Все же хотят любви?

Он всё видит. Видит взгляды, видит улыбку на вечно каменном лице, видит как тот, кого когда-то называл братом, был счастлив. С другим. Эти красноречивые слова, мягкость, уступчивость, которую Кэйа больше никогда не почувствует. Как же больно видеть как любимый, единственный близкий человек, гораздо ближе к кому-то чужому, кому-то, кого знает гораздо меньше. Как же больно ощущать этот холод по отношению к себе от того, кто когда-то был частью тебя самого, слышать слова ненависти из уст того, с кем проводил бессонные ночи, обсуждая всё на свете. Он видит, как они болтают. Люк смеётся, предлагает сыграть в шахматы и говорит, как важен ему путешественник. Больно, чертовски больно. Аж бокал в руке слегка трескается. Рядом слышится лишь незамысловатый хмык от его излюбленной собутыльницы. Девушка аккуратно забирает стеклянную посуду, ставя вместо неё более крепкий стакан, и подливает ещё вина. Полный благодарности взгляд устремляется на неё, а рука тянется за любезно налитым напитком. Глоток. Сверху снова раздаётся удивленный возглас несъедобной консервы — Дилюк сделал путешественнику комплимент. Стакан летит в стену. Удивленные взгляды перебегают с фигуры капитана на осколки и обратно. Наконец желанная тишина окутывает помещение, напрягая всех посетителей кроме одного. — Сэр Кэйа… — звучит знакомый до боли голос, но его обрывают на полуслове. Злоба, ревность, осознание, всё смешивается в едино, давя на черепную коробку до невыносимой боли. — Заткнись! Я не хочу слышать тебя. — проорал пьяный мужчина, вскакивая из-за стула и хватаясь за голову. Одинокий глаз, полный ненависти и обиды вгрызается в рубиновые радужки. — Чтоб ты горел огнём, Дилюк Рангвиндр. — ядовито процедил сквозь сжатые до скрипа зубы. Смирительным взором огонь прожигал айсберг, пытаясь растопить его до маленькой лужицы. — Таверна закрывается, всем посетителям, кроме капитана кавалерии, покинуть помещение. Абсолютно молча пьяницы сбредались в кучку, стараясь как можно быстрее и бесшумнее покинуть помещение. Путешественник хотел было что-то возразить, но рука монахини, непонятно когда, поднявшейся на второй этаж, остановила его, направляя к двери. Владелец таверны, прислушиваясь, дожидался когда стихнут шаги, направляясь к двери, оторвал взгляд от бывшего названого брата, закрывая дверь. — Ну и что это было? — спросил бархатистый голос, ненавистный сейчас до глубины души и такой любимый одновременно. Дилюк повернулся, снова смотря на него своими невероятными глазами. А Кэйя был рад. Люк наконец-то смотрит на него. — А ты будто не знаешь. — буркнул Кэйа. Сейчас он сам понимал, что поступил неправильно, но терпеть все эти любезности между путешественником и его братом он не мог. — Если бы знал, не спрашивал бы. Не помню, чтобы я говорил тебе что-нибудь обидное. — В этом и проблема! — вскрикнул Альберих, всплёскивая руками и скрещивая их на груди. — Ты ничего. Никогда. Мне не говоришь. Ничего. Хотя я всё тебе рассказываю, я всегда тебе помогаю, всегда делюсь информацией, я делаю для тебя абсолютно всё! Но ты вечно игнорируешь меня, прогоняешь или грубишь. Пламя свечей пылало, танцуя свой необычный танец, играло с тенями на лицах собеседников. Задумчивость отобразилась на лице младшего Рангвиндра, в то время, как капитан кавалерии просто смотрел невидящим взглядом на картины около барной стойки. — Сколько ты знаешь путешественника? Пару дней? Неделю с чем-то? — удивленный «ох» сорвался с чужих губ. — Почему он уже так дорог тебе? Почему ты так ласков с ним?.. — Так дело в путешественнике? — Удивление быстро сменилось задумчивостью. — Он не предавал меня, в то время как ты, обманывал всю свою жизнь. — Я не обманывал тебя ни в чём, кроме происхождения. После смерти Крепуса, я рассказал тебе всё. — Откуда мне знать? — Можешь не верить, но так и есть. Руки пиро двуручника скрестились на груди, повторяя жест названного брата. — Что ты хочешь от меня сейчас? «Любви, заботы»: пробежало у Альбериха в голове. Это было то, чего ему хотелось на самом деле, но такая мысль быстро покинула синевласую голову. Он не мог требовать этого от Дилюка. Не мог требовать прощения так же, как и не мог простить. Он всегда говорил себе, что всё принял, что уже давно смирился, но стоило встретиться взглядом с холодным и отстраненным лицом Рангвиндра, как обида заполняла собой сердце и разум. Кэйа всегда красноречив, всегда может подобрать слова и выкрутиться, но в этот момент… — Я не знаю… Правда не знаю, Люк. Не думаю, что имею право требовать от тебя что-либо. Всё, чего я хочу, это проснуться снова в поместье отца, рядом с тобой, не допустить всех своих ошибок и сделать нашу семью счастливой. Время шло, солнце давно село за горизонт. Казалось, они разговаривают уже несколько часов. Дилюк смотрел на рыцаря, вспоминая того самого исхудалого мальчишку, которого отец привёл в дом; он вспоминал своего названного брата, который, казалось, читал его мысли; он вспоминал предателя, который разрушил все воспоминания о прошлом и пытался увидеть в них того Кэйю, который стоит сейчас перед ним. Потерянный, одинокий, брошенный… Наглый и хитрый, самовлюблённый, увёртливый — таким Кэйю сделала жизнь. Однако, становился ли он хуже от этого? — Я бы хотел всё вернуть. — наконец подал голос Рангвиндр. — Но прошлое, остаётся в прошлом. Я могу… кхм. Я могу попробовать простить тебя. Он выговаривал слова с трудом и казалось, облегченно выдохнул, когда выдавил их. — Мы можем попробовать начать всё с начала, забыв обиды прошлого. Ледяной глаз размером с блюдце уставился на Полуночного героя, как на хилличурла из яблок с закатниками. — Ты… что? — неверяще переспросил он. — Говорю, что хотел бы вернуть всё. Давай пойдём на винокурню — как ни крути, ты сейчас пьян. Родная рука в перчатке потянулась к крио мечнику, обхватывая его, другая же доставала ключи, отпирая дверь. — Погоди, Люк, постой! — всполошился Альберих то ли от неожиданной нежности, то ли холода улицы. — Там же осколки остались, надо убрать. — Чарльз уберёт. Горящее лицо обдало прохладным вечерним ветерком. Звёзды сияли до необычайного ярко, как уличные фонари на главной площади. Вокруг тишина, слышно лишь стрекотание насекомых и позвякивание колокольчиков на торговых палатках. Спокойная атмосфера ночного Мондштадта, наполняла сердце теплотой и давно забытым умиротворением. Руки согревали друг друга, и казалось, что только они остались в этом мире. Весь путь до винокурни прошёл в тишине. За всё время после выхода из таверны никто не проронил ни слова, наслаждаясь обществом друг друга. Сейчас Дилюк смотрел на Кэйю. На того Кэйю, которого не видел раньше. Он отмечает его красоту: утонченная фигура, прекрасный блестящий глаз, сейчас сияющий умиротворением и спокойствием, шелковистые синие волосы и та самая, заветная прядка, которую они пустили ещё в детстве, такая длинная и ухоженная, гораздо длиннее, чем у Дилюка… — Мне жаль. — прервал тишину Рангвиндр, останавливаясь на месте. — О чём ты? Этот самый ледяной глаз сейчас был направлен на него, смотря с некоторым удивлением и ожиданием продолжения. Карамельные щёки зарделись краской, стоило магнату подойти ближе и пропустить пальцы сквозь шелковистую прядь. — Ты всё ещё отращиваешь её… — руки притянули прядку ближе к лицу, давая возможность прикоснуться к ним щекой, оценив всю мягкость волос. — Хехе, — выдавил Кэйа нервный смешок —такое внимание было максимально непривычно, — ты тоже её опять пустил. Думал, я не замечу за чёлкой? — лукаво добавил он. — От тебя невозможно что-либо скрыть, так что я даже пытаться не буду. Рука в перчатке вновь обхватила другую, ведя за собой. Кристальные бабочки разлетались перед ними, словно убегающие звёзды. Не дойдя до здания, магнат обошёл его направляясь к реке. Кэйа хотел спросить что-то, но неожиданно опустившийся на колени названный брат остановил его, срывая прекрасную лилию и, поднявшись, запуская её в волосы Альбериху. Ледяной глаз в очередной раз с удивлением уставился на пиро двуручника, не перестававшего удивлять его. Слегка грубые обкусанные губы накрыли его, в нежном мимолётном, словно бабочка, поцелуе. — Люк… — выдохнул Альберих обнимая его, словно тот сейчас убежит. — Я люблю тебя, Кэй. — произнёс невероятно родной голос, обнимая в ответ. — И я тебя, возможно, даже сильнее. — рассмеявшись ответил влюблённый капитан кавалерии, утягивая своего кавалера в новый поцелуй.