Последние боги

Новый мир получился… Таким же. Рейстлин устало прислонился горячим лбом к прохладному стеклу, за которым мерцал ночными огнями город, и усмехнулся уголками губ. Он так хотел, чтобы новый мир получился лучше, чем раньше. А он вышел ровно таким же. Со здоровыми и больными, богатыми и бедными, счастливыми и недовольными, могущественными и ничтожными. Изменился только облик, но бог Маджере, сменивший за эпохи огромное множество ликов, уже не придавал этому никакого значения. Идеального мира не получилось. Лучше, чем раньше, не получилось тоже. Рейстлин вздохнул и чуть отстранился, разглядывая свое отражение. За окном давно наступила ночь, но город не желал спать, как и бог этого мира. Город сверкал и переливался, прекрасный снаружи и совсем не идеальный внутри. Чем-то безумно похожий на Истар. И на своего создателя. Рейстлин поймал в отражении свою улыбку и желтый отблеск глаз. По плечам рассыпались крупные седые кудри. Почему-то в этом воплощении ужасно захотелось вернуть все, как было. И эти волосы, и эти глаза, и это лицо – смутную память о маге Маджере и воине Маджере. Карамону в этом новом мире нравилось. Он прожил здесь столько, сколько было отмеряно человеческих лет, в хорошую эпоху. Трудную и грозную, но так подходящую ему – храбрецу и воину. Эпоху, когда он еще мог держать в руках пусть уже не меч, но саблю. И гнать коня вперед – навстречу смерти и славе. Рейстлин улыбнулся. Брат был счастлив здесь. И Крисания была. По-прежнему невыразимо прекрасная в белом, готовая прийти на помощь всем и каждому. Она приходила. И дарила исцеление и успокоение. И на ее белой накидке ярко горел алый крест. Они были здесь. И ушли, не пожелав разделить бессмертие с богом. Даже брат-близнец не захотел коротать с ним вечность. И он остался один. Снова. Отражение в стекле дрогнуло, пошло рябью и бросилось навстречу так стремительно, что Рейстлин отшатнулся и едва не упал. В ладонь сам собой скользнул верный посох. Полумрак кабинета наполнился низким вкрадчивым смехом. −Как забавно ты иногда забываешь о том, кто ты. Такхизис соткалась из теней неспешно и величаво. Усмехнулась полными яркими губами. Прищурила прозрачно-голубые, прорезанные вертикальным зрачком, глаза. Длинные черные кудри плащом укрывали ее обнаженные плечи, змеились по высокой груди, сливаясь с темным платьем с таким низким вырезом, что честнее было бы вообще ничего не надевать. −Столько минуло эпох, а ты все еще думаешь о себе, как о человеке. Ее голос обволакивал сознание так знакомо и беспощадно, что Рейстлин крепче сомкнул пальцы на рукояти посоха. Такхизис покачала головой, увенчанной острой черной короной, и плавно повела точеными плечами. Сделала крохотный шаг вперед. Шуршащий подол платья качнулся, и на боку открылся разрез до самого бедра. −Я стал богом. – хрипло напомнил ей, да и себе тоже Рейстлин. −Да-да-да. – Такхизис растянула губы в усмешке, сверкнув острыми зубами. – Бог Маджере, которому тяжко им быть. Который, вот беда, не хочет быть один. Ты разрушил целый мир, уничтожил всех богов, сумел вытащить из небытия души брата и этой жрицы. Построил для себя и для них целый новый мир. И что в итоге? Ты смотришь на этот город и начинаешь понимать, что Паладайн был прав, когда уничтожил Истар. Этот город уже не спасти. И этот мир тоже. −Убирайся. – рявкнул Рейстлин, направив на темную богиню посох. – Убирайся обратно, откуда пришла. Я не желаю тебя слушать. −Напрасно, бог Маджере. Такхизис сделала еще один крохотный шаг вперед, но почему-то оказалась совсем рядом. Взмахом узкой ладони отвела уткнувшееся ей шею навершие посоха. Сверкнула драконьими глазами и стиснула рубашку на груди у Рейстлина с такой силой, что ткань затрещала. В этих воплощениях они были одного роста, и все-таки Рейстлин на миг снова почувствовал себя слабым и больным доходягой-магом. −Ты ведь знаешь, почему не сумел уничтожить меня. – горячее дыхание обожгло Рейстлину щеку, шепот змеиным шипением проникал в разум. – Ты знаешь, что мы с тобой – одно целое. Рейстлин все-таки взмахнул рукой с посохом, вырываясь из цепких пальцев. Кристалл, зажатый в драконьей лапе, сверкнул коротко и ярко. Такхизис досадливо фыркнула, отмахиваясь. Тени вокруг нее ожили, заплясали свой хорошо знакомый по Бездне танец. Всебесцветная Драконица сама казалась одной из этих теней – с бледным лицом и черными тенями под глазами и на скулах. Она взмахнула руками, мягко и изящно, повторяя этот танец, и Рейстлин попятился. Он не чувствовал ничего, сразив иных богов, и даже самого Паладайна. Но она… Рядом с ней он снова ощущал себя всего лишь человеком – ничтожеством у ее ног. Это злило и пригибало к земле снова и снова. Он не мог убить ее. В насмешливом шипении Рейстлин с трудом угадал собственное имя, а богиня ловко вырвала посох из его ослабевших пальцев. Перехватила обеими руками за противоположные концы и древком толкнула Рейстлина поперек груди. Удар вышиб дух, отшвырнув назад. Рейстлин врезался в стол и с размаху сел на столешницу, успев, однако, упереться ладонями позади себя. Такхизис вновь оказалась рядом, закинула посох ему за голову, упираясь в шею сзади и не давая отстраниться. Прижалась лбом ко лбу и прошептала: −Просто признай, Рейстлин, что ты мой. И всегда был моим. Посох с нажимом прошелся по лопаткам, надавил на поясницу, заставив податься ближе к темной богине. Упругое, горячее сквозь тонкую ткань бедро вклинилось между ног. Такхизис изогнулась всем телом, притираясь ближе, прижимаясь грудью к груди. Сильнее, почти до боли, надавила древком посоха на позвоночник. Мягкие чуть влажные губы прошлись по шее, скользнули по линии челюсти. Змеиные глаза блеснули совсем рядом. Украсть у себя поцелуй Рейстлин не позволил, запрокинув голову и уходя от чужих жадных настойчивых губ. Посох надавил на спину так больно, что потемнело в глазах, а в позвоночнике, кажется, что-то хрустнуло. Шею обожгло коротким, но сильным укусом. Щекотно потекла кровь. Тени двигались по комнате – расплывались по стенам, ползли по потолку, забирались на стол. Рейстлин чувствовал их бархатистые прикосновения к рукам, к спине и волосам. Такхизис отшвырнула посох, и тот, загремев, улетел куда-то на пол. −Упираеш-шься? – зло прошипела она, уложив раскрытые ладони Рейстлину на грудь. Рейстлин напрягся всем телом, сильнее опираясь на руки, чтобы не завалиться на спину. Тени сомкнулись вокруг запястий и локтей и настойчиво тянули, норовя выбить последнюю опору. Золотые глаза с песочными часами зрачков встретились с горящим драконьим взором. −Ты как всегда слишком поспешна, моя темная госпожа. – проговорил Рейстлин. – Твоя поспешность и жадность однажды уже загнали тебя в Бездну. И расслабил руки, слегка откидываясь назад. Такхизис, так и не убравшая ладони, качнулась следом. Прорезь зрачка в ледяной голубизне дрогнула. Глаза распахнулись шире. Рейстлин усмехнулся уголком рта, запоминая, как выглядит удивление на этом прекрасном какой-то хищной красотой лице. Верно, его усмешка ее взбесила. Такхизис оскалилась, став разом похожей на разъяренную драконицу. Рванула в стороны полы темной рубашки, градом посыпались пуговицы. Длинные острые ногти – почти когти – жадно впились под ключицами, пустив кровь. Цепкие холодные пальцы с нажимом провели по груди, больно стиснули соски, широко огладили бока. Вернулись к лицу, обхватив и не давая отвернуться. Он и не собирался. Поцелуй вышел таким же яростным и болезненным, с впившимися Рейстлину в нижнюю губу острыми зубами, столкнувшимися языками и хриплым заполошным дыханием. Такхизис, уже не шипя, а почти рыча, стащила с него никуда не годную рубашку. Рейстлин широко огладил ее плечи, стряхивая с них тонкие бретельки. Лиф платья сложился, как лепестки черного цветка. В полумраке кожа Такхизис сияла снежной белизной. Но разглядывать богиню было некогда. Ее кожа под его ладонями была прохладной и бархатистой. Под ней перекатывались упругие мышцы, словно он держал в руках змею. От прикосновения тяжелой, с острыми напряженными сосками груди делалось жарко. Цепкие пальцы скользнули по шее под волосами, стиснули крупные кудри на затылке, потом надавили, пригнув голову и снова впечатав губами в приоткрытый жадный рот. Рейстлин попытался было оттолкнуться от стола, сменить позу, но проще, кажется, было сдвинуть с места гору, чем темную богиню. Которая вдруг так удачно проехалась бедром ему между ног, что в животе пробежала искристая щекотка, заставив сильнее напрячь мышцы пресса. Рейстлин все-таки сомкнул зубы на округлом и прохладном, пахнущем жасмином плече, когда руки Такхизис нетерпеливо дернули застежку штанов. Вжикнула молния, отозвавшись разрядом тока вдоль позвоночника. Жесткие густые волосы Такхизис щекотали щеку. Рейстлин не отказал себе в удовольствии намотать их на кулак, несильно потянуть, вслушиваясь в злющий гортанный рык, и все-таки отбросить получившийся жгут Такхизис за спину. Узкая ладонь в отместку сжалась вокруг его напряженной плоти почти болезненно. Ее бедра под его ладонями были такими же прохладными, как и вся Такхизис, гладкими и упругими. Рейстлин пробрался ладонями под незнакомую скользкую ткань платья, огладил выше, смутно ожидая наткнуться на белье. Ничуть не бывало. Рейстлин перехватил левую ногу под коленом, поднимая, и удобнее оперся о стол. Такхизис впилась ему в плечо ногтями, наверняка оставив на коже кровавые полумесяцы, а второй рукой направила его в себя, подавшись вверх и прижимаясь крепче, почти вплавляясь. Застонала гортанно и протяжно, напрягаясь всем телом, как струна. Рейстлин про себя порадовался, что стол в кабинете крепкий. Хотя и он начал подозрительно поскрипывать. Край столешницы впивался в поясницу, но боль ощущалась где-то очень далеко. Такхизис, ничуть не смущенная странной и не слишком удобной позой, льнула ближе, сжимала в кулаках волосы, то и дело до боли оттягивая Рейстлину голову, прихватывала зубами шею, отчего внизу живота что-то дергалось, скручивая болезненным удовольствием. Рейстлин запустил руку в длинные густые пряди, наткнулся на вплетенную в них корону и насмешливо фыркнул: −Темная госпожа получила, что хотела? Удержать голос ровным было невыразимо сложно. От тугого влажного жара мутилось в голове, а внутри натягивалась струна. Такхизис выпустила его волосы, но только чтобы скользнуть подмышками и вонзить ногти в спину, раздирая в кровь кожу и вырывая уже у Рейстлина сдавленное шипение. Царапины тут же защипало от выступившей испарины. Лицо горело, а губы пересохли. −Еще нет. – обжег ухо шепот. Перед глазами темнело, словно весь мир накрывала черная бархатная пелена. Сквозь шум в ушах пробивалось тяжелое хриплое дыхание вперемежку с короткими задушенными стонами. Ногти прочертили новую кровавую полосу вдоль позвоночника. Напряжение становилось почти нестерпимым. Удовольствие накрыло как-то сразу, лишив разом зрения и слуха. Однако хриплый долгий стон над ухом Рейстлин расслышать успел, прогибаясь в спине навстречу прижимающейся к нему темной богине. Тело налилось внезапной и сокрушительной слабостью. Колени подкосились, но Рейстлин каким-то чудом все же устоял. Такхизис с силой надавила ему на плечи, освобождаясь, и прильнула снова, крепко обняв за шею и шепча на ухо: −Теперь ты понял, почему не сможешь убить меня? Рейстлин устало прижался виском к ее щеке, глядя пустыми глазами на темное окно, расцвеченное городскими огнями. −Тьма вечна. – непослушными губами выговорил он. – Свет погаснет, и останется только она. −Верно, бог Маджере. Погаси этот свет своей рукой. Цветные огни на мгновение расплылись, а потом засияли снова, ярко и уверенно. −Я не Паладайн. – медленно выговорил Рейстлин. – И я не буду уничтожать свое творение. Такхизис вскинулась, как рассерженная кошка. Вгляделась Рейстлину в лицо полыхнувшими глазами. −Тогда оно уничтожит тебя! −Пусть так. – согласно кивнул Рейстлин, проводя напоследок ладонями по крутому изгибу талии. – Я не боюсь. Такхизис еще мгновение пристально всматривалась ему в глаза, отыскивая что-то. Наконец, нашла. Усмехнулась и качнула головой. −Бог Маджере. – выговорила она, отступая в свои тени. – Как забавно коротать вечность с тобой. Тени схлынули, пряча свою повелительницу. Рейстлин не глядя поправил штаны и устало улегся прямо на стол. Защипало разодранную спину. Отозвались болью укусы на шее и царапины на груди. В голове было приятно пусто и легко. Только тьма впереди – в этом Такхизис, безусловно, была права. Только перед тьмой всегда есть свет. И после нее – тоже.