любовь со вкусом глупости.

Иногда кажется, что все в этом мире случайно: стечение обстоятельств с заранее готовым плохим концом, игрушечный автомат, на который я спустил свою дневную денежную норму, а он так и не дал мне получить несчастную игрушку, старые автобусы, отстающие от расписания, случайно упавшее вымытое яблоко на пол и наша с тобой встреча. Но, пожалуй, я начал не с того. Дневники любят спонтанность, помарки и каракули чуть протекшей от частого использования ручки, эмоции и неразборчивость почерка, ну, или мой меня до ужаса сильно терпит, покорно молчит и выслушивает, читает строчку за строчкой. Я воображал, как однажды он напишет мне ответ на последней странице, своим жирным и даже детским почерком младенца, что только взял в руки цветной карандаш, скажет мне о том, чего он наслушался и начитался, и обязательно попросит меня в следующий раз быть более спокойным. Люди твердят, что я странный, непонятный, мол, таких как я, молчаливых и до сухости разговорчивых одновременно, трудно слушать и слышать, мыслить и представлять, как я, бывает, мечтаю. Неужели человечество так плохо живет среди всех телефонов, что перестало считать облака за животных? Я гулял по просторному проспекту, шел, бился плечами об людей, за что извинялся молчаливым кивком, хотя от чего я должен просить прощения у людей, которые портят зрение за гаджетами, так яро в них уткнувшись, не видят ничего без очков с толстыми линзами и туго завязывают галстуки. Все куда-то спешат и бегут занимать очередь близь стоящих кафешках у работы. Они вечно что-то усложняют. Лучше устроить бунт начальству, выпрашивая дополнительные десять минут, нежели каждый раз шагать по пыльной брусчатке, покупать эспрессо с двумя шотами, бежать на черных туфлях обратно и представлять, будто ты на Фултон стрит в большом Манхэттене. Я шел по улице и листал свой дневник, как ветер, обдувая мои отросшие волосы, заодно перелистнул пару страниц в нем, остановившись в самом начале, там, где я красивой черной ручкой вырисовывал свое имя. На Джемин. Вечно странный и немой болтун. Мне так даже нравится. Правда потом я не старался, писал как попало, бывало даже, совсем неразборчиво, что сам не понимал, о чем раньше думал. Смотря на прохожих, я люблю замечать в них особенности. Странности, что делают их самим собой, отдельной ячейкой общества большой мировой паутины. Вчера у мужчины была довольно красивая серая куртка, несмотря на то, что за окном солнце ярко светило во все двадцать три с половиной градуса; я улыбнулся ему, получил ответный кивок и пошел дальше. Следом за ним шла милая девочка лет десяти, не больше, на ее школьном рюкзаке висел брелок, кажется, парный, я заметил его лишь когда она остановилась у маленького магазинчика – просила мороженое, самое холодное, что у них только есть. Я видел много людей, высоких и низких, блондинов и брюнетов, видел старых, видел малышей, что только научились ходить, баскетболистов, военных, даже доводилось увидеть космонавта, но не настоящего, он раздавал листовки с приглашением на космическую выставку – на бюллетени было написано, что она бесплатная, а в пару метрах от него вывеска с таким же содержанием, но мелким шрифтом внизу ближе к углу напечатана цена – хотя кто знает, может он и правда летал в космос, ходил по луне и питался едой из тюбиков. Но это уже не мое дело. Когда я шел по улице и листал свой дневник, пока ветер обдувал мои волосы, то увидел одного юношу. Я обратил на него внимание, все, без остатка, что даже на секунду завис, потому что казалось, словно в нем нет странностей. Он казался мне обычным. Окрашенные спрятанные пряди под натуральным каштаном, потрепанные кеды, на которых никак не отстирывается подошва, джинсы, клетчатая, коричнево-серая рубашка, под ней скучная белая футболка, несколько ожерелий из бисера, я сосчитал четыре, но сбился со счету, очки и проводные наушники, которые в последний раз я видел лишь три месяца назад в магазине дешевых цен. В нем было странно все и одновременно ничего. Я смотрел и смотрел, но отвернулся, когда понял, что уже неотрывно и откровенно таращусь, и, чтобы не смущать его дальше, двинулся по своим делам. Вместо будущих планов и зашел в магазин и купил себе новый дневник, в котором сейчас и пишу. На первой странице я написал – На Джемин, что не любит странности. Следующая наша встреча произошла в книжном магазине, обычная снятая квартира, переделанная под некую библиотеку, в которой бывают продают издания, можно принести свои и взамен получить пару монет. Когда я зашел внутрь, то первым делом удивился воздуху в помещении. Оно не казалось мне пыльным, как я ранее себе представлял. Напротив, там было намного чище, чем во многих магазинах, полки украшали искусственные цветы, которые, кстати, даже приятно пахли, скорее всего, кто-то обрызгал их духами или цветочным парфюмом, но это безусловно странно, что роза вдруг начала пахнуть тюльпанами. В общем, первое впечатление у меня сложилось хорошее. Он сидел за столом кассира или консультанта, а может быть вообще администратора, я так и не понял, закинул ноги с теми же чуть пыльными на подошве кроссовками, но как услышал звук колокольчика от двери, тут же спустил их, никак не отрываясь от книги, пока я к нему не подошел. На бейджике было написано его имя золотистыми буквами. Хуан Ренджун. – Здравствуйте, вам что-то подсказать? – парень приподнялся, отложил книгу и заулыбался; все же, я находил это определенно милым, не таким, как это бывает при виде, обычных девиц или парней, но особенным это тоже назвать нельзя. Принципы не позволяют. Он немного прищурился и по своей привычке приподнялся на носочки. – Кажется, мы с вами где-то встречались? – Мы? – я удивленно вскинул брови и сжал в руках потертый дневник. – Может быть. И вы сможете мне помочь. Я пришел сюда за одной книгой и за знакомством с вами. Слово за слово, и мы разговорились. Говорили о млечных путях, о том, какие писатели совершенно не умеют описывать женщин, почему кажется, что незнакомец знает тебя больше своей собственной жизни и сколько, все таки, у трубочки дырок. Мы обменялись контактами, а я в свою очередь обещал ему сюда непременно вернуться. Он совмещает в себе обычную странность, как мне казалось, но так о ней хочется узнать, посмотреть под микроскопом и пристально разглядывать из телескопа на набережной, завлекающий туристов, он далеко и близко, холодный север и пыхтящий жарой юг. Ренджун сказал, что мой дневник очень напоминает меня. Что он очень красив. Как только я вернулся домой, то тут же стал писать сюда, боюсь, на утро я не пойму и слова, но я рад, что смог узнать его имя. Хуан Ренджун. Я бы даже сказал, красивое имя. Он говорил, что оно означает «счастье для всех» или «доброта», и тут же заулыбался, а мне показалось, словно он даже засмущался. Но, думаю, Ренджунни прав. Он определенно умеет делать вокруг себя людей воистину счастливыми.

–––

Я не знал, точнее быть, не спрашивал у него, когда и во сколько мне следует приходить, поэтому я вернулся туда в восемь тридцать утра, но забыл уточнить и маленькую деталь – открытие библиотеки было не ранее десяти. Я не успел позавтракать, поэтому сижу и жду свой заказ в только открывшемся кафе, в котором, судя по местным разговорам и приятному запаху по пути, очень даже вкусно кормят. Моя порция не была большой, но поел я на славу, и думаю, что мне этого хватит и до обеда. Время близится к открытию книжного, поэтому мне уже нужно выдвигаться и надеяться, что все же его настигну. Пока я шёл, а это было минут пять ходьбы спокойным размеренным шагом, вот о чем думал. Будь я другим человеком, кем бы я оказался? Может быть, не состоявшимся в жизни художником, угрюмым и сутулым, в шарфе и берете, а может знаменитым актёром, которого настигла скоропостижная смерть, хотя, вдруг я появлюсь не на земле, а на звезде, буду впрямь как принц прыгать с одной планеты на другую и вспоминать о горько погибшей розе. Но все, что мне остается, это гадать и думать, как скоро меня настигнет конец и сколько времени должно пройти, прежде чем я окажусь в другой, если она по правде существует, жизни. Я был первым гостем за сегодняшний день, но, к моей горечи, за знакомой мне стойкой стояла милая девушка, которую я видел впервые раз, пускай она ничем не отличалась от остальных своих ровесниц. У неё были длинные темные волосы, повседневный макияж, заколочки, милая униформа и приветливая улыбка. Её запястье украшали розовый браслет с полумесяцем и белая резинка для волос с небольшим бантиком. Я не запомнил ее имя на бейджике, вежливо с ней поздоровался и ушёл ближе к углу, но не далеко от окна, уселся за столик и принялся листать первую попавшуюся книгу. Читать хотелось, и может, книга была бы интересной, вчитавшись в неё, но строки плыли по морским волнам, бушующих над штормом, сражались за свое спокойствие и бились об судна кораблей. Я полистал страницы, пришёл в себя и понял, что взял учебник географии за старшие классы. Чтение мне давалась с трудом, поэтому, я снова принялся писать в свой дневник, писать тебе, мой друг, в желтоватых листках своим кривым почерком, размышлять, почему все живое на планете так стремится обжечься, от чего шторм сильно волнуется и как завести собаку, когда ты не сможешь уследить сам за собой, стараешься выгуливать свои мысли раз в два дня, а после, заперевшись дома, ругаешь их за неосторожность. Может ли бумага тоже чувствовать, когда ее хозяин марает странички чернилами темно-синей ручки. Я просидел там не долго – мне вполне хватило сорока минут, я попрощался с уже запомнившейся мне девушкой, вышел на свежий воздух и отправился домой. Мне хотелось лишь смыть с себя утреннюю усталость и спрятаться под импровизированным домом на кровати, жаль лишь, что детские шалаши из одеял и пледов, еле закрепленными стопками книг, стульями и столами, давно прошли, я уже не помещаюсь в свою же постель, приходится вечно вытягивать ноги, свисающие с кровати, или сильнее их к себе поджимать. Когда я заваривал себе некрепкий чай, то вспомнил, что я за все это время мог бы ему написать. Хотя глупо наверно, тревожить человека в его же выходной, может быть, он сильно занят, или работает на второй работе, считает деньги на быстро пустеющем счету, думает, сколько нужно отложить с зарплаты, чтобы хватило на месяц, и мечтает больше никогда не заботиться о коммуналке, может, он все еще спит – маленькая стрелка на часах почти дошла до одиннадцати. Стрелки часов пробили новый час, и я решился ему послать сообщение, короткое и, надеюсь, не сильно отталкивающее для первого смс. jaemin: Привет, занят? Это Джемин. Ответа не последовало даже после обеда, несмотря на то, что у всех оно варьируется по разному, по крайней мере, в наших традициях это время полудня, поэтому я всегда удивлялся, стоило услышать от своих однокашников предложение пообедать ближе к двум часам дня. Я бездельно лежал на диване, закинув ноги на спинку, и проверял телефон, все ждал и ждал, ждал и терпел, не думал ни о чем и вспоминал свой завтрак – туда обязательно нужно будет вернуться. Сегодня у меня не было планов и дел, поэтому я убивал часы за прокрастинацией, если это можно назвать как таковым, хотя и занятий у меня собственно не было, я лишь заваривал чай, проверял телефон, следя за медленно меняющимся телефонным циферблатом, запрокидывал ноги на спинку дивана и снова пил чай. Я повторял это действие семь раз, сбиваясь на время и сообщение, потом мне это знатно наскучило, и я решил посмотреть в окно. Я насчитал двадцать шесть облаков и сорок одну машину, довольно много для тихого района. Шум проезжей части стих, и телефон завибрировал. renjun: да, хаха, джемин. ты у меня записан в телефоне! был занят, теперь освободился. Глупо получилось. Может, я от волнения ему представился, но он написал ближе к трем, чем, интересно, он мог быть занят целый день? Я расхаживал по комнате и не знал, что ему ответить. Ждал столько сообщения и вот дела, не знал. Взял мобильный в руки, сел на диван, запрокинул ноги на спинку и ждал, когда кровь прильет к мозгу настолько, что наконец выдаст мне дельный ответ. jaemin: Чем занимался? И снова глупость. Никто не будет рассказывать парню, которого ты случайно встретил на работе, как он провел этот день. Так я думал до тех пор, пока он не прислал мне большое сообщение, где ярко и эмоционально делился прошедшими его событиями в университете, настигающих его экзаменах и выпускном курсе. Я улыбнулся и поделился с этим с тобой, дневник. Он доверяет мне, а значит я могу доверять ему тоже. С утра я опять отправился в библиотеку, но по пути решил зайти снова за тем вкуснейшим завтраком, тем более, времени до открытия оставалось ещё много. Внутри было привычно для утра пустотой, и официантка за стойкой приветливо мне улыбнулась. Она чем-то напоминала девушку, которую я встретил вчера в книжном магазинчике: та же длина волос, тот же цвет, рост и может даже фигура, но было в ней отличие, нечто выделяются её среди всех её ровесников. Сытый и довольный я вышел на свежий воздух, как не заметил сгущающиеся тучи над голубым небом, тёмные, хмурые, несущие с собой проливной дождь. И правда, я сжал сумку через плечо к себе ближе, пряча ее от моросящих капель, чуть прищурился по привычке и поспешил к библиотеке. Подходя к ней, я только вспомнил, что забыл спросить у Ренджуна, работает ли он сегодня. Время близилось к десяти, я колебался, стоило ли написать ему или он снова пропадал за толстыми книжками на парах. Отложив вещи, я вышел из-под козырька подъезда и позволил проливному дождю падать на глаженую одежду и запутавшиеся волосы крупными каплями. Люди бежали под крыши, забегали в свои дома, кидая на меня косой взгляд, и пусть, я так давно не видел дождя, я по нему ужасно скучал. Закрыв глаза и устремив лицо к небу, я стоял, промокший, но радостный и спокойный, представлял, словно сама природа награждает меня водяным одеялом за большую храбрость встать под ее крошеные удары. От чего же все так говорят о красоте летних дождей, о том, какие теплые ветра он к нам приносит, поливает наши сады и дарует нам замечательные сказки на ночь, которые рассказывают родители своим детям, а те делятся в школе, со своими друзьями, размахивая маленькими ручонками. Погода остужает нас от рабочей суеты и повторяющихся дней, наполняет нас воспоминаниями отдыха и просьбой так не торопиться становиться взрослыми. Шум вокруг не стих, но капли на удивление больше на меня не падали. Распахнув глаза, я увидел перед собой зонтик. – Д-дурак что ли совсем? – Ренджун, запыхавшийся, жмурится от ливня, обрушившегося на него, и широко улыбается, видя, как я довольно расплавился в улыбке. – Промокнешь ведь так! Пойдем внутрь, нам нужно сушиться, иначе заболеем. Он спрятался под зонт вместе со мной и, пока я в охапку взял свои вещи, любезно открыл дверь ключом. Внутри по-прежнему пахло цветами. Рен сказал оставаться мне у стойки, а сам прошел в комнату персонала, вернувшись оттуда спустя пару минут с двумя полотенцами в руках. Его волосы забавно закручивались в кудряшки от попавшей на них влаги, на что он громко вздохнул и пожаловался, что целое утро потратил на то, чтобы их уложить. Я ответил, что ему очень идет. В ответ он смутился. Посетителей за весь день почти не было, лишь старушки из соседних домов, как он сам говорит, постоянные клиентки, приходят сюда за газетой и дачными журналами, в какие дни лунного календаря следует сажать капусту и что пригодится для удобрения деревьев, переставших давать большие урожаи. Казалось, что люди не спешили заходить, в то время, как я, наоборот, уйти не мог, поэтому мы все разговаривали и разговаривали, обсуждали мировые проблемы, о том, с чего люди решили, что наша земля стоит на трех слонах. Читали по ролям вслух Андре Моруа, и как же он хорошо озвучивает героев! Мне определенно стоит у него поучиться. Я переживал, что наскучил ему, ведь я меньше, чем знакомый, что увязался к нему на рабочей смене, где совсем не бывает людей, но Ренджун ближе к вечеру, когда солнце наливалось оранжевыми и красными красками, сказал: «Знаешь, Джемин, - запнулся, то ли специально, то ли думал, стоит ли говорить. – Я знаю тебя совсем ничего, по правде говоря, для меня всегда было трудностью находить контакт с людьми, я со своей коллегой познакомился лишь через месяц, но с тобой. Я чувствую себя легко. Словно мы так давно знакомы... Понимаешь?» Я запомнил эти слова как свои пять пальцев, поблагодарил его тогда, спросил, могу ли его обнять, а когда получил разрешение, сжал его в своих руках, на что он со смехом попросил так сильно не тискать, иначе от него «ничего не останется». Придя домой, спрятался под одеялом и улыбался так сильно, как только позволили щеки и скулы, а после принялся писать все тебе, рассказывать и думать, что ты будешь явно доволен узнать, как славно я провел этот день. Так мы с ним и начали дружить. Больше общаться, проводить время вместе и читать книжки по ролям. Гуляли по вечерам, я забирал его с работы, когда не было возможности зайти в библиотеку на весь день, и показал ему вкуснейшие завтраки недалеко от работы, на что он, уплетая его за щеки, согласился. Я сказал ему про странности, особенности людей, открыл то, чего сам бывало стеснялся. Ренджун сказал, что я самый удивительный человек во всем белом свете. Через пару месяцев я признался ему в любви. Тогда началась наша история. Большая. Любовная. По скрипту. Дорогому и любимому Джемину. Я благодарен тебе за то, что ты доверился мне, показал не только свою душу, но и то, чем ты дышишь до сих пор. Твои потрепанные и абсолютно разные дневники. Я читал их и переживал с тобой все эмоции: от грусти и радости, до волнения и трепета на сердце (тебе совсем не стоило так расписывать наш первый поцелуй!). Словно я прочитал чью-то книжку, единственную во всем великолепии изданий мира. Я рад, искренне и бесконечно, что я многому у тебя научился за то время, пока мы вместе. Иногда, когда я иду на работу, то начинаю разглядывать прохожих, но не злобно, а наоборот, улыбаюсь им, когда наши взгляды сталкиваются, подмечаю их красивые аксессуары или черты лица и улыбаюсь, тут же вспоминая о тебе. Ты подарил мне не только новый мир, но еще и счастливую жизнь. Возможность любить и быть таким же очаровательно любимым. Когда мы с тобой только повстречались, Джемин, мой маленький Джемин, я помню слово в слово, что я тебе сказал. Мне с тобой комфортно, словно мы так давно знакомы. Сегодня наша годовщина, с чем я тебя поздравляю, конечно же, поэтому я благодарен тебе за этот подарок. Что ты подарил мне большую часть себя, разрешив стать их небольшим автором. Оставить след в твоей истории. Пишу на корочке дневника, так как места совсем не осталось. Спасибо тебе за то, что сделал меня таким. Живым и настоящим, влюбленным, счастливым и повзрослевшим, я бы даже сказал мудрым. С тобой я расту и расцветаю, чему я несказанно рад. Люблю тебя, мой героический принц. Целую. С любовью, Хуан Ренджун. Навеки для На Джемина.