терапия (не) влюблённых

Дождливое лето. Жарко, душно, небо покрыто почти чёрными тучами, хотя на часах всего шесть вечера. Темно. Под ногами лужи и грязь, впереди мелькает девочка с забавными хвостиками и с жёлтым зонтиком, которая держит за руку, видимо, своего отца. Пахнет озоном и мокрой травой, пахнет безнадёжностью какой-то и тоской, пока в наушниках громко играет какая-то песня, которую Виолетта ещё не слушала. Она бредёт по почти пустой улице и думает о том, что домой хочется. Думает о доме, когда по ступенькам к двери поднимается, на которой табличка висит «Центр современной психотерапии». У самой двери, уже внутри, Малышенко бахилы надевает и говорит девушке, стоящей за стойкой администратора: — Даша, привет. Как дела? Та улыбается и кивает, отвечая: — Привет, Вилка. Да пойдёт. Ты как? Виолетта жмёт плечами и наушники из ушей вытаскивает, обратно в кейс для них вкладывает и говорит: — Как обычно. Ничего не меняется. Каплан вздыхает и произносит, когда Малышенко мимо неё проходит, направляясь в кабинет: — Желаю хорошего сеанса! Вилка большой палец вверх поднимает, даже не повернувшись. Тянет на себя дверь, на которой написано «групповая психотерапия», и заходит в помещение. Там стены светло-бежевые, белый мягкий ковёр и стулья, что стоят по кругу. Стол, стеллаж с книгами, кресло-качели и… пока никого. Малышенко разувается и место у окна занимает, потому что это угол, и там, как ей кажется, безопаснее. Кого она боится? Никого. Просто… гонится за комфортом. «Сейчас бы дома спать, а не тут сидеть», — думает, потому что устала безумно за день, потому что погода отвратительная и потому что уже две недели у неё депрессивное состояние, что отнимает все силы, из-за которого Вилка даже голову нормально помыть не может. Ничего не хочется, ничего. Похудела даже, истощилась и потерялась в очередной депрессии, которую долгое время отрицала. — Виолетта, милая, ты уже пришла. Не волнуйся, сейчас девочки придут, и мы начнём. Любовь Розенберг. Клинический психолог, что проводит групповую психотерапию каждый понедельник в шесть тридцать вечера. Женщина, которая умеет и слушать, и советы давать. Хорошая женщина. — Да, здравствуйте. Кивает, а та подходит и мягко плечо поглаживает, всё понимая. Спрашивает аккуратно: — Хочешь зелёный чай? Виолетта кивает и растягивает губы в улыбке, хотя в этих стенах притворяться не требуется. Тут открытость нужна, чтобы эмоции негативные проживать, а не в себе закапывать… но Вилка пока так не умеет. Она ничего не умеет, совершенно. — Подожди пару минут, сейчас принесу. Расскажешь потом со всеми, как у тебя прошла неделя? Малышенко кивает, притягивая колени к груди. Механизм защиты, словно она в опасности, хотя это не так. Тревожность из-за чего-то, о чём Виолетта даже не думает. Раздражение, потому что она устала так жить. Устала тревожиться на постоянной основе, устала глотать по четыре вида таблеток и устала… просто устала. — Здоров, Вилка. Чё как? Хриплый голос пришедшей Кристины Захаровой, у которой проблемы с аутоагрессией, инцест в анамнезе и куча-куча блоков в голове. Они с Малышенко дружат. — Привет. Как обычно. Крис смеётся и рядом усаживается, закинув рюкзак на колени. Выглядит привычно весёлой, но Виолетта предполагает, что сегодня она будет плакать. Захарова часто плачет на терапии, и это хорошо, это значит, что она постепенно открывается, с такими пациентами легче работать. — Я вот в футбол играю периодически. Обожаю, короче, это дело, ну… я говорила, короче. Малышенко кивает, положив подбородок на свои колени. Хочет уже домой, хочет просто лечь в свою удобную постель, накрыться одеялом с головой и… забыться. — О, девки, привет! Чё вы, как вы? Ангелина, симпатичная низенькая девушка, у которой булимия и которая за эти две недели похудела больше, чем Вилка, а ещё сменила цвет волос на розовый. Малышенко молчит, потому что устала говорить, а Кристина, видя это, понимающе кивает и отвечает: — Да пойдёт, Гель. Как сын? Та расцветает и, широко улыбаясь, падает на место рядом с Захаровой: — Ой, да отлично! В садике была у него, подружку уже нашёл. Виолетте нравится Ангелина. Та весёлая часто, любит сына и… добрая. Безумно добрая. Но иногда слишком громкая, от чего Малышенко закрыться хочет. — Бродяги, как вы, мои? Любимый акцент. Вилка на пришедшую Амину смотрит и улыбается, потому что соскучилась. У той компульсивное переедание и потрясающее чувство юмора. Виолетта любит Усманилаеву: — Привет, Амина. Та к Вилке подходит и взъерошивает волосы, заставляя улыбнуться шире, хоть и устало. — Девочки, вы собрались? Замечательно. Рада видеть каждую. Присаживаемся. Любовь Розенберг возвращается с кружкой ароматного ромашкового чая для Виолетты. Та с благодарностью кивает и отпивает немного, согреваясь, понимая, что успела почему-то замёрзнуть. — Расскажите о том, как прошла ваша неделя. Амина, начнём с тебя? После этого Малышенко перестаёт слушать, потому что… потому что не может. Она так устала… — Виолетта, детка, ты в порядке? Вилка приходит в себя после того, как тёплая ладонь психотерапевтки касается её кисти. Моргает медленно и кивает. Любовь чуть улыбается ей и на место садится. Произносит мягко: — Расскажешь, как прошла твоя неделя? Малышенко не хочет. Точнее, хочет, но ей кажется, что это глупо. Все её проблемы глупы, как и она сама. Но надо бороться с такими мыслями, не позволять топить себя. Надо… — Простите, опоздала. Знакомый хриплый голос. Виолетта замирает. Шокировано смотрит на дверь, у которой стоит светловолосая девушка, которая любила и которую любили. Вилка дыхание задерживает, в глазах появляются слёзы, когда их взгляды встречаются. Ей кажется, что она в ад попала. — Кирочка, всё хорошо, проходи. Розенберг не понимает ничего. Виолетта же не называла ей имени девушки, что бросила её без причин, кинула и оставила страдать. Малышенко с места вскакивает и, не слушая ничего, мимо Киры проходит, толкнув плечом. В туалет летит, где закрывается и задыхается от слёз. Её трясёт, когда она садится на пол и пытается дышать. Пытается вспоминать дыхательные упражнения, пытается не захлебнуться в своей печали, пытается из головы прогнать воспоминания навязчивые, что нахлынули на неё лавиной. «Блять, нет… сука, да вселенная шутит, да?» — всхлипывает судорожно, дрожащими пальцами вцепляясь в свои волосы. Бьёт себя по голове несколько раз, сильно, чтобы прийти в себя, но получается плохо. Воду ледяную включает и брызгает себе в лицо, дышит сипло, перед глазами темнота сгущается то ли от недостатка кислорода, то ли от того, что в её жизнь вернулся человек из прошлого. — Вилка, ты как? Чё убежала? Кристина. У двери стоит, стучится, а Виолетте плохо. Она губы дрожащие облизывает и открывает рот, чтобы что-то сказать, но не может. Ничего не может. Снова. Снова беспомощная, снова… жалкая. — Открой дверь, бля, я волнуюсь! Или я счас Розенберг позову. Малышенко вздыхает и, чуть не упав, к двери подходит. Открывает. Видит взволнованные голубые глаза, которые бегают по её лицу, пытаясь понять, навредила себе Виолетта или нет. Та хмыкает и мотает головой, по щекам снова слёзы бегут. Захарова выдыхает: — Малыш… Нежно так, отчего Вилка плакать сильнее начинает. Крис дверь за собой закрывает и прижимает к себе Малышенко. Гладит по спине, слушает всхлипы и чувствует ледяные пальцы, что сжимают края её футболки. В макушку растрёпанную целует и шепчет: — Хэй, Вилочка, давай, успокаивайся. Хочешь, сёдня на машине покатаю? Добивается, наконец-то, смеха и вытирает красные щёки Виолетты. Та кивает и шмыгает носом. Улыбается широко и к раковине подходит. Снова ледяной водой умывается, капли под футболку стекают и заставляют дрожать. Кристина спрашивает, стоя за спиной, наблюдая за выражением чужого лица: — Что произошло? Вилка вздыхает, прикусывает нижнюю губу, а потом отвечает, повернувшись лицом к подруге: — Кира. Я знаю её. Это моя первая девушка. Кристина брови поднимает, спрашивает, явно вспомнив один из их разговоров: — Стой, та Кира? Серьёзно? Виолетта хмыкает и кивает, уставшая и измученная ещё больше. Отвечает, хотя Захарова всё и так поняла: — Да. Та Кира. Правда, тогда у неё были тёмные волосы. Малышенко плохо. Она позволяет Кристине до машины её довести, а потом извиниться за них обеих и уехать. Вилка больше не хочет ходить на терапию, потому что там Кира.

***

Дни сменяются днями, ночи — ночами. Малышенко на терапию не ходит две недели и понимает, что страдает без неё. Скучает по девочкам, по их слёзам, по Любови Розенберг. Безумно скучает по атмосфере группы людей, которые понимают друг друга фактически без проблем. кому: шума Вы там как? Что интересного? ответ через пару минут. от кого: шума да пойдёт. кира твоя не ходит особо, молчит обычно, хотя геля подслушала разговор и сказала, что она про тебя спрашивала. Виолетта стонет и закрывает лицо ладонями, ударив по нему телефоном. Дышит тяжело, потому что это издевательство. Медведева издевается над ней, даже когда они не общаются. кому: шума Про что спрашивала? от кого: шума не ебу, честно. ты будешь ходить? я скучаю, бро Малышенко судорожно пытается успокоиться и печатает ответ, видя, как слёзы капают на экран. кому: шума буду. я приду завтра. И снова ревёт, потому что, кажется, не смогла отказаться от Киры даже спустя столько лет. Не смогла отказаться и не сможет. «Больная у меня, блять, любовь», — думает. и знает, что у Медведевой такая же.

***

Утром Виолетта пьёт транквилизатор, завтракает яичницей и от нервов ей же блюёт. Её трясёт, когда она умывается и волосы пытается привести в порядок. Депрессивное состояние не отступает, нет, но отходит на второй план. Ей хочется, чтобы Кира видела, кого упустила. Видела, кого сломала и чьи кости словно пожевала. Днём Малышенко старательно избегает тревоги, пьёт энергетик, который ей запрещён, по сути, из-за тревожного расстройства и… ждёт вечера. Очень ждёт. До безумия. Выбирает сегодня юбку, бреет ноги и рассматривает разные татуировки. «Когда мы были в отношениях, у меня их не было. Кира говорила, что я и без них прекрасна», — хмыкает и хочет лезвием по ноге провести, но заставляет себя перестать об этом думать. Жмурится только и слёзы агрессивно смаргивает, разглаживая приятную ткань. Сверху блузку воздушную накидывает и ненавидит себя за то, что делает. Вообще за всё себя ненавидит. За то, что не уважает, за то, что красивой быть хочет, потому что там блядская Кира. В шесть идёт по улице, сегодня солнечно. Виолетта жмурится от яркого света и закуривает у ступеней центра психотерапии. Её внезапно крепко обнимают, поднимая над землёй, заставляя ойкнуть и выронить сигарету. Повернув голову к подошедшему человеку, Малышенко улыбается: — Крис, привет. Та улыбается в ответ и держит фактически на руках. Под солнечным светом глаза голубые-голубые, а волосы словно золотые. Вилка называет её Рапунцель. — Наконец-то ты пришла, мелочь. Я соскучилась. Кружит Виолетту, словно та невеста, пока Малышенко смеётся и за шею цепляется, боясь упасть. — Всё, Крис, пора идти. Давит на плечи, а Кристина её на землю ставит и, оглядев наряд, свистит: — Какая красивая. Не хочешь прокатиться потом? Подкатывает, а Виолетта это нравится. У них потрясающая дружба и потрясающий секс по дружбе. — Хочу. Не замечают взгляда тёмных глаз, внимательно наблюдающих за происходящим.

***

— О, Виолетта, я рада, что ты к нам присоединяешься. Любовь Розенберг улыбается, смотрит на вошедших Захарову и Малышенко, на что первая притворно протягивает: — А меня не рады видеть, да, Любовь Розенберг? Не ожидала от вас тако-о-й подставы. Та взмахивает рукой: — Тебя я постоянно вижу, Кристина. А вот Виолетту нет. Шума фыркает и не может сдержать улыбку. Девушки садятся рядом друг с другом, а потом слышат голос Медведевой: — Здравствуйте, извините, задержалась. Виолетта вздрагивает, а Крис успокаивающе берёт её за руку. Геля, наблюдающая за этим, накрашенная очень ярко и красиво, поднимает брови. — Проходи, Кирочка, присаживайся. Начнём с тебя сегодня? Та кивает. Вилка замечает, что у той отросшие волосы, деловой костюм и… не чувствует отвращения, хотя должна. «Она изменилась или скрывает свою истинную натуру? Думает, что вернёт меня?», — раздумывает, поглаживая горячую кожу Захаровой. Медведева смотрит на их руки, на лицо Виолетты, покрытое татуировками, и хмурится. «Что, не нравится? Я как черновик благодаря тебе. И не из-за татуировок. Из-за того, что ты меня, блять, использовала», — она злится. Раздражается, потому что претензий не понимает. Подбородок вскидывает горделиво, словно не волнуется, словно не она ревела на протяжении нескольких дней и паниковала перед выходом. — Моя неделя прошла как обычно. Я была на двух фотосессиях, гуляла со своими друзьями и… чувствовала себя неплохо. Меня волновало то, о чём мы с вами на индивидуальной встрече говорили, но… я это игнорировала. Вилка хмыкает, а Захарова шикает на неё, мол, «молчи». Та закатывает глаза, а Кира, видя её реакцию, вздыхает. Любовь, чувствуя напряжение, вздыхает и произносит: — Виолетта, а ты расскажешь о том, как прошла твоя неделя? Обычно Малышенко отказывается, но не сейчас. Сейчас она показательно игнорирует Медведеву и кивает: — Да. Моя неделя прошла… необычно. Я вспомнила одного ужасного человека из своего прошлого, сходила на свидание и поняла, что жить настоящим лучше. Врёт про свидание. Не ходит на них, предпочитает секс с Кристиной, потому что та влюблена в Лизу с социофобией и точно никогда не влюбится в неё, в шумную Вилку. В глазах Киры мелькает проблеск боли и Малышенко питается им, радуется. Чувствует себя садисткой, но не может перестать делать больно, потому что ей сделали куда больнее. — Свидание? И с кем же? Спрашивает Медведева хрипло, видя, как Кристина и Виолетта держатся за руки. На это вторая хмыкает и отвечает: — Свидание, представляешь. А это не твоё дело. Ты забыла, что сделала? Я свободный человек, трахаюсь с кем угодно и хожу на свидания. Желчь словно вытекает, и Малышенко не может её остановить… или не хочет. Потому что Кира заслуживает боли, заслуживает страданий. Всего заслуживает. — Поговорим? Спрашивает Медведева, а Вилка смеётся и мотает головой: — Нет. Я лучше разом от всех таблеток откажусь и от курения. Это было бы пыткой, но общение с бывшей ещё хуже. Потому что Виолетта боится простить и вновь показать себя тряпкой. — Девочки, не ссоримся! У нас здесь комфортная обстановка, и ваши конфликты мы можем обсудить по-отдельности или с вами двумя в отдельное время. Малышенко вздыхает и игнорирует разочарованный взгляд Киры, потому что она даже его не заслужила.

***

— Блять, да… Да, Крис, вот так… Виолетта стонет с широко раздвинутыми ногами, пока её лучшая подруга отлизывает ей прямо в машине. Это неудобно, но они за время общения приноровились к этому. Малышенко длинные пряди сжимает в пальцах и тянет на себя, заставляя поцеловать и войти внутрь пальцами. Стонет громко, несдержанно, кончает через пару минут, выдыхая в ухмыляющиеся губы. Крис пальцы вынимает и облизывает, а потом спрашивает: — Закажем пиццу? Жрать охота. И го ко мне? Виолетта кивает, тяжело дыша и натягивая трусы. Потом они едут к Кристине домой, где смотрят какой-то сериал и поедают пиццу. — Реально не хочешь поговорить с ней? Захарова гладит спину Вилки после того, как та отлизала ей. Малышенко качает головой: — Не хочу. Разочаруюсь снова, или она меня обвинит в том, что сама сделала. Крис вздыхает и шепчет: — Ты подумай, бро, может, всё не так, как ты думаешь. Малышенко привстаёт и недовольно смотрит на подругу: — Ты её защищаешь? Захарова качает головой и обратно на себя Вилку укладывает: — Нет. Но… подумай. Та фыркает, но… задумывается.

***

— Давай поговорим. Но если ты опять будешь винить меня во всех грехах — я уйду. Виолетта перед Кирой стоит рядом с центром психотерапии. Курит, подавляя желание сбежать и не слушать. Та кивает, губы облизывает и в сторону смотрит. Малышенко понимает, и они отходят в сторону. Медведева начинает: — Я… хочу извиниться за то, что тогда произошло. Это было отвратительным поступком, кис, правда. Вилка хмыкает и едко выплёвывает: — Не называй меня так и… за что именно ты извиняешься? За то, что влюбила в себя, забрала к себе, делала вид, что любишь, а потом выставила за дверь в феврале? За это извиняешься? Или за то, что сломала меня? Конкретику, Медведева, говори, а не хуйню. Кира прикрывает глаза и кивает: — Да. Да, блять, я извиняюсь за то, что выставила тебя, это было неправильно, но… я любила тебя. Сильно. — Ты, блять, не ври мне. Нельзя любить и бросить на произвол, сука, судьбы. Нельзя любить, нельзя… нельзя говорить этого, если ты без объяснений причин оставляешь человека! Не смей говорить мне о любви! Малышенко почти кричит, слёзы не показывает, потому что не хочет плакать из-за Медведевой снова. Та не заслуживает этого, ничего не заслуживает. — Я любила тебя и люблю до сих пор. Спустя столько лет, Вил. Я жалею каждую секунду своей жизни, что бросила тебя. Я испугалась. Испугалась, что сломаю тебя. — И сломала. Сломала, сука, как и боялась.

***

семь лет назад. — Ты мой космос, маленькая. Ты самая замечательная. Кира целует руки Виолетты, смотрит влюблённо и нежно, любит до безумия. Та, смущённая, бормочет: — Ты меня смущаешь, Кирюш… Медведева хмыкает и на колени встаёт перед Вилкой, которая на их кровати сидит. Им обеим по шестнадцать, обе горячие и юные, эмоциональные и любящие. Кира выцеловывает нежные бледные бёдра, выше поднимается и продолжает: — Люблю тебя до безумия. Очень сильно. Ты самая хорошая для меня. Виолетта краснеет сильнее и лицо ладонями закрывает, потому что возбуждается, потому что никто не говорил ей такого, даже родители. — Я никогда не перестану любить тебя, мой космос, моя душа. Никогда. А вечером Малышенко возвращается к их квартире, но дверь закрыта. Её вещи стоят на лестничной площадке, и даже записки нет. Ничего нет, и Киры тоже. Куча голосовых, звонков, и всё без ответа. Разбитое вдребезги сердце, два года употребления, полгода в наркологичке и тревожно-депрессивное расстройство. Потеря доверия к людям и избегание отношений.

***

— Я хочу всё исправить. Позволь мне, маленькая, пожалуйста. Кира умоляюще смотрит и подойти хочет, но Вилка шугается. Отодвигается резко, едва не падая и качет головой: — Нет. Ты… ты ничего не исправишь. Ты обещала, что никогда не бросишь, но бросила. На этом всё. Наша история закончилась тогда. Медведева качает головой и выглядит ещё более разбитой. За руки всё-таки хватает: — Прошу. Дай мне шанс. Виолетта ненавидит себя, потому что закрывает глаза. Даёт шанс и хочет умереть, потому что уверена, что Кира этот шанс проебёт.

***

— Скажи, Кира, почему ты рассталась с Виолеттой? — Потому что я боялась её сломать. Во мне начали проявляться ужасные качества. Я хотела закрыть её, хотела подчинить себе, чтобы никто не видел её, понимаете? Меня это напугало. Групповой сеанс, только Кира и Виолетта. Любовь Розенберг кивает и делает запись в своём блокноте. Переводит взгляд на Малышенко, которая спиной к Медведевой сидит, и произносит мягко: — Виолетта, скажи, что ты думаешь по этому поводу? Та хмыкает и отвечает, забросив ногу на ногу и обняв себя руками: — Я думаю, что она дура. Мы могли всё обсудить, пойти куда-то вместе. Что угодно было бы лучше расставания. И я бы позволила себя запереть. Кира вздыхает: — Поэтому я и ушла. Я не хотела для тебя такой жизни. Вилка закатывает глаза, сдерживает порыв обернуться, произносит: — Ты всегда решала за меня. Ты не хотела для меня такой жизни и дала мне более худшую, да? Позволила страдать и ненавидеть себя, я верила в то, что это я виновата, что я была недостаточно для тебя хороша. Медведева поражённо замирает, пока психолог делает пометки и молчит: — Ты… я же говорила, что всё в порядке, что ты для меня идеальна… — Да, говорила, а потом сбежала и слова не сказала! Что я должна была думать? Виолетта взрывается и резко поворачивается, едва не уронив стул. Добавляет раздражённо: — Ты, блять, мои мысли читала или что? Ты… ты… у меня слов нет. Она пальцы в волосы запускает и колени к груди притягивает. Любовь пытается их успокоить: — Девочки, скажите, вы готовы работать с этим? Кира тут же кивает, а Малышенко вздыхает. Молчит пару минут и выдыхает: — Да. Готовы. После приёма они на одной остановке сидят. Мимо Кристина с Лизой проходит, улыбается и подмигивает. Виолетта рада за подругу, правда… Но скучает по их сексу. — Вы были вместе? Малышенко учится не агрессировать и не защищаться без надобности. Отвечает хрипло: — Нет. Мы друзья. Лучшие. «тебя это не касается», — проглатывается, хотя Кира всё понимает. Она говорит уверенно: — Я хочу всё изменить. Хочу, чтобы ты вновь меня любила. — А я и не переставала. Глаза в глаза. Тёмные, почти чёрные, и ярко-зелёные, что устало смотрят. Блеск надежды и Кирин шёпот: — Правда? Такое же тихое: — Да. И надежда, что вновь родилась. Возможно, космос Виолетты воскреснет, как и её вера в Киру. Возможно, Кира больше не будет бояться сломать, потому что поймёт, что ломать уже нечего. Возможно, в их доме снова будет смех. И возможно… у них опять будет «их» дом.