, а я погрузилась в свои мысли. Везет мне с мужиками. Один ВИЧ-положительный, второй бывший наркоман. — Сэм? — Да? — поднял пустые глаза. — Пошли чай попьём, — улыбаюсь, — замёрзли оба. — Чего? — приоткрыл рот, — а… Чего? — Ставь машину. Пошли чай пить. — Ты… Ты будешь со мной общаться дальше? — радуется как ребёнок, — серьёзно? То есть… Правда?! — Мне наплевать что было в твоём прошлом, меня интересует настоящее, — выхожу из автомобиля, — жду. Мужчина зашёл в ужасном настроении. — Что такое? — Мне штраф выписали, — закатил глаза, — за несоблюдение комендантского часа. — Время только начало одиннадцатого. Две минуты. — Вот именно. Минута — тоже нарушение, — снимает куртку, — мне же швы сняли. Он приподнял лонгслив, показывая лейкопластыри, а не бинты. Радостный такой. — Кстати, — достаю из холодильника рулет, — почему ты не рассказал про то, что прикрыл Бриллинга собой? — Не считаю это каким-то подвигом, — невинно улыбнулся, — я, конечно, Ивана не перевариваю, но смерти ему не желаю. — Ты так добр к этому миру. — У меня нет причин злиться. — Когда мы вылетаем в Токио? — Послезавтра ночью. — А виза? Мне надо будет вернуться домой, чтобы получить новую для нахождения на территории Германии. — У сотрудников корпорации корпоративные визы, — плюхнулся на диван, — они бессрочные. Почему ты не хочешь оформить двойное гражданство? — Как-то не думала об этом. — Я уверен, что с получением гражданства проблем не возникнет. Тем более, ты столько лет училась здесь, отлично знаешь язык. — Вернёмся из Токио и займусь этим вопросом. А у тебя двойное гражданство? — Да, — кивнул, — я гражданин Германии и Великобритании. Первое получил сам, а второе по рождению. Бриллинг из-за этого называет меня злодеем-британцем. — Слушай его больше. Мой телефон разрывался от уведомлений. Вспомнишь лучик, а вот и солнце. Иванъ Брiллинг Карнiцкыя, смотрi, у мѣня новый зуб! *фотографiя*Евгенiя Брiллинг Онъ что, жѣлѣзный? Ты сдѣлалъ сѣбѣ жѣлѣзный клыкъ? Ха-ха, зачем?
Иванъ Брiллинг Круто же выглядитъ, согласись! Я какъ разбойнiкъ или бандитъ. Онi мѣня четырѣ часа мучали, прѣдставляешь?Евгенiя Брiллинг Бѣдняжка… Какъ ты это вытѣрпѣл?
Иванъ Брiллинг С огромнымъ трудомъ. Кстати, дядя Миша вѣрнулъ мнѣ рабочiй ноутбукъ, и тѣпѣрь, я больше не врѣднiчаю.Евгенiя Брiллинг Это же хорошiя новости.
Ваня широко улыбался, демонстрируя зуб. Такой он смешной, я не могу. — Гляди, — показываю Сэму. — Мама дорогая, — смеётся, — вы общаетесь? — Ну да, — кивнула, — видосики друг другу смешные отправляем, да и новостями делимся. — Ясненько. Так, что же с чаем? — Заваривается. Можешь нарезать рулет, если так хочешь, — втыкаю в телефон. — Евгения, убери телефон, пожалуйста. Я сейчас с тобой общаюсь, — улыбнулся. С каких пор он его раздражает? Ладно. — Извини, — убрала. — Благодарю.Япония Токио
Вылет в Токио я проспала. Сэмюэль разбудил меня. — А чемоданы тоже не собраны? — Нет! — ношусь как угорелая по квартире, — лучше помоги мне! — Чем? — Найди мои документы. В итоге, мы появились в аэропорту за четыре минуты до окончания регистрации, а я собралась за двадцать семь минут. Вот почему нельзя было вечером всё это сделать? Нет же, легла с мыслью о том, что я за час до приезда МакАллистера встану, соберусь, всё сделаю. Ага… Токио это нечто. Ощущение, что ты попадаешь в какой-то очень крутой фильм про современные технологии. — Токио был отстроен практически с нуля во второй половине двадцатого века, и поэтому сегодня является одной из самых современных столиц мира, — Сэм пододвинулся ко мне, — поверь, этот город удивит тебя. — И когда мы поедем на первую экскурсию? Кто будет моим гидом. — Что ж, — улыбается, — вашим гидом на нашу трёхмесячную поездку буду я, покорный и верный слуга, Сэмюэль Кристофер МакАллистер. Устраивает? — Вполне. Ты частенько здесь бываешь? — Это мой юбилей. Десятый раз. Мне нравится Токио, Франция, Новый Орлеан, там прекрасно, да и вообще, весь мир хорош собой. — Но Россия тебе не понравилась. — Относительно. Надо летом приезжать, а то очень холодно. В Токио, по сравнению с твоей Родиной, тепло. Климат более мягкий и уютный. — Мы сейчас едем в корпоративную квартиру, а после в саму штаб-квартиру. Нас там ждут со вчерашнего дня, но я понял, что нам не осилить ещё один перелёт так скоро. — Отлично. Три месяца будем делить жилплощадь с Сэмом вместе. Просторная квартира в традиционных для Азазеля тонах. Моё внимание привлекли папоротники в виде голограммы. Так красиво. Когда я переоделась, и вышла в гостиную, то Сэмюэль уже был готов. Мужчина наблюдал за городом. Полная безмятежность и спокойствие. Ему так идёт темно-красный костюм. Волосы завязаны на затылке. — Поехали, — что-то убрал в карман. Он максимально сосредоточен. Нас встретили достаточно тепло. Ханаби рада нашему появлению. — Сэмюэль-сама, Евгения-сама, — поклон, — наконец-то вы у нас в гостях. — Добрый день. — Ну, — потёр ладони, — начнём? — Давайте.Вечер
Японцы работают по другой системе, которая кардинально отличается от нашей. Это доставило нам проблем, но Сэм уже знаком и знает, как проверять. Я уже многому научилась, и не плюхалась в элементарном. Чувствую себя увереннее, чем раньше. Ханаби принесла нам чай и еду. — Благодарю, — киваю, — как раз, — протерла глаза. — Евгения-сама, — присаживается напротив, — я хотела поговорить с вами, — замялась, — как женщина с женщиной. — Слушаю, — отрываюсь от работы, — по поводу Бриллинга? — Да, — кивает, — именно. Наш первый разговор выдался тяжёлым, я бы сказала, приятного было мало. Простите, мне известно о ваших отношениях с Иваном, точнее, о характере. — Мы в браке, но никто ничего никому не должен. Полностью свободны. — Я хотела бы знать, что вы не против нашей связи, встреч и общения, — усмехнулась, — мне было бы спокойнее. — Всё нормально, — киваю, — вам не стоит переживать по поводу моего мнения. — Мне известна ваша боль и сила обиды, но поймите вы меня, я долго ждала его. Семь лет была преданной и верной подругой. — Он вас динамил. — Почти всегда, — голос дрогнул, — наш кратковременный роман закончился тем, что Иван вернулся в Россию, жил своей жизнью, ко мне обращался лишь тогда, когда что-то было нужно. Позвольте мне испытать долгожданное счастье. — Бриллинг может вам это дать? — Уже. Уже. Все мы люди разные, и понятие о счастье тоже разное у каждого. — Я не буду мешать. Даже в планах не было. Могу пожелать удачи и успехов. — Спасибо. Поднявшись, девушка поправила платье и покинула мой кабинет. Долгожданное, мать его, счастье. Меня охватило настоящее зло, да такое, что в глазах потемнело. Как же, он её так осчастливил? Каким, сука, образом?! — Едем домой? — Сэм. — Да. Я сжала карандаш с такой силой, что тот сломался. МакАллистер замер в шоке, наблюдая за мной. Нет, Жень, хватит. Прекрати тратить себя на это… Дыши глубже. — Устала, — выбрасываю. — Понял. Буду ждать внизу. От чего же так обидно? Карницкая, ты так маленький ребёнок. Успокаивайся давай, ну не получилось как у нормальных людей, ничего уже не изменишь. Тебе надо жить дальше.