Лицо

6. Дорога ведет вниз, в последнюю долину перед руинами Пиеты. Здесь она сужается до тех пор, пока не переходит в возвышенность. Лес окружает дорогу стеной. Впервые за время их путешествия Лаки замечает, что за ними следят. «Исли не зря меня учил», — думает Лаки, поигрывая с кинжалом, одолеваемый соблазном обнажить оружие, но его останавливает то, что спутники тоже заметили наблюдающих, но предпочли ничего не предпринимать. На гребне долины он видит двух мужчин. Они стоят посреди дороги. Слишком очевидно: либо ищут неприятностей, либо кого-то ждут. Между тем Исли продолжает идти, сокращая расстояние между ними, будто это просто фонарные столбы, вкопанные вдоль дороги. — Исли? Он вздыхает, затем поворачивается к Присцилле и обращается к ней, как к ребенку: — Я хочу, чтобы ты постояла здесь, пока я переговорю с этими малыми. Тебе ясно? Лаки ждет, что Исли попросит сопровождать его, но тот говорит: — Почему бы тебе не пополнить наши припасы? 7. — Как ты думаешь, кто они? — спрашивает Присцилла, когда он возвращается. Лаки сходил с вместительными, почти полными мехами к ближайшему ручью, опорожнил их и налил свежей водой, сложил вместе невыброшенные остатки еды. Оставляя Присциллу ждать у подножия холма, пока Исли уладит дела со стоящими на вершине, он не знал, что застанет по возвращении. Лаки рассматривает их подсвеченные солнцем фигуры на фоне неба и облаков. Они могли бы сойти за фермеров, может, даже за разбойников, но он знает: эти по-военному сдержанные мужчины, буравящие Исли взглядом, и близко бы к нему не подошли, будь они людьми. Он подмечает, что при них нет оружия и то, как расслабляются их мышцы и разглаживаются лица, когда они умолкают, давая слово Исли. Лаки знает, они не стали бы отчитываться перед другим: «Должно быть, остатки его прежней армии, теперь промышляющей мародерством». — Его бывшие солдаты. Присцилла хмурится. — Они нервничают, — объясняет она. — Я заметил. — Нет, все трое. Она закрывает глаза, вытягивает руку ладонью вверх. На лицо упала прядь волос и рассеяно липнет к губам. — Тебе слышно, о чем они говорят? — выспрашивает Лаки. — Он отдает приказы. У Лаки перехватывает дыхание, когда один из знакомых Исли заглядывает ему за плечо, и они встречаются взглядом. Лицо мужчины становится жестким, Лаки замечает звериные края узких глаз и щели по бокам рта, он может даже более-менее точно представить внешность пробудившегося, который, кажется, лает, выражая несогласие с Исли, но потом смягчается, демонстрируя собачье послушание. — Он говорит о нас, — сообщает Присцилла. Лаки чувствует напряжение во всем теле. У него и так столько сомнений, и совсем нет желания пополнять список тревог. Он рассматривает облака и свет, пробивающийся в разрывы между ними. Опять, как во время беседы в таверне несколько дней назад, подергиваются мышцы на ногах, но стоит просунуть руку под наколенник, и ощущение пропадает. Исли передает своим собеседникам какие-то документы. Стоя на пыльной тропе и глядя на быстро наползающую с юга тучу, Лаки думает, что наконец-то понял, думает, что знает, каково его — их — положение. Он смотрит на Присциллу, она, к его удивлению, кивает. Повернувшись спиной к стоящим на холме, он говорит: — Думаю, нам пора сделать выбор. 8. Как и следовало ожидать, Исли не сообщает ему подробностей беседы, просто говорит, что они старые друзья, давно условившиеся о встрече. Когда Лаки пытается выудить побольше, он добавляет: — Старые братья по оружию, — Исли укладывает бумаги. — Они спрашивали о тебе с Присциллой. Но я их предупредил: еще одно слово в твой адрес и живыми они отсюда не уйдут. Исли улыбается, болезненное ощущение в мышцах перерастает в пульсирующую тягучую боль. Украдкой он снова начинает массировать под коленями. Он знает, это такая разновидность фантомной боли, не покидающая его уже много лет. Остаточное напряжение от тренировок с Исли, от необходимости напрягать тело до пределов человеческих возможностей. Но Лаки прекрасно понимает, что эта боль ничто по сравнению с той, что он почувствует, когда войдет в Пиету. А еще он знает, что причиной его неприятных ощущений всегда, так или иначе, был Исли, вновь идущий впереди. 9. «Летом Пиета выглядит совсем по-другому» — думает Лаки. Дорога, ведущая к обезлюдевшему городу, отделяется от тракта и спускается в еще одну долину, сколько видно глазу, затопленную жесткой зеленой травой. С возвышенности перед склоном ему наконец-то удается увидеть серую кляксу города, раскинувшегося внизу в объятьях извилистого потока, похожего на рану в земле. Они делают привал, чтобы он смог перекусить. Лаки ест, Исли жадно пьет воду из меха, Присцилла пристально за ними наблюдает. Нет ни снега, ни метели, ни порывистого, не дающего дышать ветра. Напротив, воздух, к удивлению Лаки, странно неподвижен. Над городом медленно ползают грозовые тучи, но ветер разгоняет их по всему небу, когда они спускаются на дно долины. Теперь над ними голубая пустота небесного океана с редким кружевом облаков и водянистым желтком солнца. Лаки никогда прежде не видел северные земли такими красивыми. Но вблизи руин он снова чувствует знакомую атмосферу. Полная неподвижность, абсолютная тишина пустого места, где далеко окрест нет ничего, кроме разрушенного города. Ощущение чего-то ужасного, случившегося здесь много лет назад. Они входят через парадные ворота с каменными столбами, густо поросшими сорняком. Пятна цветущего мха как яркие раны на каменных телах домов. Послеполуденное солнце играет со зрением Лаки, отбрасывая размытые тени остовов разрушенных зданий. Чернота, расползающаяся по краям разбитых, сплошь перепаханных улиц, подозрительно напоминает кровь. Присцилла отстает от них. Ее глаза снова закрыты. Воздух наполнен ароматом свежих трав, стоячей воды и чего-то еще. Он знает: это аромат разложения. Лаки идет к памятнику, скрытому за следующей группой домов. Исли оглядывается и начинает: — Говорят, Организация прежде никогда не теряла так много воинов в одном месте. И никто раньше не видел за один раз столько мертвых пробудившихся. — Уж тебе-то это известно лучше, чем кому бы то ни было. Исли улыбается, слишком вежливо: — Ты разузнал что-то, о чем я не в курсе? — Ну, уж точное число пробудившихся, бывших здесь в ту ночь, ты знаешь наверняка. — А, и откуда такие сведения? Он не отвечает, Исли смягчается, улыбка сходит с его губ: — Лаки, почему бы тебе не рассказать мне о том, что ты думаешь, что знаешь? Он смотрит на стоящего перед ним рослого мужчину и излишне пренебрежительно пожимает плечами: — Я не скажу ничего такого, о чем бы ты не знал. 10. Уже от одного взгляда на монумент Лаки чувствует, как что-то расползается по груди. Наверное, это ностальгия. Или ужас. Или скорбь. Он вспоминает последний раз, когда был здесь: зима, буря и их трепещущие на обледенелой площади, заплетающиеся друг о друга плащи. Вспоминает, как первый раз увидел мечи и как поливал их слезами, слушая Исли. Он поднялся на ноги лишь потому, что Исли твердил, что он замерзнет насмерть, если не сдвинется с места. «С тех пор прошло много лет», — думает Лаки. Теперь, вступая на площадь, он видит похожие на надгробия клинки, беспорядочно усеявшие колышущийся ковер пастбища. Пока он пробирается к ним по колено в траве, за штаны цепляются цветы, кроваво-красные, как открытые раны, маки. Мечи потускнели, некоторые из них увиты побегами растений. Посреди клинков, примерно в центре, лежит груда камней. Он помнит, как насыпал ее. Теперь, годы спустя, Лаки выпутывает из травы булыжник и кладет на вершину импровизированного памятника. Он подходит к дальнему клеймору — покосившемуся, заржавевшему, почти лежащему в желтушном румянце солнечного света — опускается на колени и с усилием возвращает его в вертикальное положение, воображает воительницу, которой раньше принадлежал этот меч. Упираясь затылком в воткнутую в землю сталь и закрывая глаза, он представляет Клэр. Выгрызенное из памяти, ее лицо не хочет появляться. Бормотание позади — это Исли что-то говорит Присцилле. Слов не разобрать, он улавливает напряжение в голосе наставника, но прислушивается к шагам уходящей Присциллы. До него доносится: — Я хочу, чтобы ты перестал обращаться со мной, как с маленькой. Он знает, чувствует, Исли идет к нему. Они остаются одни на пустынной площади среди забытых мечей. Голос Исли подобен раскату грома: — Так ты знал. Сквозь развороченные стены и выщербленные дома Лаки видна открытая равнина. Тени облаков отпечатываются на земле причудливыми фигурами. За ними зеленые кляксы холмов. Слышно, как в выступах и обломках камней свищет ветер. Он касается массивного лезвия, но не предпринимает никаких попыток встать. — Я, кажется, рассказывал тебе. Она меня спасла. — Да. — А я после стольких лет даже не помню, как она выглядит. — Со временем все забывается. — Она, быть может, лежит здесь, среди них, а я даже не узнаю. — Как уж ее звали? — Клэр. — Не помню такой. — Ты ведь был здесь, так? Лаки слышит, как он подходит ближе, и оборачивается. Как и недавно в таверне, как в первый раз, когда выбил меч у него из рук, Исли не смотрит на него. Глаз не видно из-под челки, плечи расправлены. — Но вернемся к предыдущей теме. Почему бы тебе не рассказать, что ты знаешь? — Я думаю, что знаю достаточно. — В самом деле? — Пиета. Резня. Погибшие воины. — Довольно расплывчато. Лаки поясняет: — Ты приказал своей армии уничтожить город. И ты по-прежнему отдаешь приказы из-за тех новых существ, что придумала Организация. — А, вот оно что. Значит, тебе известно о пожирательницах. — У тебя лист бумаги и пары дней не пролежит, чтобы ты его не прочитал. — Тогда ты должен знать и то, что будет дальше. Он не знает, но когда Исли достает из ножен меч и опирается на него как на трость, появляются кое-какие догадки. — Думаю, настало время завершить твое обучение. Лаки делает глубокий вдох. — Человек, странствующий в компании двух пробудившихся не должен выжить, тем более, когда их выслеживают пожирательницы. — Ты намекаешь? — Ты делаешь успехи, — Исли раскачивает массивный, чуть больше клеймора клинок, рукоять со шлепком ложится в другую ладонь. Он снова раскачивает меч, так что тот образует размытую дугу. Нарочитая демонстрация силы. — Мои подчиненные решили, что я спятил. Хотели знать, что делает какой-то человек рядом с Серебряным Королем. — Они тебя так называют? — Недурно звучит, согласись. — Почему бы не сказать им, что ты оставил сражения? — отвечает Лаки на предыдущий вопрос. — Почему не сказать, что ты с нами, а не с ними? Рукоять клинка хлопает о ладонь. Окружающие их здания поглощают звук. Лаки замечает под челкой прикрытые веки. Исли застывает в абсолютной неподвижности, словно глубоко задумался, но произносит: — Я ответил, что в следующую нашу встречу этот человек будет одним из них. До Лаки доходит. Меч, отсутствие Присциллы, Пиета. Усилия, которые Исли вкладывал в его обучение. Все. — Если я откажусь? — Не хотелось бы делать это силой. — Что? Потрошить меня? — Я это все уже проходил, — говорит Исли. Он наконец-то отбрасывает волосы за спину, и Лаки видит глаза, полные решимости. — Это не настолько болезненно, как может показаться. Лаки вздыхает. Он знает, что все к тому и шло, знает, что вся его жизнь с сегодняшнего дня будет сплошной ошибкой. Ему хочется умолять о прощении, стремительно сократить расстояние между ними и обнять этого мужчину, своего брата, собственными действиями загнавшего себя в отчаянное положение. Но вместо этого Лаки поворачивается к клеймору, становится на колени и начинает молиться. До этого он молился лишь один раз, за Клэр, и сейчас повторяет те же слова. Исли перебивает его на середине: — Меня тут сейчас осенило. Он продолжает молиться, стремясь закончить именем Клэр на устах. — Ты знал все эти годы. Лаки кивает. — И у тебя было полно времени, чтобы все спланировать, поговорить с Присциллой. Еще один кивок. Поднявшись на ноги, он не замечает на лице Исли прежней уверенности. Однако меч все так же твердо лежит у него в руках. — Значит, собираешься застать врасплох? — Исли окидывает взглядом окрестности. — Придумал какой-то фокус? — Перед тем как мы вошли в Пиету, ты пил из меха. — Продолжай. Лаки отвязывает от пояса полегчавший мешочек. Когда он потрясает им в воздухе, до Исли, кажется, доходит. Для пущей убедительности другой рукой он извлекает из ножен кинжал. — Как думаешь, куда делись все пилюли? На секунду лицо Исли вытягивается от удивления, но потом внезапно расплывается в улыбке, отчего Лаки становится еще более неловко. — Очень умно с твоей стороны. Лаки пожимает плечами. — Но ты забыл, что я искусней в обращении с оружием. — Ты забыл обо мне. Присцилла в несколько шагов преодолевает расстояние между ними, дальше события развиваются стремительно. Исли замахивается, но Присцилла перехватывает его руку. Он инстинктивно пытается защититься другой рукой, рубящим движением рассекает воздух, но оказывается на земле прежде, чем успевает коснуться лица девочки. Присцилла выворачивает руку Исли, она трещит, выгибается наружу под неестественным углом. — Стой! Оба замирают. Исли пытается встать. Присцилла усиливает нажим, и Исли испускает болезненный вскрик. Лаки впервые видит его боль. — Присцилла! Хватит! — выпаливает он прежде, чем успевает подумать. — Позволь ему встать. Присцилла смотрит на него, колеблется, но все же подчиняется. Он помогает Исли подняться, но держит кинжал наготове. — Вы все спланировали, — тяжело дышит Исли. — Да, — Лаки направляет клинок на сжимающего сломанную руку мужчину. Медлит, оценивающе смотрит на стоящего перед ним. Это Исли. Не кто-нибудь, а тот, кто научил его правильно держать меч. Но он говорит то, что хотел сказать все эти годы: — Докажи, что ее здесь нет. Исли замирает, смотрит на мечи убитых, переводя взгляд с одного на другой. — По-моему, ты спятил из-за своей одержимости той воительницей… Лаки приставляет кинжал к его лбу и приказывает: — Выкопай их. Докажи. 11. Лаки замеряет их тени. Солнце медленно тащится по небесной арке над Пиетой и тянет их за собой. Они соединяются с тенями руин, сливаясь в темную массу среди обломков камней и мусора. В какой-то момент он оборачивается и замечает, что солнце превратилось в необычайно яркий, оранжевый цветок, освещающий горы, столпившиеся вокруг его клонящегося долу венчика. Исли раскопал семнадцать неглубоких могил под клейморами. Его лицо перепачкано землей, руки в крови и грязи. Лаки рассматривает содержимое ям. Ничего. За годы зимние бури и летняя влажность истерли символы воительниц. Рты таращащихся на него черепов открыты в крике внутренней боли, которой ему не понять. — Узнаешь кого-нибудь? — издевается Исли. Лаки сжимает рукоять отобранного у него меча: «Нет никаких доказательств, что она здесь. Или что ее здесь нет». Он подходит к Исли, для надежности приставляет лезвие к горлу. Знает, что ответ его не устроит, но все равно спрашивает: — Ты помнишь кого-нибудь по имени Клэр? — Может, бросим эти игры? — отвечает Исли и затем понижает голос. — Послушай, Лаки, опусти меч и давай поговорим. Я знаю, о чем ты думаешь, но ты ведь не хочешь остаться один на один с чудовищем… — Что он говорит? — спрашивает Присцилла. — Думаешь, нескольких лет обучения фехтованию будет достаточно, когда она проголодается? — Лаки терпеливо сносит его слова, пока Исли не подходит ближе и пространство между ними не заполняет его дыхание, отдающее запахами мясной лавки. — А она рано или поздно проголодается, это лишь вопрос времени… — Лаки, по-моему, тебе не стоит его слушать. Вглядываясь в лицо Исли, он пытается вырвать хоть клок воспоминаний, хотя бы намек на Клэр. Пытается увидеть выпуклый лоб, косо обрезанные волосы, похожие на усы дорожки, прочерченные потом, выступившим над верхней губой — и видит, как дрожит в ее руке тяжелый меч, как напрягаются ее мышцы при прыжке. Он знает, что не сможет не думать о ней. — Она жива, — говорит Лаки, на лице Исли проступает раздражение. — И я собираюсь ее найти. — Хорошо. А теперь давай… Он поднимает руку, останавливая Исли, и указывает на ближайшую могилу. Лежащие в ней кости мертвой воительницы напоминают ладонь со скрюченными пальцами. До Исли, по-видимому, доходит, но он поднимает руки и говорит: — Лаки, я тебя учил… — Знаю. — Я научил тебя всему, что необходимо… Лаки кивает. — Ты не сможешь! Ты не променяешь меня на чудо… Первый удар приходится в висок, такой быстрый, что он слышит свист воздуха от движения своего кулака. Его бывший друг и учитель оступается, и тогда Лаки бьет мечом плашмя. Исли кричит, но удар заглушает звук. Исли валится на землю, его ноги подгибаются и он грохается в открытую могилу. В последний раз, когда Лаки видит Серебряного Короля, перед ним скорчившийся мужчина прижимающий руку к лицу, к которому прилипли заляпанные кровью длинные волосы. 12. — Лаки, ты в порядке? Вечереет. Все что он хочет, это убраться отсюда, уйти из этой долины с ее руинами, могилами и раненым Исли, которого оставил в одной из них. Он идет вслед за памятью, огибая поток, поднимаясь по склонам до тех пор, пока порывы ветра не начинают хлестать по лицу. Из-за горизонта просачиваются оранжевые остатки заката, тьма укутывает его одеялом, но он продолжает идти. Он слышит, что Присцилла идет следом. Звук ее шагов подобен шепоту. Лаки благодарен ей за то, что она держится на расстоянии. Но скоро, хочет он этого или нет, ему придется иметь дело с ней настоящей, посмотреть в глаза правде о том, кто она на самом деле, и своему бессилию перед ее мощью. Он идет на ощупь, спотыкается в темноте о валуны, хилые побеги растений то и дело цепляются за огромный меч, отобранный у Исли. Вглядывается в кромешную темноту впереди, настолько непроглядную, что можно вообразить пламя, цвета, другие места. Где-то там, за этой темнотой, лежат центральные земли, его дом, знакомые тропы и все, что он надеется увидеть. — Лаки? — снова зовет Присцилла. — Куда мы идем? Он пытается полностью воссоздать ее лицо в густой пустоте, но видит разбитые костяшки на сжатом кулаке; раздваивающуюся струйку крови, стекающую из лопнувшей губы; волосы, касающиеся плеч, их острые, будто обрубленные тесаком, концы. Звук хриплого дыхания, поднимающегося с самого дна легких… Его собственного, звук, заполняющий пространство между ним и Присциллой. Лица нет. Темнота поглощает его, тянет вперед. Он хочет сказать Присцилле: «Вот куда мы идем. Вперед». Шаг за шагом. Он закрывает глаза, но не сразу это осознает. Он не замечает разницы.