Лицом к лицу

Ким Сокджин двадцати одного года от роду уже не раз давал себе зарок — не пить в компании своих неугомонных друзей Ким Намджуна и Чон Хосока. Потому что всякий раз, когда это случается, Джин встревает в неприятности. И всякий раз наутро после этих неприятностей снова клянется не пить с этими придурками, у которых фантазия разгоняется от уровня «норма» до уровня «пора в психушку» за считанные секунды. А потом наступает пятница и… Стук в дверь заставляет Джина оторвать зад от удобного дивана и поплестись открывать. Он ничуть не удивляется, когда видит на пороге улыбающихся попугайчиков-неразлучников Кима и Чона с огромными пакетами, издающими подозрительное звяканье. — Нет! — твердо отрезает Сокджин и пятится, когда друзья решительно вваливаются в квартиру. — Я не буду с вами пить! В прошлый раз отцу пришлось вытаскивать меня из полиции, куда меня забрали за непристойное поведение! — Но ты же не сделал ничего плохого? — вскидывает брови Хосок и тут же растягивает губы в широкой улыбке, обнажая ровные белоснежные зубы. — Ну если стриптиз на барной стойке считать «ничего плохого», то да, — ворчит Джин. — Брось, какой стриптиз?! — в один голос кричат парни. — Подумаешь, всего лишь рубашку расстегнул. — Да, но если учесть, что это была барная стойка одного из самых крутых ресторанов… — кривится Сокджин, наблюдая, как Нам и Хоби выставляют на стол выпивку и пластиковые контейнеры с закуской. — Вот потому мы сегодня пьем дома, чтобы больше не было подобных эксцессов, — поучительно изрекает Чон и снова улыбается во все тридцать два. — Чтобы не было подобных эксцессов, я предпочту не пить вообще, — фыркает Сокджин, демонстративно достает из холодильника пачку апельсинового сока и наливает себе полный стакан, не оставляя места для алкоголя. Четыре часа спустя… — Вы совсем ебнулись к херам?! — вопит Джин, когда две пары рук пытаются стащить с него джинсы. Он сопротивляется, отталкивает наглые конечности друзей, которые на глазах превращаются в коварных предателей, и пищит на пределе своего голоса, когда штаны с него пытаются снять вместе с бельем: — Трусы, блять, хоть оставьте, дебилы! — Условие было — без ничего, — басом хохочет Намджун и все же стягивает рывком одежду до колен, являя белый зад Сокджина, ярко контрастирующий со смуглой кожей спины. — Да-да, ты сам согласился! — вторит Наму Хосок, прыская от смеха. — Тебя никто за язык не тянул. — Откуда я знал, что у тебя три туза к паре десяток на руках? — скулит Джин, прикрывая причинное место руками. Не играть в карты с этими двумя придурками, тем более на желание, — еще одна клятва, которую периодически дает себе Сокджин. Но, по обыкновению, ее же и нарушает. — Господи, Джин-и, да что ты ломаешься как девственница, — гогочет Нам, оглядывая стройную фигуру друга с ног до головы. — Выглядишь роскошно. Да твоей соседке несказанно повезет, если ты заявишься к ней в таком виде. Она пищать от восторга будет. — Ну да, выглядишь, как будто со страниц глянца сошел, — ухмыляется Хоби, которому далеко не впервой видеть Джина в чем мать родила. Они всю старшую школу играли в одной команде по баскетболу и соответственно душ после тренировок тоже принимали в одном помещении. А уж там никто не церемонился. Да и смотрел на друга Хосок исключительно как ценитель искусства. Телу Сокджина позавидует любой: длинные ноги, узкие бедра, широченные плечи и плоский живот. Такого на подиум хоть сейчас. А потому Хоби рядом с ним чувствует себя гадким утенком. А ведь это ему, человеку, решившему связать свою жизнь с танцами, надо обладать такой внешностью и такой фигурой. А Хосок в зеркало на себя без слез смотреть не может. Так хоть на Сокджина наглядится. — Вот и осчастливишь свою одинокую соседку, — продолжает убалтывать Намджун, но вдруг хмурится, сводя густые брови к переносице, и произносит негромко: — Хотя так, наверное, действительно слишком откровенно. Как бы аджумма Миён сердечный приступ не схлопотала. Про соседку Сокджина друзья наслышаны. Эта тетушка изрядно портит кровь их другу, постоянно суя нос в его личную жизнь. Пристально следит за тем, как тот одевается, когда возвращается домой и, главное, с кем. Однажды несчастного Намджуна обозвала педиком только за то, что он нес Сокджина на руках, потому как тот подвернул ногу и банально не мог на нее наступать. Подумать только, обозвать Ким Намджуна геем! Да он натуральней всех натуралов! Только вот сейчас этот самый натурал стоит и придирчиво оглядывает абсолютно голого Сокджина. — Чего пялишься?! — шипит несчастный, зыркая из-под бровей. — Да вот думаю, чем срамоту прикрыть, — хмыкает Намджун и обводит взглядом студию, совмещенную с кухонной зоной, пока не замечает подходящую деталь. — О, вот это подойдет! Он делает несколько шагов и возвращается на место с темно-синим фартуком в большие белые ромашки с ярко-желтыми серединками. Надевает его на шею другу и завязывает на спине, заботливо интересуясь: — Не туго? — Иди в жопу, — в тон ему бурчит Сокджин и недовольно пыхтит. Хотя вынужден согласиться, что фартук — лучше, чем ничего. По крайней мере, глаза аджуммы не прожгут его член, который тетушка не видела, наверное, лет сорок. Джин подозревает, что в первый и последний раз она на такое взирала, пребывая ещё в виде яйцеклетки. — Ну все, — разводит руками Хосок. — Осталось пойти, постучать в дверь и попросить… — Картофелечистку! — выпаливает довольный собой Намджун. — Скажи, что собрался картошки поджарить, но твоя, как назло, сломалась. — Картофелечистку? — переспрашивает Сокджин. — В три часа ночи? — добавляет, бросая взгляд на часы. — Ты в своем уме, долбодятел? Намджун не обижается. Он уже привык к такому обращению. Но не может отказать себе в удовольствии видеть психи Сокджина каждый раз, когда тот проигрывает в карты и вынужден потом выполнять всякие идиотские желания, на которые хватает их с Хосоком фантазии. — А что? — пожимает плечами Хоби. — Вполне естественное желание пожрать. — Для тебя, может, и естественное, — ворчит Джин. — Но нормальные люди в такое время спят. Никакие доводы не находят отклика у извергов-друзей, а потому Сокджин останавливается перед соседской дверью в тапочках, фартуке и с абсолютно идиотским выражением лица. Потихоньку стучит в нее, хотя стуком это можно назвать с натяжкой. Скорее, мышкой скребется. И естественно, ему никто не открывает. Он уже разворачивается, но тут дверь его квартиры приоткрывается, и в проеме появляется нетрезвая мордаха Хосока: — Так не пойдет! Ты должен постучать громко, так, чтобы там услышали. — Она спит уже, — шипит Сокджин. — Так в том и суть, дружище, что ты должен разбудить ее, заставить поднять старые кости с кровати и притащить их в коридор, чтобы открыть тебе. — Ты понимаешь, что она потом меня со свету сживет?! — Понимаю, но ничем не могу помочь, Джин-и, — фыркает Хоби. — Карточный долг превыше всего. Сокджин просыпается от того, что кто-то настойчиво ломится к нему в дверь — молотит с такой силой, что еще чуть-чуть и снесет ее к чертям вместе с дверной коробкой. — Что там за пожар? — сонно ворчит Джин, поднимаясь с кровати и плетясь в прихожую. — Чего надо? Распахивает дверь, даже не думая, что он в одних пижамных штанах и с голым торсом. А вдруг и правда пожар, а у него даже карманов нет, чтобы сигареты с зажигалкой и паспорт положить? Однако на лестничной клетке никакой паники не наблюдается. Пожара — тем более. Все, что находится за дверью его квартиры, — голый парень. Голый в самом прямом смысле этого слова, по крайней мере, насколько может судить Сокджин. Светит бледной кожей ягодиц и контрастно смуглой спины, стоя у соседней квартиры и злобно шипя на двоих явно нетрезвых особей. Джин скрещивает руки на груди и прислоняется к косяку, удивленно приподнимая брови и скользя оценивающим взглядом по обнаженному парню. А посмотреть есть на что, этого он отрицать не может. Длинные ноги, стройные и на удивление ровные, без признаков растительности, подтянутые и даже на вид упругие ягодицы, широкие плечи и черная блестящая шевелюра — все это вполне во вкусе Сокджина. Завершив осмотр тела, Джин переводит взгляд на его собутыльников и ловит на себе ошалевшие взоры двух пар глаз. А когда то самое тело, светящее голым задом, поворачивается к нему, понимает причину удивления. Сокджин будто в зеркало смотрит, с той лишь разницей, что волосы голыша длинные и спадают вокруг лица мягкими волнами, в отличие от его более коротких и совершенно прямых. Немая сцена длится добрых минут пять. Первым отмирает Сокджин. Тот, который сосед. — Это шутка такая? — он пересекает лестничную площадку, пристально разглядывая свою копию. При ближайшем рассмотрении отличия более заметны. Губы голыша пухлее, нежели его собственные, с более четким контуром. Глаза темнее, почти черные и немного другой формы. А еще он явно младше него. Лет на пять примерно. — Если и шутка, то точно не наша, — сипло произносит офигевший Намджун как самый старший из троицы, еще и автор извращенного желания. — Сокджин, солнце, скажи, пожалуйста, куда подевалась аджумма Миён? — Хер ее знает! — Она съехала. Отвечают обе копии одновременно, как по команде, а Хосок с Намджуном охреневают еще больше. — Вообще-то, я Сокджина спрашивал, — шипит Нам. — А я кто, по-твоему?! — опять подозрительно синхронное двухголосье, и Нам поправляется: — Ким Сокджина. — Тогда это не ко мне, — усмехается сосед. — Я — Кан Сокджин. — Сокджин?! — теперь уже переспрашивает вся троица из соседней квартиры, а голыш добавляет: — Это невозможно… Джин, тот который младший и с придурковатыми друзьями, сидит на диване с ноутом на коленях и пытается писать реферат по матанализу. Вот только мысли его постоянно возвращаются к тому Сокджину, который живет через лестничную клетку в квартире тетушки Миён, переехавшей, как выяснилось, к сыну в Ульсан. А освободившуюся жилплощадь предприимчивая аджумма решила сдать приятному во всех отношениях молодому человеку, вернувшемуся домой из продлившейся несколько лет командировки в Штаты. В ту злополучную ночь парни долго пытались прийти в себя. Пари утонуло в очередной бутылке с алкоголем, принесенной соседом. Сокджин-младший все глаза проглядел, пялясь на своего двойника, а Намджун с Хосоком тупо улыбались, посматривая то на Джина номер один, то на Джина номер два. Прошло две недели. Сокджины сталкивались периодически на лестничной клетке по утрам, несколько раз вместе спускались в лифте. При этом оба все еще глазели друг на друга как ошалелые, не веря в то, что это происходит с ними. По вечерам Сокджин-младший учился, а когда укладывался спать, думал про соседа. Он то и дело улыбался своим воспоминаниям. Как они поначалу пытались выяснить, действительно ли не являются родней. Джин-старший даже позвонил своей матери в шесть утра и устроил ей допрос по поводу брошенных в роддоме детей. Она посоветовала сыну обратиться к психиатру и бросила трубку. Хотя через пять минут перезвонила сама, извинилась и спросила, в чем дело, а потом еще битый час доказывала сыну, что никаких детей ни в каком роддоме не бросала. Джин-младший тоже устроил экзекуцию своим родителям, но сделал это лично, приехав к ним на выходные через неделю. Едва дотерпел, но решил, что этот разговор точно не телефонный. Зато теперь оба Сокджина были на сто процентов уверены, что никакие родственные связи их не объединяли. Просто природе надоело придумывать эксклюзивные геномные коды, и она воспользовалась своими более ранними разработками. Ким действительно оказался младше Кана. На целых шесть лет и даже три месяца. Но схожести между парнями это не уменьшало. Точно так же, как и не снижало чертово влечение. По крайней мере, со стороны Джина-младшего. Ему даже стыдно становилось от своих мыслей, когда он думал о своей копии и представлял, как бы это могло быть — целоваться с самим собой. Хотелось попробовать, но отважиться на такое он не мог. Даже наедине с собой краснел до состояния переспевшего помидора, чего уж говорить о тех моментах, когда оказывался в компании своего отражения. Вот и сейчас. Матанализ никак не хочет укладываться в голове. Вместо цифр и формул мелькают образы, взгляды, улыбки, а в ушах звучит мягкий смех, в отличие от его собственного, визгливого и скрипучего. Стук в дверь оглушает, вырывая из приятного вороха мыслей, и Джин вздрагивает. Пятница. Он не хочет сегодня напиваться и творить очередные глупости! Лучше притворится спящим. Или мертвым. Но не откроет дверь этим двум придурошным с полными пакетами бухла и закуски. В прошлую пятницу он успешно избежал попойки, уехав к родителям. И подозревал, что в эту его точно не оставят в покое. Стук повторяется. А Сокджин лишь сильнее вжимается в спинку дивана. Отставляет ноутбук и подтягивает колени к груди, обхватив их руками. Но гости настойчивы, впрочем, как обычно. Тарабанят в дверь, еще и просят: «Джин, открой!» Вот только голос не похож ни на намджунов, ни на хосоков. Скорее, взрослый такой, мягкий, чуть хрипловатый. — Джин, это я, Сокджин, — просит снова голос. — Открой, пожалуйста. Я знаю, что ты дома, видел свет в окнах. — Черт, черт, черт, — шипит Джин и прячет лицо в коленях. И почему-то совершенно по-глупому улыбается. А через пару минут спрыгивает с дивана и несется в прихожую. Задерживается перед зеркалом, приглаживая растрепанные волосы, делает глубокий вдох и открывает дверь. При одном лишь взгляде на вечернего гостя в груди теплеет, а в желудке покалывает от волнения. Улыбку сдержать не получается, и губы растягиваются, обнажая зубы. На лице напротив такая же искренняя в ответ. И темный взгляд — не такой черный, как у Джина-младшего, смягченный золотистыми нитями, украшающими темно-карюю радужку. — Привет, — мягкое и теплое, от которого у Ким Сокджина мурашки на затылке пляски устраивают. — Я тут подумал, не хочешь составить мне компанию, раз уж ты в эту пятницу один? Кан Сокджин поднимает руку с зажатым в ней горлышком темно-коричневой бутылки. — А с чего ты взял, что я один? — Ким Сокджин сует руки в карманы серых спортивок и чуть склоняет голову, щуря один глаз. Старший приваливается плечом к косяку и лениво тянет: — С того, что пять минут назад сам лично отправил твоих друзей бухать в другое место, встретив у подъезда. — Чего?! — удивленно вскрикивает Джин-младший, вскидывая брови. — И они так легко согласились? — Не поверишь, какие чудеса творит мой дар убеждения, — проговаривает Кан Сокджин, скользя взглядом по лицу младшего. — В случае этих двоих чудеса может творить исключительно какой-нибудь интересный спор, — хмыкает Ким. — Колись, что ты им пообещал? — Ты меня раскусил, — усмехается старший Джин. — Может, все же позволишь мне войти? А я расскажу за бокалом этого вкусного вина. Он снова демонстрирует бутылку, и на этот раз Джин младший замечает название довольно дорогой марки. Его любимой, к слову сказать. Совпадение? — Ну проходи. — Ким отступает, впуская гостя, и прикрывает за ним дверь. Сегодня Кан Сокджин одет намного приличней, нежели в прошлый раз: черные прямые брюки и в тон им рубашка. Совершенно не подходящие под этот строгий наряд шлепки вызывают у младшего смешок, игнорируемый Каном, и непристойные мысли о том, что он предпочел бы увидеть свою копию в таком же прикиде, как в первую встречу, а именно в белых пижамных штанах в темно-синюю полоску. Да, он запомнил. Потому что буквально прожег в них дыру взглядом. — Есть бокалы? — спрашивает старший Джин, шаря взглядом по шкафчикам. — Не-а, — мотает головой второй Джин, тот, который младше. — Только чашки и пивные бокалы. — Негусто, — фыркает Кан. — Сразу видно — молодняк. Ким Сокджин не обижается, потому что вообще не разбирает слов. Просто купается в мягком голосе и глупо улыбается, радуясь тому, что видит своего вновь обретенного двойника на собственной кухне. — Ладно, чашки так чашки, — вздыхает старший, интуитивно отыскивая в ящике штопор и мастерски откупоривая бутылку. Младший не перестает мило скалиться, даже когда Кан протягивает ему чашку с вином и произносит своеобразный тост, содержания которого Сокджин не разбирает. Да и не важно это. Главное, что Джин — вот он, совсем близко. Протяни руку и коснись. Почувствуй, наконец, каково это — аккуратно исследовать подушечками пальцев и губами свое собственное лицо. Такое же красивое, просто немного повзрослевшее. И еще Сокджин думает о том, что ему выдался исключительный шанс — не просто посмотреть на себя со стороны, но и узнать, как он будет выглядеть через шесть лет. Безо всяких программ и нейросетей, вот так, вживую, в режиме реального времени. По мере того, как бутылка пустеет, парни перемещаются из-за стола на диван. Болтают негромко, непринужденно и легко. Ким расспрашивает Кана о жизни в Штатах и о том, почему тот вернулся. Старший же вполне резонно интересуется учебой Кима и чем тот занимается вне ее, ну кроме пятничных посиделок с друзьями. Голоса тише, расстояние меньше, дыхание жарче. Джин-младший уже бесстыдно скользит взглядом по лицу Кана, изучает внимательно каждый сантиметр. Подмечает родинку под правым глазом, почти у самых ресниц. И еще одну над верхней губой. Он настолько увлечен, что не замечает, как старший замолкает и рассматривает его в ответ. Чужие пальцы — большой и указательный — цепляют его подбородок и чуть приподнимают. — И все-таки это жутковато, — негромко произносит старший, придвигаясь еще ближе, до такой степени, что Ким чувствует приправленное винной сладостью дыхание. — Не находишь? Младший Джин неловко кашляет, прочищая горло, и мотает головой, понимая, что не сможет нормально говорить — голос выйдет хриплым и слабым. — Но интересно, — добавляет Кан и подается еще вперед. — Как думаешь, если я тебя поцелую, это будет странно? Как будто брата поцеловал или собственное отражение в зеркале? Ким Сокджин слушает хриплый шепот Кана и понимает, что тот не говорит ничего, о чем бы сам он не думал вот уже две недели. Ким думает, но сам ни за что не решится сделать первый шаг. А старший решается. Все еще глядит в черные озера, практически скрывшие радужки, и легко, на пробу, касается своими губами чужих, влажных от вина, сладких, подрагивающих от волнения. Отстраняется, проверяя реакцию, а не замечая страха в глазах, придвигается снова. Проводит кончиком языка по нижней губе Кима, слизывает рваное дыхание, едва сдерживая улыбку. Захватывает мягкую плоть своими губами, посасывает и снова ласкает кончиком языка. Терпение Джина-младшего лопается с острым звоном, как перетянутая струна; он прикрывает глаза и теряется в ощущениях — слишком приятных, слишком возбуждающих, слишком сладких. Доверчиво приоткрывает рот, позволяя чужому языку скользнуть в рот и толкаясь своим навстречу. Подушечки пальцев ласково обводят линию челюсти, спускаются к скулам и замирают на висках, пока ладони прижимаются к щекам. Сокджин-старший целует мягко, не напирая и не позволяя младшему распалиться. Хотя чувствует, как горит кожа под его руками, вспыхивает яркими пятнами. Кан не хочет торопиться. Не позволяет себе провалиться в бездну. Тормозит, отстраняется, но все еще глядит на свое отражение. Неужели он сам такой же, когда возбуждение заполняет его тело? Если это так, то он рад. Зрелище поистине потрясающее. — Мне стоит отрастить волосы, — шепчет он, касаясь губами кончика носа, чем выводит Кима из транса, а когда парнишка вновь распахивает глаза и утыкается в него нетрезвым взглядом, добавляет: — Длинные идут нам с тобой намного больше. — Странно звучит, — сдавленно шипит младший и выдавливает улыбку. — Но мне нравится. — А что еще нравится? — Кан никак не может оторвать взгляда от лица, так похожего на его. И пусть ощущения неоднозначные, но волнение, трепещущее в груди, приятно. — Все, — выдыхает Ким. — И хочется большего. На мгновение старший прикрывает глаза, позволяя мыслям просочиться в кровь, но потом все же осаживает эмоции и отстраняется от Кима. Берет бокал и делает несколько жадных глотков. Возвращает взгляд на растерянную копию себя и улыбается. — Мне тоже хочется, — признается открыто, — но не будем спешить. А то переделаем все в один вечер, чем потом заниматься? — Действительно, — соглашается Ким, едва сдерживая нервный смешок, — уверен, впереди нас ждет много интересных открытий…