А можно, я просто умру?

Ужас двух миров, великий и бессмертный Скаррон был жив и счастлив. Жив буквально, как полторы сотни лет назад, до посещения пирамиды Ушеба, и счастлив неимоверно, как не сумел за всю свою долгую жизнь-нежизнь. Ведь быть могущественным, как никто в известных мирах, живым, а не мумией, и бессмертным, а не наоборот – и значит быть богом. Магия нимфы всё же подействовала так, как он и рассчитывал? Странно, как он мог забыть о ночи с нимфой, если таковая ночь уже имела место? Впрочем, какая теперь разница? Он победитель, а все эти ничтожества, дерзнувшие называться его врагами, могут начинать жалеть о том, что родились. Легендарный некромант, повелитель и победитель смерти, то есть, простите, уже бог, просто бог, ощущал полноту бытия каждой клеточкой новообретённой плоти и смущался лишь одним. Боги обычно сами перемещаются куда пожелают и вершат там что хотят. Он же почему-то обнаружил себя неведомо как попавшим в собственную четвёртую лабораторию. Более того, некий смутно знакомый субъект с наглой физиономией и не сходящей с неё нервной ухмылкой как раз заканчивал фиксировать его на манипуляционном столе доктора Пахма. Скаррон открыл рот, чтобы… нет, не выругаться, зачем? Магу его уровня достаточно короткого сочетания звуков и легчайшего движения пальцев одной руки, чтобы не только освободиться от любых ремней, но и попутно превратить зарвавшегося нахала в кучку пепла. Но нахал только хмыкнул. Кляп, изгрызенный многочисленными «пациентами» доктора Пахма и, кажется, ни разу не мытый за всё время своего использования, оказался не самым приятным сюрпризом для обретшего живую чувствительность рта, и это было ещё не самым страшным. Пасс пропал впустую – абсолютно. Некромант с ужасом понял, что начисто лишён Силы, хотя сковывавшие его запястья браслеты были самыми обычными, даже не полиарговыми. Но как?!.. – Прошу вас, мэтресса! – везучий мерзавец с поклоном распахнул дверь в странно пустой и тихий коридор, впуская незнакомую Скаррону женщину. Даже не женщину – девчонку, пигалицу, по крайней мере, так она выглядела. – Если, конечно, оно (небрежный кивок в сторону обездвиженного Повелителя) вам надо. – А это и есть тот самый засранец, который так любит потрошить наших девчонок ради Силы? – наглец коротко кивнул. – Тогда надо! Конечно, надо! Диего, ты лапочка! С меня причитается. Неизвестная игриво подмигнула, но этот… Диего? – где же всё-таки Скаррон мог его видеть? – лишь развёл руками: – Ох, Этель… Я польщён и всё такое, но мы квиты – ладно? – Ну, как знаешь, – разочарованно протянула девчонка и, тут же забыв об исчезнувшем за дверью неучтивом кавалере, направилась к столу. Кантор за дверью вздохнул с нескрываемым облегчением. Ходить по снам живых мертвецов вроде этого, конечно, опасно, а по снам классических магов ещё и затруднительно. А к этому ублюдку он и не сунулся бы. Но когда просто проходишь мимо по делам своим курьерским, краем глаза видишь что-то знакомое, потом слышишь, а потом узнаёшь: как же, Этель кукует без Силы, затаскивает в свои сны кого ни попадя и начинает жаловаться на скуку смертную… Тут уж попрёшься куда угодно и через что угодно, включая Лабиринт. И даже дойдёшь. Лишь бы не остаться наедине с Этель и её скукой самому. – А ещё это тот, – продолжила пигалица на ходу, – из-за чьих траханых излучателей я уже несколько лун сижу как дура без развлечений. Вот с тобой мы точно не квиты. Пока. Сейчас Сила в ней была, и немалая. Значит, никакая это не девчонка – взрослая, опытная ведьма, а внешность у магов Дельты – вещь относительная. Ведьма? Магичка? Тьфу! Что за дело до таких мелочей живому богу, лишь по нелепой случайности угодившему в столь идиотскую ситуацию? Но в любом случае, странная ведьма, очень странная. Большинство ей подобных предпочитают выглядеть головокружительными красотками, и им это без труда удаётся. Всем, от маленькой рыжей дуры, которую у Повелителя так возмутительно отобрали наглые шархи уже в Лабиринте, и которая была действительно юна, и до сестрицы Морриган, живущей пятую сотню лет. А тут… На голове – выгоревшее соломенное воронье гнездо, на неказистом веснушчатом лице – ни следа привлекательности, или хотя бы желания оную изобразить, нос и подбородок – у мутанток из пустошей бывают красивее. Мэтрэсса… убожество. Скаррон не без удивления констатировал парадоксальность ситуации: он, зафиксированный на столе, и ведьма при полной свободе действий. Так не должно быть, должно быть наоборот. – Хм… а ничего так, – подойдя вплотную, Этель обозрела некроманта примерно так, как кухарка на рынке смотрит на бульонную курицу. – Если бы ещё и драным анкрусом не был, так и совсем бы ничего. – Скаррона передёрнуло. До сего момента он не обращал внимания на подобные мелочи, но сейчас вдруг обнаружил, что не только привязан, но и раздет, причём полностью. Ощущение сходства с ощипанной курицей от такого открытия усилилось. Своё несуразно короткое платьице ведьма стянула через голову так буднично, будто собиралась влезть в ванну. Тщедушное, худенькое тельце, прямые, острые плечи, грудь… ну что ж, это можно назвать грудью, но и только, а в остальном… невзрачный кустик светлых волос на лобке, мальчишечьи коленки – да, таким жалким существом Повелитель соблазнился бы только ради Силы. Но ведьме было плевать на Скарроново чувство прекрасного, и плевать глубоко. – Стоять в присутствии дамы! – простой щелчок пальцев никогда не был магическим пассом ни в одном из миров, тем не менее, член некроманта подчинился безоговорочно, также наплевав на хозяйские вкусы. – Ммм… не-а, не интересно, – припечатала Этель после секундного раздумья. Ещё щелчок, и восхитительно живой, как и всё остальное тело, орган вернулся в печально знакомое Скаррону мумифицированное состояние, впрочем, не изменив положения и, как ни странно, размеров. – Ну вот, хоть какое-то разнообразие, – удовлетворённо хмыкнула ведьма и деловито оседлала полувяленого некроманта. Следующие два часа слились в сознании Скаррона в сплошной кошмар. Зрелище ритмично подпрыгивающих грудей сменялось видом таких же прыгающих худых ягодиц, а затем всё повторялось снова и снова. Ведьма меняла позы, насколько это было возможно в условиях неизменной статичности объекта сексуального террора, и конфигурацию стола, с которым разобралась очень быстро. Какие-либо дополняющие процесс прикосновения и, тем более, ласки она, видимо, почитала излишними. Зато жёсткие худые ладони так упирались в тело жертвы везде, где им требовалось, что на свою голову оживший Повелитель неотвратимо и закономерно покрывался отвратительными красными пятнами, обещавшими вскоре превратиться в ещё более отвратительные синяки. И, что самое любопытное, горе-мэтресса явно умудрялась получать от всей этой бессмысленной чехарды удовольствие, причём не только моральное. Она радостно рычала и сопела, а когда додумалась привести нижнюю часть стола в вертикальное положение и растянуть ноги некроманта в почти идеальный акробатический шпагат, то и вовсе принялась подвывать от восторга. Скаррону же не перепадало ровно ничего, похожего на удовольствие, не говоря уж об оргазме. То ли потому, что цыплячьи прелести ведьмы его по-прежнему не вдохновляли, даже в комплекте с демонским темпераментом. То ли оттого, что его собственное орудие наслаждения более всего походило на сухожильное собачье лакомство с окаменевшей сливой на одном конце и двумя катастрофически усохшими киви на другом, и вся эта конструкция была абсолютно и печально нечувствительна. То ли просто от несовместимой с божественным статусом унизительности происходящего. Но на третьем часу унижения завыл и он, причём вовсе не от унижения. Одеревеневший член не ощущал ничего. Как оказалось всё же – к счастью. Но во все стороны от него голодными, настырными червяками расползалась боль. Сначала ныл только пах, потом судорогой свело поясницу, а пах уже ломило, потом мышцы бёдер и ягодиц в полной мере познали, что чувствует бельё, отжимаемое парой рабов-зомби в четыре руки. Когда сдала спина, некромант был уверен, что вот сейчас он необратимо близок к позорному обмороку. А потом тупая, ржавая и наглая игла добралась до сердца и саданула, после чего Скаррон утратил уверенность в чём бы то ни было вообще. – Мммм… Скучаешь? – голос ведьмы прорезался сквозь пелену ужаса и умопомрачения подобно звуку внезапно включённой над ухом бормашины. Повелитель приоткрыл один глаз – надо же, мерзавка всё-таки оставила в покое его многострадальное тело и теперь блаженно, по-кошачьи потягивалась. – Ладно уж, будет тебе счастье. Сейчас-сейчас… В руках Этель появилось нечто, совершенно неуместное в лабораторных условиях. После открытия второго глаза нечто было опознано Скарроном как метла. – Некоторые до сих пор думают, что мы на них летаем. Согласись, чушь редкостная? – ведьма задорно подмигнула, и Повелитель понял, что рано простился с готовностью к потере чувств. Манипуляционный стол доктора Пахма приводился в положение ректального воздействия легко и быстро, поэтому меньше, чем через минуту, Повелитель вопил уже безо всяких «почти» и «может быть», и вопли его гулким эхом разносились по всему этажу. – А в полночь, – доверительно сообщила ведьма, наклонившись к уху Скаррона и не прекращая орудовать сучковатым, неструганным древком, – моя метла превращается в тыкву… Первый глухой и раскатистый удар антикварных напольных часов, коих никогда не было ни в этой лаборатории, ни во всём Первом Оазисе вообще, стал для Скаррона последним звуком этой невыносимой реальности. «Нет!.. Нет!!... Неееееееет!!! Больше никаких женщин!.. Совсем!.. Никаких!.. Никогда!.. Лучше – Нимшаст!.. Лучше – ничего… никого…» Обалдевшая спросонья мумия металась по огромной кровати и блажила дурным голосом, а маленькая растерянная нимфа сидела, сжавшись в комочек, в самом углу той же кровати и боялась. Когда её привели к Повелителю, Повелитель спал, и она не решилась его будить. Потом оказалось, что Повелитель спит очень беспокойно, но она всё равно не решалась. Вдруг для нежити внезапная побудка хуже кошмаров? В нежити Азиль не разбиралась, она была слишком живой. А вот теперь… Как же так? Выпутавшийся из объятий кошмара Скаррон открыл глаза и остекленело уставился на делящее с ним ложе существо. Юное, нечеловечески прекрасное, неописуемо соблазнительное, одетое лишь в роскошный шёлковый водопад блестящих чёрных локонов. Существо сочувственно посмотрело на Скаррона и протянуло тонкую, изящную ручку к покрытому холодной испариной лбу. Что? Сейчас – опять?.. И… метла? И… тыква?!! – Неееееееееееет!!!... – собственный совершенно безумный ор стал для Скаррона последним звуком в какой бы то ни было реальности. «А можно, я просто умру?» – нет, этого Повелитель сказать не успел, да и не смог бы «Можно,» – великодушно разрешила несуразная белобрысая мэтресса, выглядывая из-за плеча нимфы. Какая такая мэтресса? Не было её там. И быть не могло, конечно же.