Возвращение домой

      — А помнишь тот момент, когда ты сказал мне, что к моим волосам наверняка бы подошла красная помада? — непринуждённо улыбается Накахара, делая ещё один глоток алого напитка. — Ты же потом на полном серьёзе купил мне её на следующий день.       — Оу, если уж совсем быть честным, то я не тратил свои деньги тогда, — Осаму водит пальцем по краю стакана с виски. Комната, погруженная в полумрак, наконец-таки не казалась ему чем-то чужим. Наоборот, всё, на что он устремлял свой взгляд, пропитано приятными, но такими далёкими воспоминаниями. За окном зажигала свои огни ночная Йокогама, и Дазай всё ещё держит у себя в голове те короткие моменты, когда пару лет назад, выпуская табачный дым изо рта, наблюдал за этим городом такой же ночью, как и сейчас. Но тогда эту квартиру он мог назвать домом. — Я взял её у Коё-сан под предлогом того, что ты решил научиться краситься.       Чуя мог бы возмутиться, мог бы съязвить, запустить в него какой-нибудь предмет с помощью способности, но не стал. Возможно, на его чрезмерную доброту к старому напарнику так влияет алкоголь. Хотя всё же Накахара впервые соглашается с его внутренними ощущениями, ведь он и вправду не хочет портить столь приятный вечер.       Это произошло спонтанно и, кажется, вовсе не должно было случиться. Вооружённое Детективное Агентство и Портовая Мафия вновь заключили перемирие ради победы над очередной организацией, которая лезла явно не в свои дела. Двойной Чёрный снова воссоединился, чтобы показать свою мощь в очередной раз. Чуя не был рад встречи с предателем, но слово Босса — закон. Сказали, значит, нужно выполнить. Он и не подозревал, что после окончания операции, Осаму сам предложит ему посидеть в каком-нибудь баре, как в старые добрые времена. «Вспомним молодость», — протягивая гласные говорил Дазай, запрокинув левую руку на плечо юноши. «А я вижу с тебя уже песок сыпется и ты весь седой, да?» — съязвил Накахара, чуть пригнув голову. Но возражать он не стал. Почему? Ох, если бы парень сам знал на это ответ. Он ненавидит Осаму за его предательство, за его уход не только из организации, но и от него, ничего не сказав. Только в глубине души Чуя до сих пор доверяет ему. Парень знает, что людям часто видятся сны с тем человеком, который оставил значительный след в их жизни. И если бы у Накахары была такая возможность, то с огромной вероятностью Дазай был бы главным героем его лучших сновидений кошмаров. К счастью или к сожалению, но сны он видеть не может.       Зато бывший напарник — Чуя, скрепя сердцем, произносит слово «бывший» — является его навязчивыми мыслями. Нет ни одного дня, когда он не думал о нём. Хотя иногда это происходит совершенно случайно. «Сейчас бы Осаму знатно поржал, — мелькнуло невзначай у него в голове. Следует небольшая пауза. — Стоп, какого чёрта?» Так было постоянно. Раздражало ли это его? Разумеется. Накахара ненавидит его всем своим телом и разумом, но не сердцем. И он это знает, но не принимает за правду. Вечно отвергает, потому что больно думать о том, чего уже нет.       Сейчас, сидя с ним за одним столом и пьянствуя, он внутренне рад, что Дазай предложил данную идею собраться вновь. Осаму, кажется, разделяет с ним похожие чувства. Чуя всё ещё помнит то время, когда эта квартира не была такой пустой. Тогда напарники жили вместе, и пусть они и ссорились по пустякам, не могли нормально поделить что-то, договориться; тогда не было этой серости и удручённости, которая заполняет эти стены сейчас. Он с мягкой улыбкой на лице вспоминает, как будил Дазая, кротко целуя сонное личико; как Осаму ругался на него, когда он засиживался за документацией на всю ночь, из-за чего после ходил, словно труп; как готовил две чашки кофе по утрам; как следил за тем, чтобы тот не забывал поесть. Накахара никогда не признается в том, что ночью думал о тех далёких днях, когда в этой квартире не было вечного застоявшегося чувства одиночества, ведь Дазай всегда умел рассмешить, а если нужно, то и поддержать. Чуя не скажет тому, что однажды ночью жалостно обнимал подушку в надежде вспомнить те прикосновения, которые дарил ему Осаму.       — Знаешь, у меня ощущение, будто такой вечер уже был однажды, — Накахара кладёт голову на руки, лежащие на столе.       — Не спорю. Мы много раз выпивали с тобой в нашей… — Дазай запинается и на секунду хмурится, после чего исправляет, — в твоей квартире. — Их взгляды пересекаются, никто не смеет сказать что-то, потому что даже Чуя не отрицает того факта, что считает это место не только своим. Они жили вместе три года, из которых два провели в этой квартире. И в данный момент, когда два голубых глаза, как самые яркие самоцветы светятся в ночи, Осаму видит в них боль и радость. Он знает о своём гнусном поступке, он и не собирается себя оправдывать. Парень не надеется на прощение, но ему хочется хотя бы прекратить этот спектакль, в котором они ведут себя, как чужие для друг друга люди. Дазай делает глоток дорогого алкоголя, стараясь заглушить мысли. Бесполезно. — Кстати, у тебя до сих пор стоит та самая фотография, сделанная в твоём кабинете на мой телефон. Зачем? — Осаму мог бы выдвинуть свои предположения, но ему хочется послушать Чую. Его милого Чую, которому он принёс страдания своим уходом.       — Потому что… — Накахара глухо выдыхает, пряча своё лицо в изгибе локтя. Эту фотографию он запомнил на всю свою жизнь, потому она стоит в деревянной рамке на тумбочке у самого входа. На ней парень оставляет лёгкий поцелуй на щеке Дазая, обнимая его за шею. Чуя, наверное, должен был её убрать, но каждый раз руки не доходили до неё. — Потому что она напоминает мне о тёплых воспоминаниях.       У Осаму вспыхивают глаза и также быстро потухают. Он убивал множество людей, кто хоть как-то пытался тронуть или задеть словом Накахару. Парень не проявлял ни капли жалости к таким. И он не раз пытался убить себя, потому что его правило действовало на всех, кто причинял Чуе вред. Дазай — для себя — возглавлял этот список. Но каждый раз жизнь шутила с ним и не давала ему вкусить запретный плод. Она издевательски улыбалась ему в лицо, оставляла в этом гниющем мире, чтобы тот продолжал мучиться и оставаться один на один со своими навязчивыми мыслями, в которых он ненавидел, презирал себя. Жизнь, как спасательский круг, не давала утонуть ему. Осаму оставалось лишь смириться.       Эта фотография сохранилась у него в телефоне до сих пор. Видя её, он не смел пролистывать. Накахара на ней искренне улыбается, пока Дазай обнимает его в ответ. У него было ещё несколько таких фотографий. На одной из них они утопают в объятиях нежного поцелуя, не в силах оторваться от друг друга. Одна рука Осаму лежат на талии напарника, чуть сжимая её, другая запечатляет этот миг. Чуя улыбается в поцелуй, поглаживая большими пальцами скулы возлюбленного.       — Ты бы хотел, чтобы мы вновь жили вместе? — сквозь бездыханную тишину, спрашивает Дазай, надеясь, что вопрос не звучал слишком резко.       — Ты и сам знаешь ответ, — не думая, отвечает Чуя. Осаму опускает свой взгляд, вновь проводя пальцем по стакану, в котором уже совсем не осталось виски. Его лицо не показывает теплоты, разливавшуюся по его телу то ли от алкоголя, то ли от слов Накахары.       — Я тебя понял, — произносит он, предвкушая переезд. Нет, не переезд. Он возвращается домой.