Deformation Penetration

Они оба знали про себя и друг друга одну простую вещь, после чего их встречи наедине или среди культурной толпы людей не только считаются нелогичными, но их, ни сейчас, ни в будущем, не должно быть в принципе. Достаточно единожды намеренно назначенного хлесткого столкновения их интересов — в целом разных, что демонстрируется словами об отличии между ними в намерениях насчёт одного и того же самого. Вот только встречи продолжались и длились дольше комфортного временного отрезка для него, тогда как она, не признаваясь напрямую, желала видеть его перед собой ещё немножечко подольше. Мало того, с ним стало происходить такое, что, осознавая отсутствие необходимости в обществе той, что снова сидит перед ним на другом краю, параллельно его лица… в конце концов он потерял счёт количества их пребывания вместе везде, где бы они ни проводили «нежелательное» время. Ну а она продолжала мыслить внутри себя проще — не против видеться с ним, пусть не просила, и не попросит его об этом сама лично. Встречаются не как влюбленные, видятся не как друзья, развивают общение вовсе не от того, что им обоим, в целом, мало с кем возможно разговаривать обо всём. Они оба четко знали свои потребности, не думали о лишнем, как и о том, что их нахождения вместе обычно в уютной обстановке можно расценивать как свидание или дружескую посиделку, как если бы мужчина с женщиной были и оставались старыми хорошими знакомыми. Ему некомфортно, ей фиолетово на его дискомфорт… попросил бы прерваться и уйти восвояси, она не стала бы упрашивать его остаться с ней ещё на две или несколько минут. Так какого черта они продолжают сидеть друг напротив друга, глядеть глаза в глаза и разговаривать о том, что интересует каждого из них? — Я обожаю видеть тебя перед собой, Бэм, когда между нами чувствуется слабенькое принуждение нашего общества вместе. Или его вовсе нет… я осмелюсь сказать, что рано или поздно поежилась бы с нашего продолжительного пребывания вместе в одной площади. Наши разговоры одни и те же, но мне интересно продолжать слушать тебя. Не скажешь ничего нового… буду внимать тому, как ты скажешь знакомое мне иными словами. Не будет лишним напоминание для него, что с её элегантной манеры общения частенько исходил… или даже заканчивался их разговор её прямыми угрозами ему шантажом и возмездием. Тогда как он понимал бесполезность её вразумления, но продолжал затрагивать этот аспект их общения. Пусть он знал, что сотрясает воздух, хотя бы не излагая его в проповеднической или пророческой манере… не мог не обращать внимание, что она хоть в чем-то, но послушает его. И так было однажды… и, возможно, так продолжится. Ведь не назло или из жалости, но соглашаясь, она отчасти была солидарна с его точками зрения. Ведь самой главной из всех их было достижение признания в совокупности с откровениями, что они несли на себе, как крест, не в силах и не обладая полномочиями избавиться от него. Потому что различен «крест» у каждого из этих двух… и он, и она не считают, что были подвергнуты проклятию. Ведь если было так — они относились к своему происхождению с болью и скорбью, пожелав бы избавиться от того, кто они. О, нет, даже если то чувство временами могло посещать эти две лихорадочные головы, очень умело справляющиеся с контролем своих мыслей и самих себя. — Не утруждай себя какой-либо похвалой в мою сторону, ты… много же ты высказываешь мне подобного. А ведь мы идём разными путями, и ты хорошо понимаешь это. Всё меньше объяснения тому, зачем… понимаешь? Напряжение с целью развития или удержания неприязни, когда было бы куда лучше заменить эту цель на другую… вроде необходимости прийти к соглашению и сделать трезвые выводы, что устроили бы их обоих. Эти двух, мужчину с женщиной в ресторане за одним столом, где для каждого разложено вино и салат с морепродуктами… пока они моментами пожирали друг друга взглядами далеко не с целью уединиться ради полового удовольствия. Сколько они знали себя самих и то, как ведут себя в пребывании и общении вместе… если и было место романтической любви, то она слишком мала — потому что они разные, и всё ещё не сходятся в своих взглядах. — А не приходит ли тебе на ум тот конкретный факт, что я после стольких десятилетий, что мы разъединились… снова жажду часто видеть тебя, дорогой? И в конце концов, быть вновь связанной с тобой. За столько времени оказалось слишком мало тех, кто чрезвычайно привлек моё внимание, пойми, мой хороший… Пойми уже наконец мои намерения, и я буду счастлива, что ты присоединишься ко мне. Но раз так и есть, то зачем они продолжают видеться, тем более в таких местах, что располагают к чувственности в болтовне и пении серенад про себя… чтобы они хоть в чем-то сошлись окончательно и впустили любовь, которая бы витала между ними. Осознанные обещания и желания уступать — то самое, к чему они не смогут прийти, похоже, никогда, или допустят шествия навстречу таким образом, что всё равно будут ближе обычного лишь на своих условиях. Ничего общего, и ничего, что позволило бы им дать твердый повод полюбить… если отдадутся поцелуям и потрахаются где-нибудь за углом, это не будет значить ничего, кроме слабости. Кажется, ей от него более ничего и не было нужно… и оттого её «милый» и «дорогой» звучат ещё отвратительнее, даже если она обращается к нему ласково этими словами без подтекста. Чтобы он перестал благородствовать и поставил её раком, как самец в брачную ночь, либо она успела бы сесть ему на лицо, стоит ему мешкать и при сексе продолжать думать головой. Ведь если они оба звери, то инстинкты будут побуждать действовать на их основании? Сколь угодно они бы не выглядели людьми так, что в них ни разу не отличишь зверей или монстров, потому что «шкура-маскировка» идеально отводит подозрения… они оба желали быть выше инстинктов. И, на самом деле, за столько веков у них идеально получалось управлять ими, в отношении неё… и подавлять их без вреда для себя, в отношении него. Сколько бы она, длинноволосая условная брюнетка при ровных плечах со спиной, не трясла большой упругой грудью с любопытным ромбовидным декольте, пока подносила красное вино ко рту… собеседника же её внешность ни к чему не побуждала и ни к чему не призывала. — Прекрасно понимаю, кто будет над, а кто под. Нет ничего хуже в человеке, когда он сам себе даёт ложные надежды и обещания. И вообще, прекрати опираться на, как ты называешь, танцующую вальс симпатию ко мне, Вега. Каждый раз тошно видеть это, когда ты пытаешься меня увлечь… и на твое счастье, что не силой. Ведь после этого, после твоих грубых методов нас ничто больше не побудит пытаться дальше приходить к общему соглашению. Оба — древние, оба жили столетиями, оба давным-давно обрели человеческий облик и умело управлялись с ним, его жаждами и потребностями. Оба давно знали, чего желали, либо думали так, но о необдуманном слепом следовании идеалам, что могут нестись, как ветер, не могло быть и речи оттого, что они слишком взрослые, чтобы поддаваться влиянию. И оттого контраст чувствительности ещё более прелестен, когда она демонстрирует свою красоту умением общаться и удерживать вид гордым. Ради того, чтобы он сдался, поцеловал и сам пригласил в любовный водоворот страсти, показывая перед ней своё первенство хоть в чем-нибудь… Так было, так и осталось, рвз она всегда была на шаг впереди него, этого светловолосого мужчины в практически солидном возрасте, в черном костюме. Будто он одел фрак, с чего-то используя его, как повседневный наряд, тогда как она вся представала напротив него в полностью белом платье до пят, с кружевами сверху и снизу — собрались на свадьбу, но перепутали место, где она проходит? Да их парирования о своем будущем, что почему-то должно касаться прямо будущего всех людей на земле, уже могли по праву называться высокими отношениями, для чего нет необходимости ни в какой расписке и супружеском долге! Но нет, ему будет смерти подобно поддаться ей и начать упрашивать, либо умолять одуматься. Ведь для истребления человечества для создания своего мира она, Вега, сделает всё, что приблизит её к такой «мечте»… тогда как он, Бэм, так и продолжит демонстрировать свои потуги в справедливость так, что всего-навсего будет дальше идти за ней по пятам, как её питомец. — У тебя в порядке вещей обижать женщин словами без прямых оскорблений или, собственно, самих обидных слов? Бэм, типичным культурным общением ты смеешь задевать меня. И спрашивается, как давно… сколько столетий назад ты этому научился? — Если ты желаешь так думать, твое право и твоя правда. Тебе не важен мой характер и мое отношение, Вега, и ты не отступишься от своего… одно пойми, что частично внутри мне будет очень жаль порезать тебя на куски, стоит нам схватиться в битве. Неужели желание стать человеком и свободно называть себя так… может порождать настолько разные пути следования к этой реальной мечте? Разговорам должен прийти конец, и пусть вино не особо развязывало язык этой стройной и крепкой женщине с большой грудью и руками с почти такими же уловками, как у ведьмы… мог быть обнаружен шанс, что она проболтается теми словами, которые бы не давали и намека на то, что она могла себя выдать. О нет, она скорее скажет прямо и в лицо то, что думает и что задумала… ей хватит норова сказать тому, кого она «любит», чтобы он немедленно трахнул её на глазах у всех здесь присутствующих, пока она в добром настроении и здравии… перед тем, как убивать зрителей, потому что люди оставалась для неё бездумными невежественными «притеснителями». — Да, да, да, браво, мистер благая весть. А всё так между нами лишь потому, что наши цели стать людьми отличаются друг от друга… только и всего. Но ты высказываешь свой путь не окончательно рьяно и полностью убеждённо, потому тебе так просто даётся допущение не выносить меня, но тебе видеться со мною. Роковая красотка с бордовой помадой на губах и при стройных ногах, и сейчас продолжая обдумывать бесшумный геноцид людей в таком чистом и непорочном платье «невесты», уже не смогла не закурить, поднося ко рту мундштук, пока закинула одну ногу на другую, специально в эти секунды коснувшись носком скрытого в брюках паха благородного блондина со шляпой на голове. Будет отпускать дым на его лицо, чтобы он хоть как-то чувствовал её собой, раз и не думал о намеках предаться страсти «в последний раз» перед кровавой бойней, где сплетённые словно черной вдовой её политические сети уже было ни в какую не остановить… не захочет, «пожалеет»? Или так вольна думать только оскорбленная, либо наоборот, та женщина, которая может знать мужчину ну слишком хорошо… без отношений и без симпатий с его стороны. — И да, ты опять не уточнил… настолько солидный красавец в этой человечьей шкуре… что это человеческий прокол, как называется убеждение самого себя ложными надеждами, да? Мы с тобой оба звери, и на самом деле это не то страшное, чего стоит бояться нам с тобой. Да, тем, кто способен использовать обман с умом… и мало того, вести за собой толпы! Из идеи может состоять вся жизнь, не на пустом месте были сохранены и широко известны случаи, когда человек разумный отдавал всего себя одному делу вплоть до смерти. И ладно если речь могла идти об искусстве вроде картин с мелодиями, или область науки с медициной для её совершенствования… стоит вообразить массовое истребление этой целью, как она пьянит гораздо моментальнее, чем любое благое дело, пусть даже для своего обогащения. Лидер может быть привлекателен для народа, стоит ему проехаться по его ушам возвращением лишенных прав либо изложением сути вещей с пристальным обращением внимания на одну единственную плоскость о том, что мир давно гниёт, когда в самом деле и гнить больше нечему… Не на эту ли цель направлены выборы людей на правление, пусть простой люд давно знает, что большинство «обещает» для собственного обогащения? — Почему бы мне не надеяться на то, что однажды ты снова можешь и захочешь лихо возжелать меня до безумия утолить жажду обратным путем, окропив мою вагину своими зверским слюнями? Ту самую жажду по мне как раз до твоих губ у моих чресел, а, Бэм? Не оправдывайся, как подрастающий людской школьник, что ни разу не смотрел на меня, как на ту, которую бы не полюбил ни в жизнь… Как же тогда ты мог или всё ещё можешь пояснить, что у нас была с тобой половая связь? И я не рассматриваю этот факт, как-то, что ты вновь подчинился мне, пусть у тебя не было предпосылок к тому, чтобы испытывать влечение ко мне, как к связующему сосуду. Пошлые слова, пошлые намеки, пошлые просьбы, пока полная явных тайн широкоплечая звериная леди в безумно красивой людской форме произносила их в этом чертовом святом платьице для непорочных дев. Особенно создавалось множество противоречий о том, насколько Вега чиста, чтобы выглядеть так и позиционировать себя такой, пока продолжает засасывать табак и выдыхать его… И вообще, важно ли ей, что другие бы как раз и думали о ней, что она с такой внешностью и в таком наряде в прямом смысле преподобная и приближенная? Пока ей всего лишь нравилось носить эту белую красоту на себе… довольно редко, но употребляя белый рай виде порошка. К слову о том, чтобы её считали великим учителем… было и осталось много примкнувших к ней через такие чувства в том числе среди политиканов и бизнесменов, потому этот образ был его довольно выгоден. Образ, что гораздо раньше, до «столкновения» с Бэмом стал частью её настоящей — лояльный к людям, как к тем, которых она считает скотом и букашками, возомнившими о себе невесть что. Вот только те, кто внял ей однажды, и находится под её любящим вниманием, когда о материнском и сексуальном практически не было и речи… выхватили ли золотой билет, уже имея предостаточно, не желая лучшего, чем то, что есть сейчас? Желая быть лучше других не в отношении морали и светлости, но опять же иерархически и богаче? А потому высокомернее, от того, что получили её благословение одобрением, пока она заверяла следующих за ней, что она всецело надеется на них в совершении её суда. — Наш секс, даже три раза с тобой, Вега, по сих пор не решает ничего. Мы вовлеклась… проводили его в качестве эксперимента… и если тебя боятся, не любя чувствами, но страшась задеть тебя, это не мои проблемы, тебе ясно? Быть человеком означает расположение к себе других людей. Не настраивание их друг против друга, что ты и делаешь, прячась с широкой стеной реформ и поправок в законе верхней, богатой и нижней, бедной сторон этой столицы. Богатые с бедными и без тебя легко бы расправились друг с другом, впусти они того зверя, из чего состоит наша с тобою природа. Она всё курила, смотря среди дыма хищными глазами на него, забавляясь тем, как удачно задевала его внутренние душевные, человеческие струны. Надеялась своим взором к нему окончательно добить его, чтобы он разоблачился обратно в страшного зверя и повалил её на пол, чтобы трахнуть за её дерзость, пусть даже это страстное действо не могло бы обойтись без мордобоя между ними, раз они оба очень сильны… Однако теперь, хорошо расслабившаяся замечательной ресторанной атмосферой с живой музыкой и достаточно вкусной и подходяще оформленной едой, чтобы эта кухня называлась высокой, не ждала, что её взгляд прошения, где за ним больше читалась жажда доминирования вовсе не только над телами, но самими основными идеями их обоих, сработал бы на нём теперь. Настолько стар, хотя внешне не настолько полувековой увядающий мужчина, чтобы волноваться о потере мужской силы над женщиной, что словно выпила эликсир молодости? Или в молодости его, конечно, тоже заботило множество иных вещей, вот только сексу он тоже уделял отведенное время, стоило самой природе затребовать её от него. В общем, не отвлекаясь от того, что она чудовище в облике шикарной красавицы с уместно огромной грудью и волосами, что длиной и прямой укладкой при их черноте выглядели длинными, ну очень тонкими лезвиями, ему было противно, что она своим носочком в каблуках доставала до его паха. И стоило ему отодвигать его коленом, ей наскучило это занятие, и она, рыча про себя, снова еле-еле вовлеклась в рутину взаимопонимания. Не помогали ни в коем разе и её полу-кошачьи глаза, даже в некоторой форме полумесяца, что могли раскрываться по её воле среди приглушённого света и чуточку ярко сиять перед ним зелёным светом… Тогда как он не любил такой выпендрёж и удерживал его в себе. — Ну да, гипотеза просто шикарная, до тебя так определено никто не думал, понимаешь? А что же они прежде не дошли до этого пика непереносимоси друг друга? Может потому, что власти здорово, сильными узлами завязывают руки до крови на запястьях… разве это не так, Бэм? Для чего пересекаются вплоть до того, что под конец проводят время за краткими, но охватывающими предостаточно тем разговорами… зная, что между ними обща лишь их сущность? Задаются ли они вопросом, с чего ради не прекратить «случайные» встречи без слов, что они оба не знали, что столкнутся там или здесь… ведь давно у сих зверей внутри людей сложилась реакция при встрече раздирать пальцами плечи и груди друг другу не от страсти, а готовности биться за свои идеалы? Он добро, а она зло, и было ли им комфортно от того, что они добровольно, осознавая, попали в древнейшее клише, что мог видеть и ощущать любой разумный организм на заре человечества или самого первого разума на планете жизни? — Или анархия совершенно не твой конек, прямо как виски, как сам напиток, с любимой женщиной на коленях, которой ты меня не считаешь? Отлично, что ты не завел речь о том, что количество нашего с тобой траха, тем более, когда я умертвила твой плод после одного из них… три раза, значит? Хватает же тебе ума за столько лет не приплетать библейскую легенду, что человек, умирая, на третий день воскресает на небе. Секс со мной равен для тебя ускоренному приближению к твоей смерти? Ведь и животные чувствуют добро со злом, что есть они оба и чем отличаются друг от друга. Но даже если так, и эти двое не просто попали, а создали вокруг себя типичный сценарий добровольно… речь о существовании всех людей земли с его стороны, как воина за справедливость, и истреблении с её точки зрения. Как той, что отчасти была унижена и одно время в самом начале её эпохи презираема от непонимания её увлечениями… Настолько ли её глубоко задело то, что её создатель из людей-алхимиков, относившийся к ней, как к самой любимой дочери опять же столетия назад, был осужден и казнён за еретичество и обращение к запрещённой магии, что уже тогда была в некотором роде тесно связана с наукой? — Ты сама это выдумала… на это могу лишь сказать, что если тебе комфортно думать так, или о чем-либо ещё, могу только пожелать жить с этим, если тебе от этого легче. Как и посмела вбить себе в голову ложь… что я, как все монстры, что здесь, в Японии называют ёкаями каждую неведомую тварь, произошли от тебя. Кто же мог заниматься любовью с тобой, что ты производила бы их на свет естественным путём… тот, кто создал тебя?