Не стреляет

С наступлением ночи на Бункер бетонной плитой опускается тишина. Гробовая, томительная и тяжелая. Её можно потрогать, ощутить, захлебнуться на вдохе и тут же вытолкнуть обратно — капризно и своенравно, с какой-то совершенно бабской неприкосновенностью. Дин долго привыкал к тишине. Отчаянно пытался принять её как должное, вбить в голову, что на самом-то деле абсолютно нормально не слышать шума колёс за окнами захудалого мотеля или жить без надрывного скрипа качающейся койки в соседнем номере, от которого абстрагироваться возможно только телеком и минимум тремя банками пива. Всю свою жизнь, откармливая клопов на застиранных простынях, он слышал целую какофонию звуков: слив унитаза у соседей сверху, тяжелое громыхание промчавшейся мимо фуры, чьи-то ссоры и жаркие примирения — всего этого было с избытком, и потому первые ночи в Бункере просвещенных казались… Неправильными. Ненастоящими. Тишина мешала спать, талантливо рисовала сюжеты для паранойи и, наконец, сдалась. Или же сдался Винчестер — сложно сказать. Просто в какой-то момент перестал отторгать отсутствие звуков: привык, полюбил, освоился. Дин зевает и сонно ковыляет в уже привычной тишине на кухню. Всё-таки две пачки копченых рёбрышек под сериал были лишними. Во рту — пустыня, а собственный язык почти как наждак. Если не хлебнёт чего-нибудь холодненького — точно копыта отбросит. И тогда все ворчания Сэма в духе «эта еда убьет тебя быстрее чудовищ» окажется правдой. Не то что бы он считал это паршивой смертью, но выдавать младшему медаль «правого» совсем не хочется. Поэтому линует коридор, лениво почесывает живот, и вдруг напрягается, стоит тихому копошению донестись со склада. Дин слишком хорошо знает эти звуки. Они всегда говорят об одном: внутри кто-то есть. И этот «кто-то» совсем рядом. Винчестер открывает кухонный ящик и, не глядя, ныряет в него рукой, выуживая молоток. Прям как в тот день, когда он чудом не угробил Сэма. — Стой, где стоишь, скотина, – небрежно рявкает Винчестер, влетая на склад и мгновенно замахиваясь на темный силуэт у стеллажа с архивными записями. Вот только чужая реакция оказывается выше любых ожиданий. Холодная ручища перехватывает запястье охотника, скручивает, заламывает за спину и грубо вжимает мордой в стеллаж. Профессионально. Искусно. Настолько, что молоток сам выскальзывает из занемевших пальцев, с грохотом падая на пол. — Не думал, что ты лунатишь, Винчестер, – пренебрежительно хмыкает Кетч, и Дин точно не знает, вся ли беда в плоском британском юморе или Артур врожденный идиот, но бесит этот хмырь совершенно одинаково без дополнительного контекста. Охотник скрипит зубами, брыкается, на что получает смазанный удар и уверенное давление руки, протершее Винчестера щекой по паре стопок с досье. — А на что ты рассчитывал, вламываясь в чужой дом? – рычит Дин, гордо и своенравно фыркая, будто это не его скрутили в его собственной берлоге. — Ах, ну да! Где же мое гостеприимство? Пойдём потягивать «эрл грей», заплетать Сэму косички и грызть пресное печенье. Кетчу, похоже, отнюдь не по душе подобные шутки: он лишь закатывает глаза в безмолвном вердикте «клоун» и вкрадчивым, холодным голосом резюмирует прямо над ухом Винчестера. — Пойми уже, Дин, что бункер просвещенных – в том числе и наша собственность. Мы имеем на него даже большее право, чем вы с братом, - спокойно уверяет, не отказывая себе в удовольствии чуть выше завести руку охотника, с каким-то особым садистским удовольствием подмечая терпеливый выдох. У Дина солдатская выдержка. Изумительная. — Поэтому, давай закончим этот бессмысленный спор, я тебя отпущу, а ты будешь взрослым мальчиком, позволишь забрать то, что мне нужно, и отправишься дальше спать. В конце-концов, мы делаем одно дело. Нам не о чем спорить. — А не пойти бы тебе к черту?! С этими словами Дин с силой наступает на ногу Артуру, бьет локтем свободной руки чуть ниже ребра и успешно вытаскивает из его кобуры пистолет, направляя на британца. — Я скажу, как всё будет, – на лице расцветает уверенность. — Ты выложишь то, что успел стащить, и покатишься обратно к своим дружкам. — А… — А если нет, то я без капли сожаления нажму на курок, – бесцеремонно перебивает, не дав и шанса вставить еще хоть слово. — Выбор за тобой. Кетч устало вздыхает, всем своим видом демонстрируя нежелание и дальше вести этот диалог. За последние месяцы американские охотники, а уж тем более семейка Винчестеров, знатно успели надоесть. «Старики» от них почти кипятком писаются, Мик настойчиво призывает к дружбе и терпимости с вечно-надменным «они нам нужны», а Дин-мать-его-Винчестер раз за разом путает берега, ювелирно действуя на нервы. Артур ему не пацан, не друг и уж тем более не ровня. И наступать на гордость грязным охотничьим башмаком не позволит. — Ну всё, достаточно. Он вынимает из-под черной кожаной куртки еще один пистолет и направляет на Винчестера. Дуло целится куда-то в лоб, и Дин понимает, что Артур не шутит. Как, собственно, и он сам. Всего одно неаккуратное слово, один неосторожный шаг, и кто-то из них точно спустит курок. — Я устал с тобой нянчиться. У меня нет на это ни сил, ни желания. — Так положи, что взял, и проваливай. — А что я взял? – лукаво щурится Кетч и лишь сильнее выводит Винчестера из себя. — Не заставляй меня тебя обыскивать! — А что, так хочется? В глазах Артура плещется забава. Въедливая, злобная, с очевидными нотками превосходства. Дин понятия не имеет, что именно ищет Кетч, и нашел ли он то, что искал. А, значит, у него нет ни малейшего представления о том, на что обращать внимание. К тому же, нет никаких гарантий, что это не секретная архивная запись, которую Артур своевременно сфотографировал и уже отправил по email в главный штаб. Он блефует, нарочито подбешивает Винчестера, провоцируя всем своим видом. Чем плохи американские охотники — так это полным отсутствием самообладания, а у Дина с этим и подавно большие проблемы. Катастрофические просто. Он вновь подлетает ближе, бьёт рукоятью по скуле просвещенного, да так уверенно, наотмашь, что разбивает губу. Металлический привкус на языке действует как красная тряпка на быка, бесит Артура, будит в нём зверя. Он как-то уж слишком нехорошо и самодовольно ухмыляется, стирает багровые капли пальцем и одной рукой хватает Винчестера за горло, сжимая с чудовищной силой. Достаточно для того, чтобы лицо Дина побагровело, а сам охотник трясущейся от напряжения рукой приставил к виску просвещенного пистолет. Бесстрашно и упрямо. Эта черта всегда привлекала Артура. Непоколебимый, отважный, отчаянный – Дин просто живое воплощение непокорности, бунта и отваги. И, признаться честно, это чертовски сексуально. К своим годам Кетч окончательно научился распознавать сигналы внутреннего «Я», принимать себя таким, каков он есть, со всей многотонной грудой специфичных вкусов, желаний и предпочтений. Клеймо убийцы, а вместе с ним и лихой десяток порученных дел, наложили свой отпечаток. Да такой, что и ножом не соскоблить. Покорность, страх, смирение и готовность делать всё, что попросят, осточертели настолько, что сводит желудок. Надоели как и все громогласные, надрывные: «Пожалуйста, не надо!», как затертые до дыр хиты битлз или занудство Мика. Наверное, поэтому встреча с Мэри Винчестер смогла всколыхнуть в нём что-то человеческое. Что-то живое. Гордая, упрямая, безрассудная — она лучшая из своенравных и независимых женщин. Она, сама того не зная, ворошит в груди что-то тягучее, но настолько неправильное, что Кетч и сам не уверен, стоит ли давать этому ход. Дин – вылитое воплощение матери. Такой же сильный, непокорный, с глубоким омутом зеленых глаз. И от одной лишь мысли об этом волосы на затылке встают дыбом, а внутри загорается что-то нехорошее и аморальное. — Ну всё, сынок, бросай пушку, – скалится, шипит над самым ухом, пальцами лишь сильнее впиваясь в жилистую шею. Ещё немного и прикончит. Без сожалений, страха отчётов и каких-либо последствий. Дин скрипит зубами, загнанно дышит, хрипит, захлёбывается отсутствием воздуха. Перед глазами плывёт, колени немеют, и какая-то часть его разума попросту не хочет сдаваться. Только не этому британскому психопату. Он не собака, чтоб выполнять приказы. Смерть от лап чудовища, несчастный случай или даже инсульт — Винчестер готов смириться едва ли не с любой участью. И, если сейчас Кетч его задушит, это будет смерть при исполнении. Смерть охотника. Не самый худший исход. Вот только тогда на Сэма и маму свалится слишком много: просвещенные, Дагон, ребёнок Люцифера, пропавший Кас. Он не имеет права их оставить. Не может подвести. В голове мелькает мысль первым спустить курок. Убить этого засранца к чертовой матери и сжечь где-нибудь за бункером. Но его хватятся. И им с Сэмом придётся противостоять самым хитро вооруженным говнюкам, к тому же защищая Мэри. Тупик. Это тупик. Дин мысленно чертыхается и нехотя разжимает пальцы. Пистолет с гулким лязгом падает на пол, и Артур тут же отпинывает его ногой подальше. Он чуть уменьшает хватку на охотничьем горле, позволяет вдохнуть, упиваясь этой мимолетной властью. Вид Винчестера, жадно хватающего губами воздух лишь потому, что он позволил, будоражит сознание и волной неоправданных мурашек скатывается от плеч к кончикам пальцев. Хочется больше власти. Хочется усмирить, приручить, подавить. — Чтоб ты сдох, – плюётся ядом Дин, прожигая Артура взглядом полным ненависти. — Когда-нибудь непременно, – задумчиво парирует он. — Но, боюсь, ты об этом не узнаешь – откинешься раньше. Он не выпускает охотника. Не дает уйти. Задумчиво скользит холодным дулом пистолета по гладкому лбу, передвигаясь от центра к виску и с упоением наблюдает, как Винчестер напрягается и замирает. Безоружный, сдавшийся, капитулировавший — сейчас он как никогда уязвим. И это уже маленькая победа. Артур чувствует, как пульсирует вена на чужой шее, лихорадочно бьется, ускоряясь с каждой секундой. Так бешено, ошалело и заполошно, будто охотник угодил в лапы самой смерти. Чертовски льстит. Кетч физически ощущает, что Дину страшно, видит в его глазах едва отличимые зачатки паники вперемешку с лютой ненавистью, но точно знает, что Винчестер никогда в этом не признается. Не скажет, что страшно. Не попросит остановиться. Гордый. Холодный металл скатывается от виска ниже по скуле, ныряет под глаз, очерчивает крыло носа и, наконец, касается губ. Сухих, непокорных, бледных не то от внутреннего ужаса, не то от повисшего в воздухе холода. Или это всё холод дула? — Что ты… ¬– возражает было Винчестер, но болезненно шипит, когда тяжелый железный ствол грубо стучит по зубам. Артур с любопытством исследователя клонит голову к плечу, будто наблюдает за мышкой в клетке, и бесцеремонно врывается пистолетом в горячий рот. Словно пытается узнать: что дальше? Как далеко он может зайти? Насколько способен унизить хвалёного Винчестера? Дин протестующе брыкается, вертит головой, но Кетч уверенно давит на него всем телом, вжимая в стеллаж и продолжая одной рукой удерживать за шею, а второй водить гладким дулом по губам. — Шире, – не просит, приказывает он, и у Дина все мысли путаются, а сердце будто бы поднимается к самому горлу. Какого черта вообще сейчас происходит? — Шире, говорю. Мужские пальцы грубо сжимают шею, выдавливая придушенный вздох, и охотник чувствует, как гладкое горькое дуло проскальзывает дальше и давит на язык. Отвратительно. Мерзко. Страшно. Он знает, что Кетч по-прежнему держит палец на спусковом крючке и, если заиграется, Дин останется лежать на полу хранилища сереющим трупом с внушительной дыркой в башке. И это будет самая унизительная смерть из возможных. По крайней мере так кажется. Он нервно сглатывает, жмурится, не желая впредь смотреть в раздражающее лицо британца, будто это способно его спасти, перенести в другую комнату, здание или вообще иное измерение. Черт возьми, как он вообще оказался в таком положении? Хочется свободы, хочется порвать Артура на лоскуты, изничтожить и сшить кровавое одеяло, отправив по почте в главный офис просвещенных. Хочется… Хочется… Хочется… Он тихо мычит, когда ствол скользит дальше, таранит мушкой мягкое нёбо, царапает, и требовательно давит на корень языка. — Оказывается, ты можешь быть послушным, если применить силу, – смешливо фыркает Кетч, снисходительно наблюдая за тем, как лютая злость багровыми пятнами проступает на чужом лице. Почти очаровательно. — Старикам понравится это информация. Не так уж всё и безнадёжно, как мы думали. Он издевательски усмехается, скалится совсем по-дикому и с нечеловеческим хладнокровием продолжает унизительную экзекуцию. Заряженная пушка глубже врывается в жаркую влажность рта, давит рамкой на нижние резцы, распирает, стучит, царапает. Совершенно неосторожно и настолько безжалостно, что живот крутит от ярости и обиды, а на языке помимо железа и горького привкуса пистолетной смазки появляется металлический — собственной крови. Вот ведь больной ублюдок. Дин загнанно дышит, закатывает глаза и, кажется, почти молится в надежде быть услышанным, спасённым этими пернатыми ушлёпками. Только вот бункер заговорен, связи с Касом нет, да и, если бы была, тот давно лишен своих крыльев. Не поможет. Может, ему вообще плевать, а, может, он уже мертв. Иначе как объяснить его исчезновение? — О чем ты думаешь? – интересуется Кетч, рассматривая растянутые вокруг ствола губы. — Неужели в твоей голове есть вещи поинтереснее пушки во рту? Он снисходительно хмыкает, ведёт рукой, почти полностью вынимая ствол, и вновь вгоняет до упора, до глухого вскрика и рвотного спазма. Сволочь-сволочь-сволочь. Дин царапает ногтями полки позади себя, представляя, как вмажет этими же руками по наглой роже. Хмурится, до боли ломает короткие ногти, хрипит и смотрит настолько убийственно, что холодок пробегает по коже. Черт возьми, этот парень точно мечтает его убить. Как лестно. Кетч повторяет последнее движение, резче врывается дулом за край белых зубов, и с тихим смешком набирает темп, значительно ускоряясь. Вязкая слюна, пачкая ствол и губы, течет по подбородку, и Дин думает о том, как же хочет плюнуть в лицо просвещенному. Плюнуть и затоптать ногами. Плюнуть и пристрелить этим же пистолетом, предварительно сунув его куда поглубже. Он больше не жмурится. Пронзает британца холодным немигающим взглядом, уничтожая не на молекулы, а на ионы. Для Артура же всё это превращается в игру, в этакую исхищрённую издёвку и удивительно-сладкое унижение. Загнать в угол Винчестера, приструнить, опозорить — всё равно что приручить дикого сибирского волка. Такого же безжалостного убийцу, как и Дин. И это отзывается временным ликованием, азартом и ярким чувством собственного превосходства. Кетч знает, что, когда закончит, Винчестер ничего ему не сделает, даст уйти и, более того, никогда никому об этом не расскажет. Даже младшему братишке. Нет, особенно ему. Это будет их маленькая тайна. Их секрет и то, за что Дин захочет его прикончить. И Артур будет ждать. Он слышит, как Дин кашляет, давится, и понимает — перестарался. Вынимает пистолет, небрежно вытирает дуло о ночную футболку охотника и с лживой нежностью ведет пальцем по подбородку, убирая влажный след и заглядывая в лицо. — Ну ты и сволочь, ¬– сквозь зубы шипит охотник и яростно плюет в довольную физиономию. Кетч ухмыляется как сытый котяра. Как же ему нравится эта исключительная непокорность, чернеющая злоба и желание убивать. Они ведь с Дином похожи и при желании могли бы стать неплохими напарниками. Если бы Винчестер чуть больше позволял себе в своих желаниях и инстинктах, если бы отбросил мораль и включил стальной рассудок. Но, вопреки всему военному опыту, он не может. Никто из них не может. Ни он, ни Мэри, ни душка-Сэм. Они слишком небрежны. Оставляют свидетелей, щадят медиумов, не избавляются от улик. Будто дилетанты. — А мама у тебя поласковее, – довольно хмыкает, со смешком ловя чужие замешательство и ярость. Дин теряет остатки контроля, толкает Кетча в грудь, отшвыривая от себя, и тут же скрипит зубами, когда Артур наотмашь бьет всё тем же пистолетом в челюсть. Больно. Вязкие капли оседают на языке, пачкают зубы, и Винчестер рычит подобно дикому зверю. Утробно и с совершенной угрозой. Он прожигает в британце дыру, бросается на него взбешенной кошкой, и уверенно впечатывает кулак в чужой нос. Тот хрустит, подтекает алыми каплями, и их вид дарит облегчение. Моральное. — Дин-Дин-Дин, – с напускным сожалением качает головой просвещенный и вздыхает прям как толковая мать над дневником непутёвого школьника. — А ведь мы почти подружились. Тяжелый удар приходится в живот, сгибая охотника пополам с идеально-натуженным хрипом. Дин давится собственной болью, тяжело дышит, и грязно ругается, когда Кетч хватает его за волосы и грубым рывком поднимает, запрокидывая голову до болезненно-тянущих ощущений. — Любите же вы всё усложнять, – он закатывает глаза, выдыхает эти слова прямо над Винчестеровским ухом и с размахом прикладывает его носом о свое колено. Как говорится: «око — за око, зуб — за зуб». Сломанный нос, к счастью, входит в этот же список. Он вновь задирает его голову, внимательным взглядом скользит по изувеченному лицу с красиво-алыми кровоподтеками, и вдруг понимает, что не хочет останавливаться. Дина хочется усмирить, приручить, сломать. Как красивую игрушку. Как непокорного зверя. Посадить на цепь, подавить волю. Раздавить. Сделать из волка своего личного пса — совершенно ручного, покладистого, совершенного. Дин — сложнейшая задачка со звездочкой, и Артуру она до безумия нравится. Он ухмыляется, решая что-то для себя, прикладывает охотника головой о стеллаж, наблюдает за тем, как сильное тело обмякает, рухнув на пол. Так проще. Он и без того заметно отстал от графика, а это значит, что уже совсем скоро Мик без устали начнет названивать и строчить короткие СМС с вкрадчивым: «Где тебя черти носят?». Кетч забирает заранее найденную папку, подбирает второй пистолет и бесшумно покидает бункер, точно зная, что вернется сюда. Вернётся за Дином. И лучше ему быть готовым — Артур не любит лёгких побед.