Нарядный палец

      — И-и-и… З-з-знаешь чтО он мне сказал? — мужчина отказывается признавать её привычку растягивать гласные в пьяном состоянии милым, да, он отказывается.       В её руках коричневая бутылка в которой аппетитно колышется янтарная отблескивающая жидкость, потускневшая от непрозрачного стекла.       — И что же? — с энтузиазмом спрашивает он.       — О-о-о-о, — тянет она и бросает затуманенный, полный оскорблением и вялой грусти взгляд на закат, развалившийся над рекой, заставляя её краснеть от такой близости, — придя я, совершенно осознавшая и готовая признать все свои ошибки, вываливши всю свою душу на показ, в ответ я лишь почти с порогу получила грубое: «уби», — собеседник сделал драматичную паузу, — «райся!».       — Ты ответила ему пинком по лицу?       — Нет.       — Очень жаль, — деловито заметил шатен, болтнув своей бутылкой и отпив чуток, — да, очень жаль…       Девушка только кивает, что-то неразборчиво пьяно бормоча, колышет своей бутылкой в руке и смотрит в пол. В свете закатного солнца её рыжие волосы воспылали, как пожар, разъединивший этих двух людей три года назад. Молодая трава вместо радужки пряталась и рыскала где-то по полу рыхлой земли под ними, а веснушки, раскинувшиеся по лицу созвездиями путались меж прядями все тех же огненных волос.       Они, сказать по правде, как были братьями по несчастью, так и остались. Тот мужчина, чьего имени он никак не мог вспомнить, черт бы его забрал, все ещё таил глубокую обиду на женщину, сидящую сейчас подле него. А его жена, как и ожидалось, конечно, сквозь такое огромное количество времени просто-напросто не вспомнила его. Генри не остался в её памяти даже блеклым пятном. Он рассыпался пылью, которую время с отвращением стерло со стола памяти, за которым его жена уже не могла приглядывать. В её жизни этого среднестатистического шатена больше не существовало. Хотя, что там, в её карте памяти его не существовало не «больше», а никогда.       — Полудурок он, — после нескольких минут молчания констатировал факт Генри и вновь припал к горлышку.       — Полудурок, это ты, — тыкает она пальцем с зеленым однотонным маникюром в форме то ль тончайшего миндаля, то ль толстого треугольника, н-да, видно домашний маникюр от эмоций сберечься тоже не смог, — а он…! Он…!!! — грохочет она или с угрозой, или пытаясь подобрать нецензурную брань помягче.       Генри вдруг хватает её за уткнувшийся в свою грудь палец и просто рассматривает, пока Делайла нахмуренно пьяно, а от того и забавно, смотрит на все происходящее с неким подозрением. Шатен же, в свою очередь, молча откладывает свою бутылку с рук, срывает ближайшую достаточно длинную для его плана травинку и оборачивает вокруг пальца. Ди только открывает рот от непонимания. После он бережно делает узел, чтобы не порвать хрупкое растение, а сразу затем бантик, пускай не такой дизайнерский, зато вполне домашний, самый обычный бантик.       — Что ты делаешь? — наконец срывается с губ и девушка пытается отобрать свой нарядный палец обратно.       — Я наряжаю твой палец, — невозмутимо отвечает он.       — На черта мне нарядный палец? Ты ему ещё платьице сшей!       Пару секунд мужчина рассуждает, после чего уверенно кивает.       — Ладно, только научи меня шить.       Дейли только пару раз моргает.       — Ладно. Ладно, полудурок, я научу тебя шить и ты сошьешь моему пальцу нарядное платье.       — И шапочку.       — И шапочку…       Они стукаются бутылками с янтарными отблесками и отпивают, будто выпили третий раз за любовь, а ещё молча смотрят на закат. Подле них, у Генри на бедре, у Делайлы около руки, лежат рации. Может быть, те самые, черт их знает. Зато у них на ногах рации, впереди озеро, где целый день охлаждался алкоголь, а ещё пара бутербродов, которые уже как два часа ждут своего часа. Большинство этого времени они молчали. Им было достаточно того, что теперь ни вышек, ни расстояния нет. Они братья по несчастью. Они — два человека, встретившихся по дороге на дно. Им позабыли сказать, что обычно такие люди поднимаются вместе.