Оспины души

Вы уходили так легко, что смысл прощания терялся. Мой милый, я простила то, чем ты мне был и чем остался.

Смотрит на любимую улыбку. Увы, но любовь не умеет умирать по приказу. Отлично знает, что никогда вслух про нее их ребенка не будет сказано по федеральному каналу этими улыбающимися губами. Ей бы его ненавидеть. Не может. Помнит, как целовала, заглядывая снизу в небо обожаемых глаз и сердце обрывалось, что такой сильный, такой умный, такой добрый мужчина рядом. Вот и оборвалось полностью, больше не держится ни одной ниткой. Дернул один раз посильнее и оторвал маленькое торопливое сердце Ксюши, которая дорожила любовью, копящейся в нем к Рыжику. И ведь даже не скажешь, что не понимала, куда все катится. А если и не понимала, так ей же говорили. Взрослая, холодная внешне, нервно-эмоциональная внутри женщина. Этери как раз все понимала и все сказала. Давным давно. В тот день, когда отказала Ксении в приеме на работу. Хотела сделать любимому сюрприз. Опасный, неожиданный. Пришел бы однажды, а в тренерской - она. И вы теперь коллеги. Позвонила в “Хрустальный”. Прислала резюме. Ее даже пригласили на беседу. Сидела в кабинете сначала с Эдом, а потом и королева подкралась тяжелой пантерой. Позадавала вопросы, послушала ответы, покивала. Уточнила семейный статус. Поинтересовалась, не надумает ли Ксения Семеновна в связи с приближением возраста шустренько сбежать в декрет? Снова послушала отрицания и увещевания. И вдруг сказала: - Эдуард Михайлович, выйдите, пожалуйста, ненадолго,- протянула ключ от своего кабинета и добавила.- Теону можно выпустить на каток, там уже ребятишки пришли, она не заскучает. Начальник покивал головой и исчез, будто не он тут главный, а совсем наоборот. Хотя, именно наоборот. Слава, а за ней следом почет, финансы, возможности ведь не Аксеновым добыты, а кудрявой женщиной. Дверь закрылась, хищная кошка прищурилась и явно собралась в атаку: - Так, Ксюша,- перешла на близкую дистанцию Тутберидзе,- в “Хрустальный” я тебя, естественно, не возьму. У меня не дом свиданий. И если тебе эту “ценную” идею подкинул твой любовник, то передай и ему, что тут не бордель, не мотель, не клуб знакомств. Мы тут работаем. Ясно?! - Вы о чем?- Ксения растерялась даже не от того, что Этери все знает, бог бы с ним, а от ее подхода без намеков и долгих вступлений. - Я понимаю, у Дудакова все бесы во все ребра, его не остановить. И не мое это дело,- резко поднялась, подошла к окну,- но тебе я дам добрый совет: беги от него, пока не влипла всеми лапами! Он наиграется и вернется в родную гавань, а ты останешься одна и будешь его забывать… Худая высокая женщина с волосами светлее естественного тона и чуть в рыжину, смотрела в окно, но вряд ли что-то там видела. - Он хороший!- встала на защиту любимого девушка. Горькая улыбка скривила губы той, что глядела на улицу. - В том и дело, Ксюш. Был бы плохой, я бы не стала воздух сотрясать. С плохими проще. Однажды понимаешь, что он не стоит твоих печалей. А Сережа добрый, да же? И щедрый? И благородный? И на помощь приходит? Оставалось только соглашаться с каждой характеристикой, а их становилось все больше. И все правдивые. Именно таким и был Сергей. Даже напряглась, решив, что Тутберидзе сама имеет виды на ее мужчину, от того такая проницательная. - Посмотри на меня, Ксюш,- голос у нее низкий, будто с пылинками на дорожках старой пластинки.- У меня тоже был свой… хороший Сережа. Давно. Долго… Я знаю, что хорошие мужчины тоже совершают плохие поступки. Понимаешь? И ты от этого не перестаешь любить его. Потому что он все равно хороший. Твой хороший Сережа. Сейчас Ксения могла сказать, что понимает. Ее хороший Сережа совершил свой плохой, безответственный, злой поступок. И любить меньше Ксюша его не стала. Может, даже наоборот. Стала злиться на всеведущую Тутберидзе, которой поступки Ксюшиного Сережи не мешали продолжать с ним работать, смеяться, радоваться общим победам и даже дружить. Женской солидарности не существует, по крайней мере, Этери она незнакома. И вроде, Ксения ее и обвинить тем тегом в посте не хотела. Может, разве что напомнить, что не с Дудаковым Этери плывет в одной лодке судьбы, а с ней, Ксенией, повторяющей горькую женскую участь прославленного тренера чемпионов. У каждой из них есть свой Сережа. Впрочем, и не хотела она зла-то обманщику-Рыжику. Ей бы выкричаться о несправедливости судьбы, да о любви своей непроходящей, да о боли, которая не уменьшается, да о растущей на месте нежности к Сереже дыре в душе, а внутри дыры - сквозняк. Не было сил молчать и сдерживаться, по-бабьи вылось на весь мир. Молилось о том, чтобы услышали и поняли. Может, и поняла Тутберидзе. По крайней мере отреагировала сразу. Коротко и жестко: “Удали! Это позор!” Чей позор? Разоткровенничавшейся с почти посторонней Ксенией Этери или воющей от горя и боли Ксюши? Убрала, конечно. Не держала она зла на Сережу, не хотела ему проблем от светловолосой фурии, слишком холодной снаружи, нервно-эмоциональной внутри. Ничего не хотела. Хотела, чтобы он пришел, обвить шею руками, заглянуть в бесконечное небо глаз под полуопущенными ресниуами. И чувствовать, что дыра со сквозняком в душе, заполняется. Говорят, в душе у нас дыры по размеру бога. У нее - по размеру Сережи. Может быть, потому что он и есть бог. Добрый бог, оставляющий в пекле и пламени любви, которую некому подарить. Сейчас, если бы могла вернуться в тот кабинет, к стоящей у окна женщине с безразличными, но понимающими глазами, она бы спросила - чем заполнить дыру по размеру хорошего Сережи? Если там все время ветер треплет оголенные нервы. И от этого не прекращается боль. И еще, сколько той боли до того, как все отомрет? Может, Этери и знает. Только не рассказывает.