Я жив – потому что чувствую голод.
А ещё мне холодно. Я знаю как избавиться от этих ощущений – нужно поесть. И я отправляюсь на охоту. Сегодня вечером это мог быть кролик, но на моём пути я повстречал то чего в лесу водиться от природы не могло. Это была птица с белым оперением и алой головой. С таким выделяющимся окрасом в лесу долго не проживёшь. Она шумела, издавая квакающие звуки, словно жаба. Глупое создание. Слишком глупое. Слишком шумное. Слишком беспечное. Лёгкая добыча. Глупая тварь даже не стала рвать от меня когти, когда я дал ей шанс отбиться. Она продолжала шуметь и рыть когтями землю. Тупая тварь, незнающая страха! Ты вообще живая?! Ещё одна причина полакомиться тобою. Я избавлю лес от этой жестокой ошибки! Шейные позвонки глухо хрустнули, когда я свернул ей шею. Тратить время на ощипывание я не стал. Я голоден! Я хочу есть! Шея птицы настолько тонкая, что мне ничего не стоило её перекусить. Птиц проще есть начиная с головы. Я чувствую как тепло растекается от брюха по всему телу. Это птица крупнее кролика. Этой ночью я смогу насытиться лишь ею одной. Это хорошо. Буду крепко спать и голод с холодом меня не потревожат. Потревожить сможет только смерть. Она здесь всюду. Ибо в лесу ты и охотник, и добыча. Я не самый быстрый, не самый ловкий и не самый сильный в лесу. Здесь обитают звери куда пострашнее меня. Потому даже трапезничая кем-то, всегда необходимо оставаться начеку. Иначе кто-то решит потрапезничать тобой. Прям как сейчас. Я допустил ошибку. Следовало вернуться в нору. Где безопасно. Но я был так голоден, что за хрустом костей на зубах не расслышал шелест листвы под чьими-то шагами. А когда обернулся на хруст ветки – меня ждала чья-то тень, тупая боль и тьма.***
Я жив – потому что мне больно.
Я чувствую боль в голове. Лапы плохо отзываются. Я стал слабым. Сил нет дабы просто открыть глаза. А затем я ощущаю холодную влагу. Вода! Очень много воды! Льётся прямо на меня, откуда-то сверху! Я раскрываю глаза. Вскакивая с места. Мне мокро и холодно. Сердце колотиться так словно ожило и рвётся вырваться из груди. Перед глазами мерцают огоньки и вспышки, словно звёзды на ночном небе. Я что-то слышу. Какие-то звуки. Но это не рычание. Я пячусь назад от этих звуков и упираюсь в что-то холодное и твёрдое, как отвесная скала. Что это? Гладкое. Холодное. Тонкое как ветка, но твёрдое как камень. Их таких много и все они вокруг меня. Где я?! Как я здесь оказался?! Разве на меня не набросился неведомый зверь?! И вновь холодные брызги в лицо. Откуда здесь вода?! Рядом же нет реки или хотя бы ручья! — Mat chestnaya! Nu smerdish zhe tyi zamoryish! – опять эти звуки откуда-то со стороны. — Nu hotya byi uzhe oklemalsya. Eto horosho. Esli na nogah stoyat mozhesh znachit Billi ne pereuserdstvoval, – эти звуки всё продолжаются и продолжаются. Зрение начинает проясняться. Я различаю очертания. Вижу перед собой какие-то фигуры и силуэты. Я пячусь от них. Вновь жмусь спиной к холодным веткам. Их много. Они окружили меня. Кто это?! Они... они похожи... на меня. Но и не похожи! Они все разные! Не такие, как в отражении водной глади. Они все смотрят на меня. Скалятся. Шумят. Хрипят, словно задыхаются. Что с ними всеми не так?! — Tak kak tyi govorish otkapal eto "chudo-yudo"? – звук исходит из пасти одного из них. — Da prosto iz lagerya broyler, zaraza v les udral. Vot ya i poshyol za nim s vintovkoy. Malo li chto nochyu v lesu voditsya. A vmesto broylera poymal vot etogo zadohlika. Ha! Predstavlyaesh! Etot besyonok broyleru golovu otkusil i sidit sebe, zhryot ego kak brodyachaya sobaka koshku. — Hm-m-m... govorish otkusil? Hm. Nado byi za nego peret s direktorom. Etot sukin syin na nego upravu-to naydyot. Они общаются между собой, но не так как звери. Они слишком много шумят. Здесь всё кругом слишком шумное и яркое. Ярче чем солнечным днём. И в этом свете, я понимаю что выхода нет. Я не могу протиснуться! Не могу пролезть через щели этих... я даже не знаю что это?! Но оно мне мешает! Я хочу уйти от сюда! Убежать! Вернуться туда где тихо! Я хочу домой! И я кричу! Мой крик срывается на рычание! Я бросаюсь на уже ненавистную преграду. Силюсь вырвать её с корнем! — Vou! Tyi glyan kak razbushevalsya! Da on zh dikiy kak pavian. — Tyi tolko seychas eto zameti?! — Da eschyo vdobavok chem-to hvorayuschiy. Chto u nego s kozhey? A s volosami? Tyi glyan u etoy tvari uzhe glaza krovyu nalilis! — Eto ne hvor. On takoy s rozhdeniya. — Pochyom znaesh? — U moey sestryi korova kak-to otelilas podobnyim vyirodkom. Ves belyiy slovno v muke vyivalilsya, a glaza krasnyuschie kak dve perespelyie pomidorinyi. — O kak! I chyo potom byilo? — Da nichego! Prirezal ego chtob ne muchilsya. Da on podi vsyo ravno dolgo b ne prozhil. — Eto chyo zh poluchaetsya i u lyudey takaya napast sluchaetsya? — A sam chto ne vidish?! Okazyivaetsya, sluchaetsya!Я жив – потому что мне страшно.
Я чувствую страх за собственную шкуру.
Чувствую страх перед неизвестностью.
А ещё Я чувствую...
ГНЕВ!!!
***
Я жив – потому что каждый день борюсь за жизнь.
Вгрызаюсь в неё зубами! Только так! Иначе я умру от голода. "Клетка" так называется это место. Место, что стало моим новым логовом. Я сплю. Я просыпаюсь. Меня выгоняют из клетки. Загоняют в яму. Надо мной они. Люди. Вокруг меня. Глазеют и кричат. Их целая орава. Но теперь мне плевать на их ор. За всё то время, что я прожил здесь – я разучился бояться их криков. Меня не пугает шум этого нового мира. Я нахожу его раздражающим. И я терплю его. Нужно терпеть, ибо близиться час кормёжки. Самый желанный час. Каждого проклятого дня! Но я жду его. Каждый чёртов раз! Ибо это единственное время когда мне позволяют размяться. Когда мне вновь позволяют быть самим собой. Когда я вновь могу охотиться. Это случается не каждый день, но когда приходит время – я сам рвусь из клетки, лишь бы поскорее утолить сводящий с ума голод. Временами мне удавалось ловить крыс, снующих по клеткам. В одних они находили пропитание из чьих-то кормушек, в других – смерть от чьих-то клыков. Или от меня. Но даже эти твари со временем научились обходить мою клетку стороной! Из-за чего дни и ночи становились очень долгими и голодными. Вначале это были те глупые птицы, что называются "курицами" или ещё "бройлерами". Одна птица за один раз. Их просто скидывали сверху. Мне – на погибель. Им – на потеху. Я слышу их возгласы и вскрики каждый раз когда отгрызаю башку очередной глупой птице. Они это любят. Это я понял со временем. И чтоб побольше крови! А после трапезы меня вновь загоняют в клетку. Где меня уже ожидает спасительная жидкость. Меня поят водой каждый день, по несколько раз. Но только после кормёжки я получаю в награду жидкое лакомство. Сперва я не переносил его резкий запах, от которого тянуло опустошить желудок. Но после первого раза, когда мне насилу залили его в глотку – я пристрастился к этому странному напитку. В первый раз оно обожгло мне горло. Меня воротило. Я хотел выплюнуть его, но мне не позволили. В тот вечер меня заставили осушить целую бутылку. И я заснул. Забылся, словно вновь лежал на сухой листве в прохладной норе. На утро следующего дня я проснулся с пугающей болью в голове, а ещё в зубах. У меня болели зубы. Все! А затем я почувствовал такой знакомы вкус крови во рту, а следом уже острую боль. Я за малым не откусил себе язык, а затем порезал пальцы об собственные зубы когда полез руками их ощупывать. За то время что я проспал мои зубы заострились, как у здоровой хищной рыбины, что мне порой доводилось ловить в реке. Как позже я понял – их заострили напильником, пока я спал. Дабы сделать меня ещё страшнее. Весь день после той ночи я провёл мучаясь от боли и тошноты. Но после, уже не мог спокойно уснуть без капли обжигающего пойла. Так было проще. Проще забыться и вернуться в прошлое. Когда жизнь была проще. Когда ты сам был хозяином своей жизни. Так и протекало время. А со временем рос я сам и мой голод. В яму стали сбрасывать уже две птицы за раз. А в один день мне сбросили кошку. Я уже сталкивался с её собратьями в лесу и никогда не расценивал их как добычу, ибо как противник кошка зверь свирепый. Однако в тот день кроме кошки мне более ничего не уготовили. И я взял то что дали. Ибо был голоден. В следующий раз вновь были куры. Но временами мне стали подкидывать и других животных. Способных дать отпор и пустить мне кровь. Это были собаки. Разных размеров и разных нравов. Кто-то скуля и визжа забивался от меня в угол, пока я не настигал их. А некоторые давали яростный отпор и награждали меня, в память о себе, рваными ранами. В таких случаях, после ямы, меня поили особым пойло, от которого я отрубался практически мгновенно. А когда просыпался – следы от укусов уже были замотаны каким-то тряпьём. В первый раз я сорвал их, ибо раны начинали чесаться и я по привычке старался их зализать как мог. Но затем в мою клетку ворвались люди с палками и крепко меня избили до беспамятства.Так мне преподали урок... и я хорошенько его запомнил!
***
Я жив – потому что ощущаю как жизнь покидает существо передо мной.
Я нависаю над ним. Смотрю в его объятые ужасом глаза. Я буквально чую его страх, ибо у его страха запах мочи. Ублюдок обделался, забывшись от агонии. Все обделываются перед смертью. И животные и люди. Но тварь, что сейчас лежит на полу, захлёбываясь собственной кровью из-за разорванного горла – я с трудом мог бы назвать "человеком". Пускай он и выглядит, пахнет и говорить как человек, но самого человека в этой оболочке нет! Я убиваю не человека! Я убиваю тварь отнявшую мою свободу! Отравившую мою жизнь! Да. Я изначально был зверем. Я этого не отрицаю. И от человека во мне осталось не так много. Но возможно, я мог им стать, сложись всё иначе. Не попадись я тогда этим ублюдкам, а повстречай правильных людей, в правильное время. Десять лет я набивал его карманы деньгами! Десять лет я не жил и даже не выживал, а существовал! Десять лет я прожил в клетке, не за преступления, а зато как я выгляжу! Десять лет я развлекал жестокую толпу! Удовлетворяя их примитивную потребность крови и зрелища! Десять лет я набирался сил и знаний. Собирал их по крупицам. Сам вылепливая из себя личность. Ушло время, но я осознал как устроен ваш жестокий мир. И я более не собираюсь быть его частью! Я сожгу его дотла! И начну именно с него. Я покинул шатёр директора. Он заслужил сдохнуть в одиночестве! А наблюдать за тем как эта тварь испустит дух не было ни смысла ни желания. Он покойник в любом случае. Либо он истечёт кровью, либо его поглотит пламя, что уже объяло его шатёр. Кругом слышны крики и вопли. Над головой глубокая ночь, но здесь в лагере цирка светло как днём из-за бушующего пожара. Повсюду хаос. Кто-то отчаянно пытается тушить пожар. Кто-то отчаянно пытается спасти свои пожитки. А кто-то отчаянно пытается защитить свою жизнь от взбесившихся животных. От моих верных "коллег" и братьев по оружию, что я заранее выпустил из клеток. Зачем? Возможно, дабы дать им шанс на спасение. Коего не было у меня. Они не заслужили сгореть заживо, в отличие от здешних людей. Но была и другая причина. Дабы напоследок всласть поохотиться с ними и на них. Кого-то из работников цирка уже задирали гиены. Кого-то рвал на части медведь. Кто-то пытался убежать от леопарда. А кто-то даже отбивался от старого, косматого льва. Удачно тебе охоты, старый друг. Надеюсь наши пути этой ночью не пересекутся, ибо я более не намерен быть чьей-то жертвой. Нет! Сегодня ночью – охочусь только я! Я буду охотиться! И я буду убивать! Всех их! Каждого кто попадётся мне на глаза! Будь то человек или зверь!Потому что сегодня ночью – я вновь жив.
***
Я жив – потому что ощущаю нечто новое.
То чего я не испытывал ранее! И я даже не знаю как описать или назвать это чувство, когда впервые увидел её. Это было будничным утром, ничем не отличающимся от предыдущего. Вновь четыре серые стены, потолок и пол в моей камере. Крохотное окно с решёткой у самого потолка. Жёсткая койка в углу и сортир в противоположном. Корпус для особо буйных пациентов больше напоминал тюрьму строго режима, нежели психиатрическое заведение для душевнобольных. Хотя, а что есть психушка? Это тюрьма, куда общество упекает не угодных для себя людей. Людей опасных для этого самого общества и даже для самих себя. Иными словами: для таких, как я. По жизни мне не привыкать к неволе. Треть её я провёл в клетке цирка. Треть за решёткой колонии. И вот теперь камера психушки, куда меня перевели после того бунта. Который, между прочем, устроил не я! Так что покуда родные стены тюрьмы на реконструкции после бунта. Часть заключённых растаскали по соседним тюрьмам и по таким вот "заведениям". Хотя это место уже давно по мне рыдало. Во всяком случаи так мне сказал начальник тюрьмы. После того как я отгрыз нос какому-то смертнику в столовке. За что? Признаться, я уже и не вспомню. Но точно было за дело. Я вообще в последнее время стал каким-то забывчивым. Видать из-за этих сраных лекарств. Ими тут пичкаю всех и каждого. Три раза в день. Кто-то противиться. Прячет или потом выблёвывает. Но лучше от этого тебе точно не станет. Только хуже. Освежающие "водные процедуры" и принудительны курс инъекций тебе тогда точно обеспечен. От уколов овощем в разы быстрее заделаешься, нежели от таблеток. Потому то я и предпочитаю их. Я знаю – ими я медленно травлю и без того воспалённый мозг. И моя рассеянность с забывчивостью – это лишь первый тревожный звоночек. Сегодня меня не должно было ничего поджидать. Ничего нового или неожиданного. Всё, как и раньше. Как было вчера и позавчера. В этих стенах жизнь строго следует жёсткому графику. И как раз сейчас по расписанию был завтрак в общей столовой. Ничего необычного. Такая же безвкусная еда, как и на прошлой неделе. Те же лица. С бритыми налысо башками в одинаковых пижамах. Всё по старому. Кроме какого-то шума в коридоре. Я оторвал взгляд от своей тарелки, когда двойные двери в соловую распахнулись и в зал вошла толпа молодых людей в белых халатах. Толпу возглавлял директор лечебницы в сопровождении медбратов и по совместительству охранников. Директор что-то воодушевлённо рассказывал толпе, несколько раз окинув рукой зал столово, а юноши и девушки в халатах внимательно за ним следил. А некоторые даже что-то записывали в блокноты.Хм. Экскурсию что ли проводит? Видать это его ученики.
Закончив с речью, директор ответил на несколько вопросов учеников, а после зазывающе раскинув руками, повёл их за собой прочь из столовки. И они как стадо овец последовали за своим пастухом, под охраной пастушьих псов. Все кроме неё. Она что-то увлечённо записывая в свой блокнот, словно более не слыша и не замечая окружающего мира. Я запомнил как по-забавному она это делала: записывала слова на бумагу карандашом, затем что-то быстро стирала ластиком, а после дула на страницы и быстро-быстро смахивала ластик со страниц рукой. Она была так увлечена, что отстала от своей группы. А ещё она оказалась настолько незаметной, что никто не заметил её отсутствия. Как в общем-то и присутствия. Казалось что никто в столовой не обращал на девушку внимания. А затем раздался треск. Остриё карандаша сломалось и это отрезвило девушку. Она растеряно моргнула и заозиралась по сторонам в поисках наставника и сверстников.Но нашла лишь меня.
***
Я жив – потому что в первые в жизни испытываю страх не за себя, а за другого человека.
За неё. Она в ловушке. Я в ловушке. Мы в четырёх стенах. За дверью в коридоре бушует пламя. Но до двери, как и до камеры оно уже не доберётся, ибо потолок обрушился за нами, как только мы успели вбежать в комнату. Половина лечебницы охвачена пожаром. Отовсюду из-за стен слышны крики ужаса и боли. Пациенты гибнут мучительной смертью в своих палатах. Сгораю заживо! А те до кого ещё не добралось пламя – обезумели и неистовуют от ужаса. Но всё это там, за стенами. А мы здесь. Единственное наше спасение – это окно. Оно наш источник кислорода и возможный выход из этого капкана. Если у меня получится выломать решётки. На это понадобиться время. Плюс – я надышался дыма, как и она. За дверью завал и даже когда пожар угаснет помощь придёт ещё нескоро. Сидеть в четырёх стенах и дожидаться помощи не вариант. Если плавя распространиться ещё сильнее – может обвалиться уже наш потолок. Прямо нам на головы. Так что придётся выбираться своими силами. Я смотрю на неё, напуганную до полусмерти, уставшую, но живую. Она жива и это самое главное. И я сделаю всё, дабы она выжила. И она выживет! Непременно! Это окно всё равно слишком крохотное для меня.Но для неё – в самый раз.
***
Я жив – потому что впервые в жизни испытываю единение телом... с ней.
За окном, с наполовину выломанной решёткой, опустилась ночь. Крики за стенами уже давно стихли. Как и пожар. Но наша камера выстояла. В первое время мы звали на помощь. Пытались докричаться! Да хоть до кого-нибудь, там с наружи! Но никто так и не пришёл. словно все решили, что и спасать-то более некого. Поэтому мы всё ещё здесь. Мне не впервой быть в ловушке, вот только на сей раз я был не один. И осознание этого приходило ко мне плавно, но уверено. Всё ближе к ночи. Здесь никого более нет. Кроме нас вдвоём. Никто не услышит её. А даже если и услышит, то вмешаться не сможет. Они могут только попытаться. Лишь рискнуть отобрать мою добычу! Всё время, что мы уже просидели в камере она смерено ожидала в углу на койке, поджав к груди ноги и обняв колена, покуда я выламывал очередной стержень решётки. И тогда-то я и решился. Мне всё равно не выбраться из этой камеры. Это место станет моей могилой. А надежда на то, что она приведёт помощь, когда выберется наружу – умерла в тот самый момент, когда я спрыгнул со стены и направился в её сторону. Она не пошевелилась, даже когда я залез к ней на койку. Она отрешённо смотрела в пустоту покрасневшими от слёз глазами, словно в упор меня не замечая. Лишь когда я схватил её за руки и подтащил к себе, она ожила и в растерянности заглянула в мои глаза. Я замер, ибо увидел как паника в её глазах исчезла. А после случилось то, чего я никак не мог от неё ожидать. Не сейчас. Не после того, как она увидела и поняла мои намеренья.Она меня поцеловала.
***
Я... я жив?
Я не знаю... я не живу... уже и не вспомню... как давно... наверно... это произошло со мной... с того самого момента... когда они поджарили... мой мозг. Сделали меня... узником собственного тела! Превратили в блядское растение! Я дышу! Я могу видеть, но не слышать. Кажется, я оглох. А ещё я не ощущаю запахов. Не ощущаю вкуса. Я вообще ничего не чувствую! Ни холода! Ни тепла! Ни боли! Ни радости! Ни грусти! Ни страха! НИЧЕГО! Нет! Я не живу! Я просто существую! Моё тело продолжает дышать и гадить под себя, в отрыве от разума. В отрыве от меня. Я словно вижу себя со стороны. Слабого. Беспомощного. Высохшего. Это не Я! А лишь моя тень! Я настоящий – умер в тот вечер, но продолжаю быть заложником этого дрянного тела!***
Сегодня за окном солнечная погода. Медбрат всегда оставляет меня в кресле-каталке напротив окна. Думает, что мне от этого может стать лучше, тогда как на деле – это сродни чей-то жестокой шутке. Я в клетке внутри ещё одной клетки! И конца этому нет! Я даже не в состоянии откусить себе язык! Мне остаётся лишь ждать! Или молиться об ещё одном пожаре. Тогда, возможно, пламя или дым заберут меня намного раньше. Я не мог услышать как дверь за моей спиной скрипнула и некто зашёл в мою палату. Также как и не мог услышать его шагов в мою сторону. Но я мог видеть. И я увидел как меня развернули лицом к койке, а затем он не спеша обошёл меня и сел напротив. Забавно, но у него моё лицо, словно медбрат поставил передо мной зеркало. Да только моё отражение в нём было моложе меня самого на лет тридцать. Я понял... кто он. Не только по его лицу. Нет. Его лицо такое же бледное... как и моё. У него мои алые глаза. Мои белые волосы. Он такой же как я – выродок. А ещё у него мой взгляд. Этот взгляд я видел не единожды в отражении глаз тех, кто принял смерть от моей руки. Их было много. И те что заслуживали смерть. И те что нет. Этот взгляд я видел в зеркале своей камеры. В корыте из которого меня поили. В речке из которой я утолял жажду и ловил рыбу. Я хорошо знаю этот взгляд. Это взгляд гнева. Ненависти. Призрения.Что ж, я понимаю тебя.
Он молча смотрел на меня. Рассматривал. Изучал взглядом. И лишь спустя, по-настоящему, долгое время с момента как он зашёл в палату – он заговорил. Но я не мог слышать его слов. Не мог даже услышать его голоса. Однако я и без слов догадываюсь о чём он мне говорит. Это отчётливо читалось на его лице. Он проклинал меня и имел на это право. За то что я породил его. За то что он тот – кто он есть. Из-за меня. За то что меня не было рядом. Я могу лишь представить через что тебе пришлось пройти. Что тебе пришлось вытерпеть, прежде чем ты пришёл сюда. Я ничего не дал тебе кроме моего ненавистного облика, который ты итак проклинаешь всей душой.Но каким отцом я был бы для тебя? Что я мог бы тебе дать? Знай ты "кто" и "что" я такое – желал бы по-прежнему встречи со мной?
Так зачем ты пришёл? Ради любопытства? Дабы высказать мне в лицо всё что обо мне думаешь? Или ради мести? Делай что хочешь, парень. Я уже мёртв.
Но он говорил не долго. А как замолчал – вновь уставился на меня, но по-иному. Не так как вначале. В его взгляде не было жалости. Лишь понимание. Затем он встал с койки и просто ушёл. А я так и остался прожигать дыру в стене. Но вот что странно: когда он ушёл – что-то переменилось. Очень медленно, тягуче, но в моём поджаренном разуме искрой вспыхнула простая истина.Я жив... в нём