London Bridge Is Falling Down

Лондон не любила крики. И это было именно то, что окружало её со всех сторон. 7 минут после начала ограбления Крик был вполне очевидной реакцией на угрожающе вылупившиеся бездонные дула М16 и людей в карикатурных масках Дали, которые их держали. Поэтому Лондон благодушно входила в положение. – Ваша маска. А эта специально для вас. Прошу, наденьте. Нет, серьёзно, зачем так голосить? В очень редких ситуациях крик мог бы помочь в опасной для жизни ситуации. Почти в исключительных, ибо инстинкт самосохранения заставляет людей бежать в противоположную от всевозможных возгласов ужаса сторону, а не им навстречу. Желание помочь с завидным постоянством уступало желанию выжить. – Всегда пожалуйста. Благодарю за содействие. Сейчас помощи ждать и вовсе было неоткуда, а заложники скорее походили на вопящих, загнанных в ловушку перепёлок. Громких, паникующих перепёлок, которые, к счастью, могли соображать достаточно, чтобы безропотно и торопливо натягивать на глаза черные повязки. – Только сегодня: станьте заложником непредвиденной ситуации – и получите маску в подарок... – Я её не вижу! – подгоняющая школьников Токио раздражённо выругалась. – Овечки нет! Она резко крутанулась в направлении лестницы. – Сначала проверь туалеты. Чем ещё заняться подросткам на скучной экскурсии? Только курить травку и обжиматься в кабинке, – напутствовала раздающая «сувениры» Лондон, когда пышущая яростной энергией брюнетка с винтовкой наперевес стремительно пронеслась мимо. Прежде чем исчезнуть наверху, Токио бегло обернулась с подначивающей ухмылкой на насыщенно-бордовых губах: – Тебе-то откуда знать? Ты же этого никогда не делала. Лишив зрения последнего заложника, девушка сдёрнула светло-русый парик, бросила его прямо в руки к приближавшемуся Берлину. – Не делала. Но в кино видела, – она безмятежно ответила сама себе и уже громче обратилась к их, что б его, боссу: – Оставишь себе? Уверяю, это освежит твой важный образ. Парик был переброшен маячащему позади Денверу, который тут же швырнул его в сторону так резко и брезгливо, как будто это был бешеный опоссум. Из-под маски раздался приглушённый смех Рио. У каждого члена их своеобразного Отряда Самоубийц нервозность проявлялась по-разному. По крайней мере, в холле воцарилась тишина. – Где овечка? – Ей не нужно было видеть лица Берлина, чтобы прочувствовать нахальный взгляд, облюбовавший каждую часть её маскировки, начиная с кожаных ботфорт на длинных ногах и заканчивая вырезом облегающей кофты. Надо было ехать в грузовике вместо Найроби... – Она прямо... – Лондон небрежно указала пальцем через плечо, где Токио как раз подгоняла двух заплутавших школьников. Судя по виду Элисон Паркер, они занимались вещами, никак не относящимися углублённому изучению истории производства банкнот. – Здесь. Замерев, точно оленята перед светом фар, подростки уставились на ровно выстроившихся людей в красных комбинезонах, критически выделяющихся в серой массе дрожащих заложников. Застывшее лицо синьора Сальвадора было последним, что увидели дети, прежде чем девушки самостоятельно перекрыли им обзор. Последующие минут десять можно было обозвать «звёздным часом» Берлина, наконец снискавшего публику для своих нескончаемых разглагольствований. И плевать, что от страха эта публика не могла не уйти, не послать его куда подальше. Пока Денвер и Рио собирали телефоны и пароли, их Сapo* вещал что-то о заботе, спокойствии и безопасности, нагло и бестактно вторгаясь в личное пространство людей, как будто его прикосновения были благословением Девы Марии. С более не скрытого душной маской лица Лондон не исчезало сардонического выражения, обличавшего все её мысли по поводу умения Берлина располагать к себе людей. Хотя дыхательная гимнастика получилась преувлекательнейшей. Профессор сказал, что Берлин будет главным, благодаря хорошим лидерским качествам, а также умению понимать людей и контролировать ситуацию, какой бы экстренной она не была. Лондон же считала, что кроме своего брата он просто не мог никому более доверить эту роль. Да и доверие было не бесконечным, учитывая, что вдали от лишних ушей Серхио аккуратно попросил её удерживать Андреса от превышения полномочий, обличив это в короткую фразу: «Присмотри за ним, пожалуйста». Как будто этот эгоцентрик будет её слушать. Может и послушал бы, если бы прошлой ночью они не... На весь холл раздался звонок стационарного телефона. Отличный момент для того, чтобы они с Токио улизнули в туалет и переоделись. Комбинезон несколько обвисал на её худощавом, обманчиво хрупком теле, а красно-оранжевый цвет делал светлую кожу болезненно бледной. Вот её напарница смотрелась в нём очень органично со своим-то огненным темпераментом. Небольшой крестик оказался спрятан под серой футболкой, рукав комбинезона неторопливо прикрыл неаккуратный косой шрам на всё левое предплечье, крашенные тёмно-алые волосы остались небрежно спадать на спину. Всё это время стиравшая помаду Токио прищурилась на неё через зеркало. – Ты что, транквилизаторов наглоталась? Зашнуровывая ботинки, Лондон попутно вскинула бесстрастный взгляд и улыбнулась. – Было бы славно. – Она даже знала у кого их можно одолжить. – Напряжение так и сквозит в воздухе. – Ну да. Мы-то всего лишь совершаем крупнейшее ограбление в истории. Фигня. – Брюнетка приблизилась к ней вплотную. Почему в этой команде никто не уважает чужое личное пространство? – Вот именно, скажи? – Лондон вскочила и обнажила ряд белоснежных зубов в улыбке. – Паника и потеря контроля – главные спутники неудачи. Не к чему приглашать этих ребят раньше времени. Рада, что хоть кто-то это понимает. Карие глаза ещё с полминуты сверлили девушку взглядом, прежде чем с раздражённым фырком их обладательница обошла её и вышла в коридор, хлопнув дверью. Токио тоже считала, что умеет понимать людей. Когда она силилась понять Лондон, натыкалась на звуконепроницаемое, пуленепробиваемое стекло, затонированное с двух сторон. И вот уже пять месяцев она невероятно забавно бесилась от этого. Хотя упрямство, с которым она продолжала в него долбиться, почти восхищало. Красноволосая улыбнулась без капли веселья в глазах, переложила небольшой ингалятор в карман, и, подняв винтовку, тоже покинула туалет. 5 месяцев до начала ограбления – И ещё одно небольшое правило, – успел заметить Профессор, когда после краткого введения в суть вторжения команда собиралась расходиться, дабы успеть отхватить себе комнатку получше. Подскочивший раньше всех Денвер шумно упал обратно за парту. Вопросительные взгляды обратились на мужчину, чуть нервозно прочистившего горло. Лондон по-птичьи наклонила голову вбок и улыбнулась: всё-таки говорить перед настолько большой аудиторией этот антисоциальный гений не очень привык. – Не курить в доме. Класс в один момент заполнился недовольным гулом. Лондон вернулась в вертикальное положение, продолжая улыбаться, но глаза серьёзно всматривались в Серхио, ответившего ей коротким, но уверенным взглядом. Она ведь об этом даже не просила! – Серьёзно, Профессор? Курить во дворике, как в колонии? – с нотками веселья вскинула руки Найроби. Если бы за ней сидел Денвер, а не Москва, её бы снесло потоком смеха, настолько мощным он был. Поколебленным этим правилом не выглядел разве что очаровашка Рио, который был то ли не фанатом курения, то ли конфликтов. И, конечно, Берлин, который как акула безмолвно наслаждался воцарившимся хаосом, точно зная его первопричину. – Может ещё и расписание составим? – оскалилась Токио. – Нет, в этом точно нет необходимости. – Красноволосая встала из-за парты и обернулась к немногочисленной аудитории. Достала из кармана бежевого плаща средство своего существования и нарочито небрежно продемонстрировала. – Будет грубо со стороны моей астмы в такой степени урезать ваши права. Гул быстро стих. Лёгкое недовольство сменилось недоумением. Профессор неуютно повёл плечами в воцарившейся тишине, Лондон терпеливо ждала комментариев и вопросов различного толка. – Чё такое астма? Кроме пожалуй, такого. Найроби издала звук, походивший на смесь кашля и смешка, Берлин едва заметно прикрыл глаза, наконец проникнувшись осознанием того, с кем ему придётся жить и работать ближайшее время, а Москва с поистине отеческой усталостью покачал головой. – Это проблема с лёгкими, – ничуть не смутившись, ответила Лондон недоумённо улыбавшемуся Денверу. – Если коротко, иногда я начинаю задыхаться, и эта штука, ингалятор с лекарством, не даёт мне умереть. – Оу... – Он серьёзно покачал головой, но через секунду снова заулыбался. – Типа как у тебя, пап? – парень весело хлопнул впереди сидящего мужчину по плечу. – Нет, не как у меня, дурень! – Денвер отхватил лёгкий подзатыльник и поумерил пыл. – Моим лёгким уже никакое лекарство не поможет. Мужчина повернулся к Лондон и тепло улыбнулся. Она на мгновение зависла. Это было так искренне, хотя он знал её, как и почти всех присутствующих, не больше часа. Вспыльчивый Денвер, милый Рио, чуть сумасшедшая Найроби, здоровяки Хельсинки и Осло, настроенные вполне искренне и миролюбиво, – все люди в этой комнате были преступниками, которых она сама же и отбирала вместе с Серхио. Но они совсем не напоминали тех преступников, с которыми ей приходилось иметь дело большую часть своей двадцатисемилетней жизни. Такие... живые и искренние. Будь они своекорыстными подонками, всё было бы гораздо проще. – Так мы должны сдувать каждую пылинку, чтобы сеньорите Лондон ненароком не поплохело? – Тёмный взгляд брюнетки с соседней парты попытался вцепиться ей в душу, но едва оцарапал её. Кто-кто, а Токио совсем не выбивалась из привычного мировосприятия. Дикий, агрессивный зверь – таких Лондон повидала с лихвой. Для них нет ничего хуже, чем отсутствие ответной агрессии. – Это называется уважением к коллегам. Не нужно так драматизировать, сеньорита Токио. Помощь пришла, откуда её не ждали. Подавший свой низкий, тягучий голос Берлин со спокойствием удава, которым он являлся в прошлой жизни, осмотрел повернувшуюся с переднего ряда брюнетку. Та, уже мысленно врезав по его самодовольной роже, с очаровательнейшей ядовитой усмешкой встала, обращаясь не то к Профессору, не то ко всем сразу: – Я-то не загнусь, если пару раз прогуляюсь с сигаретой до крыльца. Но что если во время ограбления её лёгкие случайно откажут, м? – Токио нужно было сделать всего шаг, чтобы оказаться вплотную к Лондон. И хотя она несколько уступала красноволосой в росте, карие, почти чёрные глаза смотрели с неугасающим вызовом. – Я лишь беспокоюсь о том, что это не поставит под удар всю команду. «Или ты решила показать, кто тут главная львица в прайде, а удачнее момента и не сыскать?» В повисшей тишине заискрили электрические разряды. Девушки замерли друг напротив друга, проигнорировав свист Денвера, выразительно округлившиеся глаза Найроби и братьев-сербов, обменявшихся шуткой на родном языке. Профессор же знал Лондон слишком хорошо, чтобы лишить её шанса ответить на этот выпад самостоятельно. Попытавшись вмешаться в этот разговор, он бы превратился в воробья, собирающегося остановить пушечный залп, так что он просто неловко замер возле доски. Красноволосая опустила руки в карманы тренча и беззаботно хмыкнула. – В этом случае, Токио, если станет выбор между моим несчастным тельцем на последнем издыхании и двумя миллиардами евро... Выбирай деньги не раздумывая. – Она перекатилась с носка на пятку. – Торжественно клянусь, мой злобный, неупокоенный дух не будет тебя преследовать. Именно в этот момент Токио стала третьим человеком в комнате, заметившим ту самую несостыковку. То несоответствие между цельным образом Лондон и пугающей глубиной, которую скрывала пелена тумана в радужках её глаз. Что-то отдалённо знакомое человеку, выпустившему несколько фатальных пуль в полицейского и не пожалевшему об этом. Под голубыми глазами, вечно беззаботной улыбкой и волосами цвета спелой вишни умело маскировался совсем другой человек. Токио разглядела эту игру, и намеревалась никогда не упускать это из виду. Лондон поняла это. И Токио поняла, что Лондон поняла. Но заглянуть глубже не получилось. Через секунду красноволосая снова излучала всепоглощающее дружелюбие, выставляя Токио вспыльчивой стервой. Не то, чтобы она такой не была... – Славно, – брюнетка ответно оскалилась. – Если мы закончили, – Она лениво обошла Лондон, абсолютно потеряв к той интерес, перевела взгляд на облегчённо кивнувшего Профессора и замерла возле выхода. – Моя комната возле ванной. Тёмное каре не успело взметнуться воздух, как девушка исчезла за дверью. Первым опомнились Денвер и Найроби. Следом за ними вылетел и Рио, крикнув что-то про «дорогу молодым». С молчаливыми кивками исчезли Хельсинки и Осло. – Мне уж с ними не потягаться, – Москва благодушно кивнул Лондон, пожал руку Профессору и покинул класс, напевая себе под нос какую-то плавную мелодию. Пока Москва нравился ей больше всех. Когда шум в коридоре совсем затих, трое оставшихся присутствующих переглянулись в небольшой безмолвной беседе. – Тридцать минут, – наконец благоговейно произнесла красноволосая, подошла к доске и начала мокрой тряпкой стирать написанное мелом приветствие. Мужчины выжидающе следили за её действиями. Через секунду мелом было выведено вышеупомянутое число. – Тридцать минут мы продержимся без того, чтобы кто-то что-то не испортил. – Она стремительно развернулась, на манер кокетки упирая руку в бок. – Кто ставит больше? Может меньше? Серхио устало покачал головой. – Всё пройдёт хорошо, если каждый будет придерживаться... – Тридцать пять. – Мужчина прервался на полуслове, возмущенно повернувшись к брату, пока Лондон, азартно подмигнув Берлину, вывела новое число. – Уточнение на то, что это будет либо Токио, либо Денвер. – Уточнение отклоняется, так как это очевидно. – Отнеситесь к этому серьёзнее, пожалуйста. Вы двое будете там именно для того, чтобы ничего не вышло из-под контроля. Берлин отвечает за распределение обязанностей и слаженность. – Вышеупомянутый кивнул с присущим ему самодовольством. – Лондон, твоё критическое мышление и понимание человеческой психологии должны обеспечить искоренение конфликтов внутри группы и налаживание контакта с заложниками. – Девушка шутливо отдала честь, как всегда, когда скромный Серхио превращался в уверенно раздающего команды гения. Гения, который, в отличие от брата, оставался тем ещё нубом в необъятной области «человеческие взаимоотношения». Нельзя запереть десять человек в одном доме на пять месяцев и всерьёз считать, что они будут соблюдать правило: «Никаких личных взаимоотношений». Лондон сбилась со счёта, сколькими многозначными взглядами успели обменяться сладкая парочка Токио и Рио за одну только первую лекцию. Не говоря о том, что все трое присутствующих уже сами заочно нарушили это правило. Но Профессор верил в это с искренностью ребёнка, давняя, почти несбыточная мечта которого зависла так близко в воздухе. Оставалось совсем чуть-чуть, чтобы до неё дотянуться. И Лондон действительно никому не позволит отобрать эту мечту у человека, пять с половиной лет назад подарившего ей смысл жизни. Чего бы ей это не стоило. Под неодобрительным взглядом Берлина она вытерла испачканные в мелу пальцы о всю ту же тряпку для доски и скользяще приблизилась к поправлявшему очки мужчине. – Мы сделаем всё в лучшем виде, Профессор. – Привычным движением запустила руку в кудрявую шевелюру и слегка потрепала. Глаза цвета свежезаваренного чая благодарно смотрели на неё в ответ. Он знал, что сделают. Что она сделает. Лондон могла сколько угодно дурачиться, а Профессор – быть замкнутым занудой, ведь в итоге они оба без вопросов доверили бы свою жизнь друг другу. Единение на уровне души и разума. Прервалось нарочито вежливым покашливанием. – Нельзя не отметить твои возросшие ораторские способности, Серхио. Репетировал? – Берлин поднялся с места, зачем-то поправляя идеально сидящий на нём костюм. Красноволосая прищурилась. – Не будь засранцем. – Потом перевела взгляд на Серхио и вскинула бровь. – Правда репетировал? – Помойте доску перед выходом. И обращайтесь ко мне «Профессор»! – он авторитетно погрозил пальцем и спешно ретировался. Вот и исчезла её последняя подушка безопасности перед аварией с бронированным немецким танкером. – Хочешь поспорить, сколько Токио и Рио продержаться до совокупления? Ставлю два дня. Если глаза Профессора напоминали чай, согревающий в ненастный денёк, то в глубоких омутах Берлина плескались горький кофе и крепкий виски. Обычно эти напитки разделялись в зависимости от настроения мужчины, но конкретно её с переменным успехом пытались утопить в самой ядрёной их смеси при любом удобном случае. Вот и сейчас она чувствовала накатывающие на её спину неспокойные волны. На поверхности свежевымытой доски появилось смутное отражение приблизившегося к ней со спины мужчины. Господь, сохрани его душу. – Лондон? – Берлин вальяжно прислонился к профессорскому столу. – Разве ты не собиралась окрестить себя Венецией? – Я передумала. Что-то не так? – она развернулась с улыбкой настолько приторно-сладкой, что у мужчины зубы от одного вида свело. Всё в этой девушке его напрягало. Большую часть того времени, что они были знакомы (а это много времени) он хотел расколоть её голову, как грецкий орех и хорошенько переворошить содержимое. Заглянуть под каждую хитроперекрученую извилину и под конец удушить одной из них. На него накатывала сдержанная злость, когда его брат обменивался с ней этим долгими взглядами, зашифрованными ото всех двумя уникальными индивидами не от мира сего. Боже, он чувствовал что-то похожее ревность от этого исключительного взаимопонимания, хотя и не сомневался в отсутствии даже намёка на сексуальное влечение. Берлин даже спустя пять лет не знал подробностей их невероятного знакомства, как и причин, сподвигнувших обычно осторожного и предусмотрительного Серхио выложить план всей его жизни первой встречной. Не самой обычной, но всё же. – Земля, Земля, это Юпитер. Вызываю Берлина, приём! – Длинные, тонкие пальцы защелкали у него перед глазами. На среднем и указательном мужчина мгновенно отметил минималистичные золотые кольца, на безымянном – свежий, почти незаметный пластырь. – Что с тобой? Старость не в радость? Эй! Её руку удержала чужая хватка, обхватив запястье в смыкающееся кольцо. – Что с пальцем? – вопрос прозвучал не терпящим возражений тоном. Красноволосая сначала недоумённо нахмурилась, потом кривовато усмехнулась. – Тебе совсем не к чему придраться, да? – Рука сжалась сильнее. Лондон отстранённо подумала, что появится синяк. – Обожглась об горячий чайник, псих несчастный. Совершенно случайно. Пару секунд всматриваясь в девушку и придя к выводу, что она не юлит, Берлин ослабил хватку, но руку не убрал, в противовес минутной грубости невесомо оглаживая переплетение венок под кожей. – Прошу прощения. Я действительно волнуюсь за наш план. И тебя. Ох, этот нежный, раскаивающийся тон... Всё так же неизменно он вызывал у неё рвотные позывы. – Какая забота. От такой заботы повеситься охота, – почти пропела и сделала шаг навстречу подозрительно замершему мужчине. Благодаря каблукам на ботильонах она была ниже него всего сантиметров на десять. – У меня тут семь членов банды с непредсказуемостью детсадовцев, и каждый требует универсального подхода и деликатности. Хотя бы ты побудь хорошим мальчиком и не перегружай мой разум, пожалуйста! – Лондон почти натурально взмолилась. Рука беспрепятственно выскользнула из хватки мужчины. – Не ради меня, так ради дела, о котором ты, оказывается, так сильно переживаешь. Вот и всё, что он получал в ответ на свои действия – равнодушную благожелательность и порцию чёрного юмора, приправленного оттенком драмы. Гнев или ласка – всё одно, как об стенку горох. Все его действия, очаровывающие женщин самого разного пошиба, лишь забавляли её. Так был в их первую встречу, в течение сосуществования в монастыре, после совместного дела в столице Великобритании, на его свадьбе и вот сейчас ничего не поменялось: девушка позволяла мужчине играть, теша его самолюбие, но сама игрой не интересовалась. «Свернуть шею. Или поцеловать, а потом уже свернуть?» Лондон – бродячая собака, умело притворяющаяся домашней и до конца верная только прикормившему её Серхио. Никогда не знаешь, где заканчивается искренность и начинается сплошной фарс. Она весело виляла хвостом и играла с мячиком, пока ей это не надоедало, и была способна без сомнений вцепиться в чужую глотку, когда это было нужно. Несмотря на прочность связывающих их жизни нитей, его глотка находилась в неменьшей опасности, чем любая другая. Но жизнь ведь скучна без риска, не так ли? Лондон уже собиралась завалиться в свою давно выбранную комнату, ключ от которой Серхио вручил ей заранее, когда её нагнали слова Берлина: – Полтора дня. Девушка вопросительно обернулась. – Токио и Рио продержатся полтора дня. Лондон хмыкнула, Берлин натянул самую вежливо-нахальную улыбку из своего арсенала. Оба подумали об одном: как долго продержатся они сами?.. 24 минуты после начала ограбления Телефоны отключены и развешены, связь с профессором налажена, деньги расфасованы по сумкам, сигнализация включена. Всё, что им оставалось, – ждать команды Профессора, аки бестелесный дух нашёптывающего указания на ухо их лидеру. Тот уже открыто окинул подпирающую колонну девушку неопределённым взглядом и хмуро отвернулся, когда она воодушевлённо ему помахала. – Две минуты. Пока Берлин продолжал играть в Большого Босса, а команда отвлечения в ожидании нужного момента стояла перед выходом, Лондон развлекала себя тем, что с любопытством учёного-исследователя наблюдала за директором монетного двора. Он явно решил стать героем этого дня и периодически стягивал маску с глаз своими дрожащими ручонками. – Попался! – Тихо приблизившись со спины, Лондон резко положила руку ему на плечо, вызвав у сеньора управляющего что-то похожее на конвульсии. Нет, ей не было его жаль. – Я н-ничего н-не видел! – проблеял он, судорожно возвращая повязку на место. – Клянусь! – А я видела, что видел. Врать не хорошо, сеньор. Слышал поговорку про любопытство и кошку? Соседние заложники тоже заметно задрожали и неосознанно отодвинулись от мужчины. Ещё одно проявление пресловутого инстинкта самосохранения. – Мне жаль! Пожалуйста... – Что тут у нас? – Берлин вальяжно к ним приблизился. Ещё бы он остался в стороне. – Глазастик. – Она сдёрнула маску с заложника, принявшегося закрывать лицо руками. – Местный храбрый малый, да, Артурито? – вспомнила она до боли подходящее этому цыплёнку обращение Денвера. – Артуро... – просмаковал имя Берлин. – Любишь кино, Артуро? Возможно, позже она помолится за каждую несчастную душу, которой (случайно или намеренно) не повезло стать объектом внимания Андреса де Фонойосы. Включая себя, хотя она и делает это уже на протяжении нескольких лет, невзирая на наглое игнорирование Бога в этом вопросе. Закончив с курсом введения в фильмы ужасов и фактически пообещав Артурито бесславную смерть, Берлин вернулся на место, кивком указав ей стать рядом. – Почему у меня такое чувство, что мы с тобой не подружимся, Артурито? – риторически вопросила девушка, несильно хлопнув поскуливающего мужчину по спине. – Тридцать секунд! – мужчина скомандовал и перевёл взгляд на аккуратный профиль девушки: льдисто-голубые глаза смотрели ровно, нижняя губа была задумчиво прикушена, прямой носик слегка подёргивался. С непредвиденным интересом он спросил: – А какой твой любимый фильм ужасов? Раздались голоса рванувшей на улицу Токио и догоняющего её Рио. Льдисто-голубые глаза с зияющей в них пустотой обратились на Берлина. Обветренные губы изогнулись в полуулыбке. – Жизнь. Пространство снаружи монетного двора пронзили громкие выстрелы. Прошло 29 минут с начала ограбления