Воля к жизни

— Отринь тревоги и волнения, доблестный чемпион. Я чувствую твоё тепло… почувствуй и ты благословение балдахина, окутывающее твою прекрасную душу, — мягко шептала Фия, поглаживая тёмные локоны обнимающего её юноши. Он пришёл к ней раздираемый тысячей волнений, вопросов и сомнений, но похоже, что сейчас, в её руках, он впервые за долгое время смог расслабиться. Это даровало ей такой же покой, как и ему. Пусть и в обмен на что-то, Фия чувствовала радость, помогая кому-то вроде него, так сильно напоминавшего ей о себе самой. Не так давно все воспоминания Фии были покрыты туманом таким же плотным, как и тот, что окружает Междуземье, храня его от вторжения чужаков. Единственное, что она помнила о себе, это своё предназначение — вернуть к жизни благородного дворянина, собрав как можно больше чужих жизненных сил и воли. Кто этот дворянин и как и куда она сможет вернуться к нему для его воскрешения, находясь сейчас в Междуземье с такими провалами в памяти, Фия не знала, но надеялась, что постепенно вспомнит или узнает. И она оказалась права, в ходе странствий обретя воспоминания о способностях спутницы мёртвых, которые и даровали возможность собрать чужую жизнь по кусочкам. Когда же сакральный момент передачи воли к жизни от чемпиона к спутнице мёртвых закончился, Погасший робко взглянул на женщину и, осторожно накрыв её бледную руку своей смуглой ладонью, сказал: — Леди Фия, прошу, зовите меня просто Рожер. — Хорошо, Рожер, — кивнув, с лёгкой улыбкой согласилась она, — но тогда и ты зови меня просто Фией. Так началась их необычная дружба. Помимо Рожера в крепости Круглого Стола и её покоях то и дело появлялись и другие Погасшие. Какие-то из них были добры, какие-то, не понимая, выказывали отвращение или равнодушие, а какие-то и вовсе были движимы лишь низменными желаниями и идеями, не имевшими ничего общего с древним таинством, провести которое предлагала им Фия. Так или иначе, почти все они однажды сгинули, в один день перестав появляться в крепости. Фию мало волновала их судьба, она даже не помнила их лиц. Единственными Погасшими, которые тронули её сердце, были Лионелл и Рожер. Встретив попавшую в беду и преследуемую монстрами Фию задолго до её прихода в Круглый Стол, Лионелл решил защитить девушку, не требуя ничего взамен — лишь разрешение составить ей компанию, чему она оказалась рада. Галантный и бесстрашный, немолодой рыцарь сильно напоминал ей кого-то из забытого прошлого. Сам же он отнёсся к ней как к дочери, прямо называя её так при некоторых встречных. Но к сожалению, их путям суждено было разойтись самым трагичным образом. Узнав о предназначении Фии, Лионелл мало-помалу делился в её объятиях своим теплом и волей, предавшими ему силу не меньше той, что была у любого молодого воина. Но однажды он отдал ей больше, чем она собиралась и когда-либо желала с него взять. Это случилось вскоре после того, как он показал ей путь в крепость Круглого Стола, где у него возник довольно пылкий конфликт с Гидеоном. Суть этого конфликта Фии он так и не раскрыл, но после него он попросил её вернуться с ним в королевскую столицу. Именно там он отдал ей всё. Всю свою жизнь, волю и силу. Они уснули в одной кровати как и обычно, затаившись в тихой часовне неподалеку от стен, почти павших под натиском ужасного и великого дракона Грансакса. Засыпая, она обнимала своего рыцаря со спины, по обычаю беря от него лишь маленькую частицу жизни, не больше, а он следил за окружением. Благодаря крайне чуткому сну и слуху, Лионелл всегда старался защищать Фию собой и был тем, кто охранял их совместный сон. Очнувшись же на рассвете, она сразу ощутила, что что-то не так. Воля Лионелла к жизни и его желание защитить пылали в ней так сильно, как никогда раньше. Сильная, яркая, тёплая и любящая, но в то же время переполненная печалью и угасанием, сейчас его воля была практически неотличима от души. Жизненной силы очевидно было больше, чем должно, а сам Лионелл молча сидел спиной к ней на краю кровати. Стоило Фии осторожно коснуться кончиками пальцев его спины, она поняла, жизни в этом теле больше нет. Это же подтвердило и письмо, которое Лионелл всё ещё держал в руке.       «Дорогая Фия, я знаю, что не таким ты представляла наше прощание и у тебя много вопросов. Но молю, прости старику такой ужасный поступок… Думаю, ты поймёшь. И как моя дочь и как спутница мёртвых.       Я медленно умираю. Не знаю от чего именно и почему, но таинственная скверна внутри меня в последнее время всё быстрее разъедает моё тело и разум, мои руки слабеют, а реакция ухудшается. Я уже давно путешествую по Междуземью с мыслью о том, что скоро мне суждено пасть в этих землях. Мне никогда не хотелось стать Лордом Элдена, лишь показать, что мне не зря дали второй шанс и позволили насладиться жизнью ещё немного, позволили узнать, что скрывают уголки этого мира. И именно так, за очередным уголком я и встретил тебя. Ты подарила мне новую волю к жизни и силы ещё немного побороться со скверной, доказала, что меня вернули не зря, раз я смог спасти и защитить тебя. Узнать тебя. Представить, что у меня есть дочь и побыть тебе отцом хоть немного.       Раз мне суждено скоро умереть, я хотел бы умереть не в битве и земле, а в твоих объятиях, отдав тебе всё. Надеюсь, моё тепло и воля помогут тебе исполнить твоё предназначение и защитят тебя так, как я делал это при жизни. Я лишь молю, чтобы ты делала это по своей воле, а не потому, что так кому-то надо.       Советую вернуться в крепость Круглого Стола. Думаю, теперь ты снова увидишь её. Коснись золотого сияния и думай о Круглом Столе. Ты попадёшь туда так же, как со мной. Но не говори о том, что мы были в столице. Путь сюда закрыт. Такие знания для тебя опасны. Пусть Гидеон ворчит, а компания там порой не важная, это место защитит тебя и приютит. Никто не сможет тебя прогнать. Там ты будешь в безопасности и возможно встретишь кого-то, кто поймёт и полюбит тебя также, как я. Береги себя.» Судя по тому, как искажались строчки письма ближе к концу, Лионелл буквально писал его на последнем издыхании. Он оказался прав, Фия действительно поняла. Хоть её и переполняла тоска и горечь от потери, вместе с ней было и понимание, отчасти рождённое жизнью самого Лионелла, передававшей его чувства не хуже письма. Его жизни оказалось также достаточно, чтобы подарить Фие видение Благодати. Казавшийся хрупким и переливающийся словно лучи солнца на водной глади, огонёк Благодати подобно растению пробился сквозь землю в центре комнатушки, в которой они были. Сияя золотом, он излучал тепло, комфорт и дарил чувство безопасности. Возможно именно поэтому Лионелл и выбрал эту комнату для ночлега. Но было в Благодати и что-то ещё. От неё исходил сияющий луч. Проследив за тем, куда он указывает, Фия поняла, что Благодать словно зовет её куда-то. Чувство было неясное, похожее на ощущение или скорее идею. «В столице. Под столицей. Глубоко-глубоко под столицей. В корнях. Туда. Нужно туда.» С этого момента Фия знала, что ей нужно делать и куда идти, туда тянуло всё её существо. Но также она знала, что чтобы попасть в это место, ей нужно много сил. Следуя совету Лионелла, она вернулась в крепость Круглого Стола, где осталась так надолго, что потеряла счёт времени и реальности. Пусть она и знала, как достичь цели своего предназначения, оно всё ещё казалось ужасно далёким и необъятным. Как понять, что воли и жизни достаточно? Что скрывается под столицей в корнях? Её предназначение воскресить благородного дворянина, но ведь он не может быть здесь. Эти вопросы терзали женщину, но найти на них ответ казалось почти невозможным, также как и вспомнить своё прошлое. Были лишь осколки. Далёкий залитый солнцем град под синим небосводом. Традиции в виде обмена жизненной силой, переплетённые с идеей смерти. Нужда поддержать жизнь и воскресить. Какие-то вспышки и всепоглощающая боль, заволакивающая разум туманом. Чувство привязанности к кому-то, пробивающееся сквозь боль и туман, нужда помочь и спасти. Кого? Кого-то очень дорогого. Всё эти видения и ощущения переполняли Фию, когда она пыталась вспомнить что-то о себе. В полных беспокойства снах казалось, что стоит протянуть руку — и правда откроется. Но все, включая сон, рассыпалось раньше, чем ей удавалось ухватить призрачную нить воспоминаний. Сам того не зная, вспомнить помог Рожер. Капля за каплей. Через общение, обмен чувствами и объятиями. После Лионелла, после всех виденных ей Погасших, Рожер был единственным из них, кто остался, продолжал приходить и о ком она беспокоилась. И кто беспокоился о ней. Поначалу он немного стеснялся, хоть и сам согласился на первые объятия. Но чем чаще они встречались, тем легче Фии было объяснить ему суть проводимого ритуала, как всё должно быть и зачем. Постепенно Рожер становился всё более раскрепощённым, благодаря чему увеличивалось и тепло жизненной силы, которую он теперь без тени сомнений разделял с новообретенной подругой вместе со своими мыслями и приключениями. — Что тебя тревожит, мой дорогой Рожер? — спрашивала Фия, чувствуя напряжение в каждом мускуле лежавшего в её объятиях в постели Рожера и видя, каким сосредоточенным было его лицо и устремленный куда-то сквозь стену взгляд. — Прости, я просто не могу перестать думать о записях, которые нашёл недавно, — отвечал он с усталым вздохом, после чего прикрыл глаза и сильнее обнял Фию в ответ, стараясь больше сосредоточиться на её тепле, легко ощутимом сквозь серебристое тончайшее платье, так похожее на ночную сорочку. Обычно оно скрывалось под платьем чёрным. — С чем же связаны эти записи? Это тот твой проект про полубогов, над которым ты работаешь? — Они о Годвине Золотом, — на этих словах её ладонь, поглаживавшая Рожера по тыльной стороне шеи дрогнула, — и о странностях, окружающих его смерть. С недавнего времени Рожер особенно сильно заинтересовался судьбой Годвина и причиной появления Тех-кто-живёт-в-Смерти. Всё началось с простых вопросов, которыми Погасший задавался по мере своих странствий. Но чем больше ответов и реликвий он находил, тем больше у него возникало новых и более придирчивых вопросов, так как найденные ответы то и дело противоречили учениям, которые он усвоил в прошлом. Знакомство же с охотником на мёртвых по имени Ди и вовсе, казалось, утроило его любопытство, которое сам Ди не разделял и даже осуждал, будучи верным Золотому Порядку и его догматам. Но Рожеру было всё равно. Ему отчаянно хотелось разгадать тайну смерти и ужасного проклятия Годвина, приведшего к появлению нежити по всему Междуземью. Изначально ведомый лишь праздным любопытством, чем больше он погружался в завесу тайны и узнавал о полубоге, тем больше ему хотелось как-то… помочь ему и тем, кто невольно оказался проклят после его смерти. Фия бы соврала, если бы сказала, что любопытство и желания Рожера не вызывали у неё искренней признательности и симпатии к нему. Но было также кое-что, о чём она не могла ему ни соврать, ни рассказать. Это преследовало её каждый раз, когда она засыпала подле Рожера после его рассказов, чувствуя тепло его души. Ей снилась бескрайняя синева, так похожая на ту из воспоминаний о солнечном граде, простирающаяся так далеко, как только падает взгляд. Она была глубока и бесконечна, в ней было так легко, безмятежно и мягко. Жизнь казалась проще, понятней, естественней. Наслаждаясь наваждением, Фия знала, что там, в этом ничем не перекрытом небе, где она могла летать, её дом. Но сон о доме сменялся другим. Здесь уже не было привычной синевы, её сменяла окружающая её желтизна растений, которыми было усеяно Плато Альтус. Сверху же над ней вновь возвышались стены Лейнделла и сияние Древа Эрд. Но было в этом сне кое-что намного важнее. Кто-то. Прямо перед ней стоял прекраснейший златовласый мужчина, смотревший ей прямо в глаза. Он выглядел безмятежным, довольным, по-настоящему счастливым. Сказав что-то Фие, он затем поднимал руку, куда, мгновение спустя, с яркой вспышкой прилетала золотая молния, не причиняя самому мужчине никакого вреда, словно служа ему простым копьём. Это зрелище делало счастливой и Фию, наполняя её сердце теплом и любовью. Стоило ей поддаться этим эмоциям и постараться последовать за ними и этим прекрасным наваждением, сон заканчивался, вновь сменяясь чувством утраты, болью, да туманом. Могла ли Фия просто так рассказать Рожеру, что ей снится Годвин? Скорее всего да, ведь это началось после его рассказов. Но по неведомым ей самой причинам Фия не делала этого. Возможно, боялась оказаться неправильно понятой. Либо же наоборот, боялась, что Рожер каким-то образом сложит не складываемый ей самой пазл и из-за этого их отношения изменятся безвозвратно. Впрочем, это всё равно случилось. Однажды Рожер пришёл особенно воодушевлённым. Торопливо закрыв двери в комнату, он выудил из вещмешка небольшую книгу и лежавший в ней рисунок. — Ты не поверишь, что я нашёл! Это личный дневник одного из рыцарей, служивших под началом самого Годвина, — присев на кровать рядом с Фией затараторил юноша, листая страницы книги и показывая ей рисунок, — Он видел окончание войны и поступок Годвина! И спустя много лет даже нарисовал сцену оттуда, это его рисунок, повезло что он был художником…! Но Фия уже его не слышала. Пока Рожер зачитывал какие-то строчки из дневника, она застыла, зацепившись взглядом за рисунок и утопая в воспоминаниях.

***

Теперь она помнила всё. Тот день. Войну, вспышки молний, желание убить и сразить. Ярость от поражения и готовность умереть, удивление и восхищение от пощады. Ту связь, те узы, что родились из вражды. »…сразив ужасающего дракона, Годвин Золотой не стал добивать своего врага, а предложил вместо этого мир, дружбу. Так и закончилась война с древними драконами, а в Лейнделле, позже, зародился культ драконов…» Фортиссакс и Ланссеакс остались в Лейнделе, став союзниками золотого рода и теми, кто положил начало культу драконов. Другие же древние драконы покинули поле брани, уважив волю близнецов и поступок, совершённый самим сыном Вечной Королевы, не решившись в будущем выступить против своих собратьев, считавшихся самыми могучими в драконьем роде после самого Пласидусакса. Про драконов-близнецов слагали легенды, Ланссеакс даже вошла в них как главная жрица в драконьем культе, благодаря способности принимать человеческий облик. Но лишь избранные знали, что человеческий облик был не только у неё. Первым из них стал Годвин. Не сразу, перед этим прошло время, но когда это случилось, откровение его поразило. Отнеся его в укромное место вдали от стен столицы и чужих любопытных глаз, впервые обернувшись человеком перед ним, Фортиссакс испытывала удовлетворение от реакции полубога. Всегда собранный, уверенный в себе, могучий и непоколебимый, Годвин оказался растерян и даже смущён. — Так ты… Ты тоже!.. Фортиссакс, ты…?! — пораженный, он не мог подобрать слов, а его щёки объял румянец, увидеть который на нём можно было крайне редко и в основном от вина, а не смущения. — Ты же не думал, что лишь моя сестра умеет обращаться человеком? — с нескрываемым удовольствием и насмешкой спрашивала Фортиссакс, всё ещё драконьими глазами наблюдая за каждой секундной реакцией Годвина, мысленно вкушая каждую толику его эмоции и замешательства. — Я думала, что ты проницательнее. — Нет, я догадывался, но просто я не думал, что Фортиссакс… что ты… — он наконец-то собрался и после глубокого вдоха выдал, — …женщина. Это признание в причине его замешательства вызвало у древней драконицы смех. — Так вот в чём проблема? Новообретённый боевой товарищ оказался женщиной, и бравый воин, сын самой королевы Марики, не знает, как реагировать? — она издевалась. Беззлобно, но с наслаждением. В ответ Годвин с тихим «эй!» легко толкнул её в плечо, отметив про себя, что несмотря на внешнюю хрупкость её человеческого облика, Фортиссакс не шелохнулась. — Прекрати! Ты же нарочно это сделала вдали ото всех, хотела сохранить тайну и увидеть мою реакцию, верно? — немного придя в себя и смирив смущение, возмутился Годвин. — Верно, — с улыбкой кивнула Фортиссакс, начав медленно и хищно, словно всё ещё была в драконьем облике и собиралась кинуться на добычу, обходить полубога вокруг, — но скажи мне, Годвин Золотой, меняет ли это что-то? Иль ты бы предпочёл узреть другую форму? Возможно, мужа? — Что ж… и да и нет. Я определённо ожидал увидеть мужчину, но увидев тебя такой… я очень рад, — честно признался Годвин, — хотя было бы лучше тебе прикрыться… тебе принести одежду? В ответ Фортиссакс снова рассмеялась и, вновь оказавшись перед Годвином, резко сократила расстояние, оказавшись с ним лицом к лицу, из-за чего полубог на мгновение задержал дыхание. — Зачем? Неужели такой могучий и привлекательный муж, так часто лакомящийся женским телом в своей и чужой постели, вдруг оказался из-за него смущён? — в словах, сказанных горячим шёпотом, отчетливо читался вызов. Драконица явно понимала, какой эффект оказывала на Годвина, читая его мельчайшие реакции, и нагло этим пользовалась, пока тот стоически это терпел. — Немного. Потому что это другое, ты другая, — не сводя взгляда с хищных вертикальных зрачков, продолжал быть честным Годвин. Золото Благодати против дикого золота драконов. — Чем же? Я неоднократно видела и чуяла, как ты делил ложе и с женщинами, которым не чуждо оружие и бой, которые сражались с тобой бок о бок. Или дело в том, что я — дракон? — Фортиссакс прищурила глаза, словно собиралась прочесть его мысли. — Не совсем… Просто… я впервые встретил кого-то, с кем так сблизился, — несмотря на то, что стоявшая к нему вплотную Фортиссакс была полностью нага, он, конечно же, говорил о другом, смело высказывая свои мысли, — кто понимает меня почти без слов. С кем я сражался так. С кем подружился так. Кто видит мир и меня так, как ты. Ты другая. Во всём. И хоть я и смущен твоему облику, потому что не ожидал, что он будет таким… и что ты будешь так прекрасна… я рад, что теперь мы можем общаться так, без преград, лицом к лицу. И что ты решила разделить со мной свой секрет. — Хороший ответ, ты заслужил возможность узреть этот «прекрасный» облик вновь, — удовлетворённо улыбнулась Фортиссакс, после чего направилась прочь и, обернувшись драконом, лёгким взмахом четырёх крыльев взмыла в небеса, оставив Годвина одного лишь восхищенно смотреть себе вслед. После раскрытия тайны Фортиссакс, они постепенно стали друг для друга всем. Боевыми товарищами, учителями, друзьями, любовниками, а впоследствии и возлюбленными. То, что началось как дружба и простая забава, благодаря их узам переросло в нечто большее и намного более серьёзное. В союз, истинную суть которого знали и понимали лишь избранные во главе с Марикой, способный в будущем даже потенциально объединить далекий Фарум-Азула и Лейнделл. Но это было до наполненной морозным туманом роковой ночи под присмотром Тёмной Луны. Ночи, в которую пал лучший и добрейший из людей и полубогов. Фортиссакс была той, кто нашёл его. Той, от чьей ярости и разрядов молний мгновенно пало несколько пытавшихся сбежать убийц и окончательно, вместе с поднятой стражей тревогой, пробудилась королевская столица. Та ночь и последовавшие за ней дни были переполнены яростью, бессилием и сводящей с ума болью, которые увеличивались в своей силе пропорционально количеству корней смерти, прорастающих, казалось, из каждой капли осквернённой крови некогда прекрасного тела полубога. Оно искажалось и изменялось на глазах. Неправильная, незавершённая метка проклятья, раной вырезанная на его спине и перебившая его кости, меняла его, превращая в нечто, что никогда не существовало в Междузьемье. Что никогда не должно было существовать. Нечто, которое обречено было застрять и проклинать других на такое же проклятое существование между смертью и жизнью. Его пытались исцелить, очистить. Но ни сила Кольца Элден, ни какая-либо другая известная магия, молитвы и что-либо другое не помогало. Когда стало ясно, что сделать ничего нельзя, его попытались похоронить под столицей, в одних из основных корней Древа Эрд, молясь об избавлении, о том, чтобы священное древо впитало в себя его душу или её остатки, позволив Годвину переродиться или хотя бы упокоиться с миром. Но этого тоже не случилось. Вместо этого чума смерти словно питалась из корней великого древа, начав распространяться теперь уже по всему Междуземью и изменять Годвина с ещё большей силой. Постепенно, его тело перестало напоминать полубога, увеличиваясь в размерах и приобретая всё больше черт какой-то амфибии, а особенно ужасные изменения были в местах глубоких ранений. Так, сломанные ноги покрылись чешуёй, медленно сливаясь и походя теперь на хвост водоплавающего, израненная спина особенно сильно поросла кишащими личинками каких-то новых мух корнями смерти, пронзающими тело Годвина и тут и там, выросшими прямо из раны, каждый миллиметр окроплённой кровью в роковую ночь человеческой кожи превратился в толстую, плотную, прочную болотного цвета кожу какой-то ни то лягушки, ни то ящерицы, покрыв собой верхнюю сторону рук, увенчанных теперь когтистыми перепончатыми пальцами, и затылок головы полубога. Сама же голова, лишённая поддержки из-за перерезанных мышц шеи и спины, да перебитого позвоночника, отныне полубоком висела почти на груди, поддерживаемая лишь плотной зелёной кожей и тем, что весь череп полубога начал искажаться, полностью теряя даже остатки каких-то человеческих черт и походя теперь больше на морскую раковину, чей рот находился на некогда макушке. Сиявшие золотом на солнце волосы теперь были спутанными, вечно влажными, смешанными с шипастыми бледными корнями, напоминающими языки, и находились у раковины прямо во «рту», который, похоже, появился из-за того, что кто-то из черных ножей то ли полоснул, то ли ударил полубога прямо по голове, травмировав и дав таким образом новоявленному проклятью пищу для работы и изменений в попытке «исцелить» тело извращённым образом. Единственным, что всё ещё напоминало о принадлежности этой мерзкой амальгамации амфибии, корней смерти и человека к королевскому роду было укрывающее его ноги огромное небесно-синее полотно с узором из золотых листьев и ягод, подобное тому, которое Годфри носил как плащ, да специально выкованные для увеличивающихся в размерах рук огромные металлические браслеты, сейчас больше напоминающие оковы. Глубоко травмированные и не в силах помочь и смотреть, боясь чумы смерти и родившейся из неё нежити да василисков, это существо, некогда звавшееся Годвином Золотым, покинули все, кроме древней драконицы, молчаливой статуей взиравшей на своего компаньона день за днём и всё ещё пытавшейся что-то сделать для него. — Фортиссакс, пора уходить, оставь его, ему уже не помочь, даже мы здесь бессильны! — взывала к сестре Ланссеакс, тоже пребывая в драконьей форме из-за того, что знала, как уязвимы люди к чуме смерти. — Мы должны помогать живым! — Я не оставлю его! — рычала в ответ Фортиссакс, отказываясь уходить. — Я могу ему помочь. — Ты не понимаешь, это проклятье… его чума, она достигла даже дома! Здесь её не остановить, не исцелить! В Фарум-Азуле появились корни смерти и из-за них восстают умершие зверолюди, убивают и сжирают живых, создают себе подобных… но они слабы, благодаря хранителям Лорда Пласидусакса и искажению времени их можно убить! Мы должны помочь! Мы должны помочь людям здесь и защитить Лорда дома! — Единственный, кому я должна помочь, это Годвин! — снова рыкнула Фортиссакс, развернувшись и метнув в сестру состоящее из молний копьё, нарочно промазав, но сделав предупреждение более, чем понятным. И тогда Ланссеакс ужаснулась. Не протесту сестры, нет. А её чешуе. На некогда серой, такой же как у неё самой, каменной чешуе и тут и там теперь проступали чёрные пятна. И судя по неравномерности и их скоплению между чешуйками, это было лишь начало. — Ты… он заразил тебя! Как это возможно?! Отойди от него, уходим отсюда немедленно, пока ещё не поздно! — Он хочет жить, поэтому его проклятие так опасно, — игнорируя призывы и подойдя к телу Годвина, Фортиссакс положила лапу ему на обезображенную грудь, сломав несколько растущих оттуда корней. Сейчас, в своём истинном облике, она и Годвин были почти одного размера, какая горькая ирония. — Каждая капля его крови, малейшая частица чумы и каждый корень смерти… они переполнены его волей к жизни и передают эту волю мертвым. Волю жить и выжить вопреки, поднимая их из могил. Ты понимаешь, что это значит? Надежда есть. Я проведу ритуал. — Это безумие! — расправив крылья рычала теперь уже сама Ланссеакс, — в этом теле нет души, он лишь заразит тебя ещё больше, заберёт у тебя всё, обернув в нежить! К тому же ритуал… это запретно… Тебе предначертано однажды возлечь лишь с Лордом Пласидусаксом, когда шторм кончится, чтобы наполнить жизненной силой его! — Это моя жизненная сила, моя воля, я сама решу, кому её отдать! — резко развернулась Фортиссакс, из-за ярости её рога и весь хребет вплоть до кончика хвоста объяли красные электрические разряды, — Пласидусакс бросил нас, бросил своё королевство, трусливо спрятавшись и уснув в Межвременье пока Фарум-Азула разрушается из-за метеорита! Сколько здесь, в Междуземье, сменилось эпох с тех пор? Сюда пришли и развились новые люди, обрели наше утерянное Кольцо Элден, вознесли его, стали богами, пережили войны, исстребили гигантов, воздвигли своё королевство поверх того, что когда-то было верно нам, процветают, а теперь борются с чумой смерти, а он? Ты сама сказала, что зверолюди деградировали, жрут теперь друг друга как бездумные животные, пока разрушается наш дом, а что делает он?! Ничего! Он мне не Лорд! К громогласному рыку Фортиссакс, эхом разносившемуся по всему подземелью на многие километры, прибавились удары красных молний по земле и воде вокруг неё. Переполнявшая их энергия её непоколебимой воли ужаснула даже Ланссеакс, которая и раньше понимала, что не ровня сестре в бою, а теперь… Фортиссакс могла легко убить её, если это понадобится. — Одумайся, сестра, прошу, — сложив крылья и покорно приклонив голову почти к залитой водой земле молила драконица, — я знаю, ты любишь этого человека, но это уже не он… это лишь ужасный, искаженный отголосок… не отдавай ему свою жизнь. — Я уже приняла решение, Ланссеакс, — спокойно ответила Фортиссакс и отозвала молнии, видя покорность сестры и её нежелание вступать в битву. — Годвин благосклонно подарил мне эту жизнь, пощадив меня, хотя, как защитник своего королевства, после начала войны имел все причины и полное право убить. Должен был это сделать. Любой бы на его месте поступил так. Я сама бы на его месте поступила так, уничтожив его. Но он сделал иной, почти безумный выбор. Если есть хотя бы малейший шанс, что ритуал поможет ему, я должна его провести. Моя жизнь принадлежит ему и только ему. Уже давно. А если же я умру… то и свою смерть я разделю с ним. В ответ Ланссеакс бессильно кивнула, медленно расправив крылья и понимая после сказанного, что спорить бесполезно, а силой Фортиссакс отсюда не увести. — Прощай, сестра моя. Проводив улетевшую куда-то далеко по подземелью к проходу в земле Ланссеакс взглядом, Фортиссакс забралась на корень и улеглась рядом с Годвином, обвиваясь вокруг него и частично обнимая его передней лапой и крыльями, готовая начать древнее таинство. Она надеялась, что это поможет. Что, как не жизнь и воля бессмертных драконов, смешанная с жизнями сотен чемпионов, может победить смерть? Но к сожалению, чума смерти и проклятье незавершённой метки смерти так легко не сдались. Она не знала, сколько прошло времени, оно потеряло всякий смысл и вес, постепенно для неё пропал и весь окружающий мир и ощущения от него. Оставалось лишь одно. С каждой крупицей отданной Годвину жизни и попытки этой жизни затмить смерть в нём, Фортиссакс физически ощущала, как чернеет, гниёт и трескается её каменная чешуя, как обнажается золото её плоти, сдаваясь прорастающим изнутри корням смерти. Но было также и что-то иное. Что-то далёкое на грани между жизнью и смертью. Далёкий неясный свет, похожий на свет светлячка, который словно закрывали плотные шторы балдахина, подобные тем, что украшали постель Годвина. Волевым усилием отгороженной от влияния чумы смерти частицей души, Фортиссакс изо всех сил тянулась к этому свету и его источнику, похожему на бледное солнце, отдавая в обмен на его достижение всю себя. Она чувствовала, что это шанс. Шанс помочь Годвину, способ если не вернуть его к жизни, то изменить саму суть его смерти. Когда её душа почти достигла и почти коснулась манящего света, откуда-то извне пронеслась вспышка золотистой энергии и всё существо и душу Фортиссакс словно разорвало, утягивая прочь. Уже практически полностью окончательно сожранная смертью, древняя драконица на последнем издыхании приложила последние силы, чтобы собрать непоражённые крупицы своей расколотой души и, переплетя с ними остатки своей воли, смешанной с волей Годвина к жизни, передав им идею о бледном солнце, постаралась отсечь их от себя, отдавая их золотому свету и придав им единственную форму, на которую была способна в полубессознательном состоянии — ослабленную форму своего человеческого облика. Всплеск воды, в которую упало новосозданное тело, был последним, что услышала Фортиссакс, чьё некогда могучее драконье тело окончательно сдалось смерти, ещё больше покрывшись корнями и распавшись мелкие частицы, которые растворились внутри Годвина и лежавшей в мутных водах женщины. Древняя драконица Фортиссакс умерла и перестала существовать. Остался лишь медленно приходящий в себя тронутый смертью, и потому больше невосприимчивый к чуме, осколок её души, рождённый из отчаяния и надежды. Маленький отголосок, в чьих приоткрывшихся серо-зелёных глазах отразилось золото появившегося рядом сгустка благодати, наполнившего абсолютно обессилленую и потерянную девушку новой жизнью и командой. «Живи. В Междуземье. Иди в Междуземье». В новом, искалеченном войной Раскола и сотнями лет разрухи Междуземье её будут знать под совершенно иным именем. Прежним в ней остался лишь облик и любовь к умершему полубогу.

***

— и… я… Фи.я… ФИЯ! — напуганный голос Рожера вырвал её из забытья. Приоткрыв глаза Фия поняла, что лежит на кровати в своей комнате в крепости Круглого Стола, а перепуганный практически до смерти Рожер, склонившись над ней, трясёт её за плечи, стараясь углядеть в её лице хоть какие-то признаки жизни. Увидев, как женщина открыла глаза, Погасший немедленно приподнял её, стискивая в объятиях. — Слава Марике и Великой Воле, ты жива! Это жизненная сила? Что случилось?! Бери от меня сколько нужно! — Н-не надо, тише… ты меня задушишь, — действительно начав испытывать затруднения с дыханием, уперлась ему в плечи Фия, что, после пары долгих мгновений, заставило Рожера ослабить хватку и вновь посмотреть ей в лицо. Тем не менее, из своих объятий Рожер её не выпустил. — Что случилось? Это сделал кто-то из новеньких? Ди? — назвав имя последнего, чародей обернулся к дверям, в которых, облаченный в золото-серебрянную броню, стоял охотник на мёртвых. — Я не трогал её ни пальцем, ни кончиком меча, ни какой-либо молитвой, если ты об этом, — возмутился Ди, не скрывая раздражения в голосе, когда встретился с Фией взглядом, после чего перевёл взгляд на самого Рожера и уже немного мягче добавил, — ты либо зови меня на помощь, либо обвиняй, а не всё сразу. Но тебе стоит знать, что это первый раз с тех пор, как она тут поселилась, когда я ступил в эти покои. Не веришь мне — спроси у неё. — Он говорит правду, — чуть похлопав чародея по плечу, подтвердила Фия, привлекая к себе его внимание и услышав, как скрипнула закрытая ушедшим Ди дверь. — Ты же знаешь, что можешь всё-всё мне рассказать. Если это правда он… скажи. Да, он мой друг, но… если он или кто-то другой что-то тебе сделал или обидел — скажи! Я не побоюсь обнажить шпагу и использовать заклинания против тех, кто ранил тебя! — настаивал обеспокоенный Рожер и его искреннее волнение вызвало у Фии легкую улыбку, после чего она крепко обняла юношу в ответ, давая понять, что ей уже лучше. — Всё хорошо, мой милый заботливый Рожер, меня никто не трогал и никто не… ранил… — последние слова вышли не такими уверенными, потому что на глаза Фии снова попался рисунок и принесённый Рожером дневник, которые теперь валялись на полу, отброшенные им в панике. Новообретённые воспоминания и ощущения всё ещё были крайне сильны. И потому Фия лишь сильнее прижалась к другу, пытаясь сконцентрироваться на его тепле и вернуться умом в пусть и печальное, но настоящее. — Просто этот дневник и твой рассказ о Годвине и Фортиссаксе заставили меня вспомнить кое-что из моего далекого прошлого. И эти воспоминания оказались… сильными. — Это… что-то плохое? Можешь поделиться, я выслушаю. Я много говорю, да, но умею и слушать, — он попытался прекратить объятия, но в ответ Фия лишь покачала головой и уткнулась носом чародею в плечо, потянув его за собой на кровать. И он послушно поддался, улёгшись рядом. — Это болезненное, но прошлое, к сожалению или счастью, оно уже миновало. Но благодаря ему я теперь лучше понимаю своё предназначение. Просто полежи со мной рядом. Успокой своё сердце, отринь тревоги, — шептала она и закрыв глаза, слушая её спокойный голос, в котором не было ни капли боли или лжи, Рожер послушно постарался расслабиться и успокоиться, теперь полноценно ощутив, как его сердце бешено колотилось, словно после длительной пробежки, — а когда успокоишься, расскажи мне, что ещё писал тот рыцарь… и как это связано с заговором, который ты пытаешься распутать. Когда Рожер снова отправился в путешествие, предупредив, что его не будет несколько дней, крепость Круглого Стола впервые за долгое время покинула и сама Фия, с помощью Благодати вернувшись в столицу. Теперь она знала, куда звал её золотой луч после смерти Лионелла. Знала она и безопасный тайный путь туда, известный только членам королевской семьи и их приближённым. Путь к корням Древа Эрд и могиле Годвина Золотого. Чем глубже Фия спускалась под землю, тем больше сознание наполняли новые воспоминания, до этого заполненные туманом, страхом и болью. Первые её воспоминания, как Фии. «Я… Я Фо… и… Фи… я… Фия…» Немного слепящий свет Благодати, лучом указывающий куда-то вдаль, растворяясь во тьме подземелья. Холод и звук капающей воды, запах земли, чего-то сладковато-противного и жужжание мух вокруг торчащих отовсюду черных корней с выглядывающими из них, подобно шипам, кончиками крыльев насекомых. Ощущения, запахи и звуки переполняли её, вместе с осознанием цели своего существования, предназначением. Рядом, на камне подле огромной, грязной синей ткани, свисающей откуда-то сверху, валялась женская одежда: чёрное траурное платье с чёрным капюшоном и ожерельем, легкая, почти невесомая, неощутимая серебристая сорочка и нижнее бельё. Поняв, что обнажена, Фия поспешила одеться, желая укрыться от такого неприятного окружения хотя бы за тканью одежды. Одевшись, она постаралась покинуть это ужасное место, полное пугающих гигантских форм и теней, следуя за золотым лучом к тайному проходу, по которому сейчас, в настоящем, наоборот спускалась. В какой-то момент лёгкое дуновение ветра показалось ей собственным призраком, бегущим прочь в туманное будущее. Там, на поверхности, где-то на окраинах Плато Альтус она, растерянная и привлекшая внимание местной живности, впервые и встретила Лионелла. Тогда Фия неприкаянная несколько дней блуждала по окрестностям, пытаясь найти ответы на бесконечные вопросы, действительно напоминавшая потерянное дитя. Не удивительно, что пожилой добрый рыцарь решил о ней позаботиться. И это была несказанная удача, что тогда ей встретился именно он, а не кто-то похуже. Сейчас же Фия вновь была одна в том месте, заполненном водой, запахом гниения, земли и корнями смерти. Но место больше не было ужасным, а все тени и формы ей были знакомы, как и возвышавшийся рядом Годвин, чей безжизненный взгляд всё это время следил за ней. Даже тогда, когда она не понимала, что он был тут. — Прости, что оставила тебя так надолго, — подойдя к его обернутым синей тканью ногам-хвосту, присев на камни и прильнув к огромному телу сквозь неё, извинялась Фия, — я и сама оказалась менее проницательной, чем ожидалось. Сквозь ткань под тёплыми ладонями чувствовался лишь холод и влага чешуи, в самом же подземелье жизнью и жизнью-в-смерти кишило всё, кроме самого искаженного тела полубога. Но Фия знала и чувствовала, пусть изуродованное и деформированное, его тело продолжает жить вместе с его волей. И где-то на краю сознания Фия ощутила ответ, эхо эмоции, её подобия. Но этого было достаточно. — Ах, Годвин… мой дорогой Годвин… Теперь я всё помню и больше я не забуду, — прижалась Фия к его ногам ещё сильнее, закрыв глаза и пытаясь передать ему своё тепло и эмоции, — в жизни, как Годвина Золотого, в смерти, как Принца Смерти… я буду рядом с тобой и сдержу эту клятву. И у меня есть решение, между смертью и жизнью у меня было видение. Твоё проклятье мы превратим в то, что освободит нас. Нам только нужно больше воли, жизненных сил и использовать твою проклятую метку, несущую в себе осколок Руны Смерти, чтобы создать новую Руну, твою Руну. Мы можем вплести её в мироздание и изменить законы мира так, что всё станет лучше, иначе. Особенно теперь, когда Кольцо Элден расколото. И тут она ощутила новое эхо его воли, на сей раз в виде образа и ощущений. Ужасная метка смерти в виде многоножки, кинжал которым она была вырезана, боль горящего чёрным пламенем тела, лёгкость и холод чужой освобождённой души. Фия сразу же поняла, вспомнив переполненные болью объяснения всегда холодной и собранной, но в тот момент эмоционально разбитой Марики, склонившейся над изуродованным телом сына: «…он проклят, становится таким потому, что метку смерти разбили надвое. Его тело живёт в смерти, преображается под неё, этим мерзким кинжалом они уничтожили только его драгоценную душу. А у кого-то же сгорело лишь тело, а душа продолжает жить. Почему… почему это случилось не с моим сыном? Почему Годвин…? Кто… кто смеет, пусть и душой, продолжать жить, сотворив с ним такое?! Да… мы пока так и не выяснили, кто умер одновременно с ним. Вторую метку в виде многоножки так и не нашли.» — Да, ты прав… именно так, моё солнце, мы создадим Руну из этих меток. Смерть души и смерть тела должны были быть вместе и будут. Метка многоножки замкнётся, я обещаю тебе. Эхо, подобие волнения, одиночество, боль. — Я не одна, мы с тобой больше не одни… у нас есть друг, он поможет. Он не такой, как другие, ему не всё равно. Пусть и просто Погасший, он не сдался, как полубоги, а хочет понять и помочь нам. Он посвятил разгадке заговора всего себя, если мы с тобой поможем ему, то вместе найдём вторую метку. Эхо сомнения, тревога, одиночество. — Не беспокойся, я скоро вернусь. И теперь, когда я помню, я знаю, как защитить себя… Во мне осталась лишь крупица прежних сил, но твоё проклятие поможет мне защититься, — с этими словами Фия отломила часть росшего поблизости корня смерти и, сжав маленький кусочек между ладоней, наполнила его теплом и частью своей жизни, высушивая его, после чего дунула на него, призвав таким образом сигил метки смерти и развеивая корень в своей руке словно прах, создав перед собой густое смертоносное облако с частицами корня смерти, готовыми мгновенно разрастись в тех, кому не посчастливится их вдохнуть или коснуться слизистой, в которую чума смерти проникает мгновенно. — Те, кто слепо выступит против нас, живущих-в-смерти, падут жертвой своей же ненависти, что затуманит им глаза и разорвёт их изнутри. Вернувшись в крепость Круглого Стола, Фия впервые за долгое время с энтузиазмом спустилась на кухню. Обычно у неё практически полностью отсутствовала потребность в еде и каких-либо напитках, но сейчас, после всего случившегося, ей безумно захотелось сделать глоток вина. Выпить в честь наконец-то вернувшейся уверенности и определённости. Не важно как и сколько это займёт времени, она сделает всё, что потребуется, чтобы преподнести Годвину новый мир, в который он сможет вернуться не как порождение, но принц. — Осторожнее, у тебя визитёр, — вдруг подал хриплый голос кузнец Хью, когда Фия проходила мимо него. Новая неожиданность. Вечно занятый ковкой оружия, обычно он общался только с заинтересованными в нём и его зачаровании Погасшими. С самой же Фией Хью обычно обменивался лишь сухими приветствиями, кивком головы, а то и вовсе игнорировал, — Не знаю, что у вас там творится, но пришёл он к тебе отнюдь не за объятиями. — Благодарю вас за предупреждение, Хью, — поблагодарила его Фия, продолжив путь к закрытым дверям своих покоев. Она знала, кто поджидает её там. Предпочитавший сидеть в раздумьях у Круглого Стола, при её возвращении Ди сегодня отсутствовал. Фия мало думала о нём, посчитав, что подобно Рожеру и другим Погасшим, он отправился в путешествие. Или охотиться на Тех-кто-живёт-в-Смерти. Что ж, второе предположение оказалось верным. Пусть и полноценной охотой сейчас назвать это можно было с трудом. — Я всё вижу, ведьма, — сухо «поприветствовал» закрывшую за собой двери Фию охотник на мёртвых в полном обмундировании, включая шлем, стоящий теперь у её кровати, опершись обеими руками о вонзенный в пол меч из переплетающихся серебра и золота. Расслабленная поза, тем не менее несущая в себе угрозу и предупреждение. — Вижу, как ты крадёшься в тенях, покидая крепость за спиной у Рожера. Он пока ещё не понял, слишком занят заговорами и ослеплён, соблазнён тобой, не видит, что скрывается за твоей личиной. — Что же я скрываю? — спокойно уточнила Фия, не сводя глаз с медленно подошедшего к ней Ди, который, оказавшись достаточно близко, сорвался с места и резким толчком прижал её спиной к дверям, приставив меч к горлу. — От тебя разит Смертью, ведьма, — процедил Ди, в чьих серебристо-голубых глазах, легко заметных сквозь глаза шлема, читалась ничем не скрываемая ненависть и отвращение, — я знаю, что через свои мерзкие объятия ты крадёшь жизни. Что это ты убила Лионелла. Ты якшаешься с мёртвыми, считая, что они заслуживают право на «новую» жизнь. — И что ты предпримешь, охотник? Убьёшь меня? — последний вопрос прозвучал почти как насмешка. Ни в голосе, ни в движениях Фии не было страха. Совсем наоборот. Почти игнорируя приставленный к горлу клинок, она наклонилась к Ди, всматриваясь в его глаза и опасно прислонившись горлом к холодному лезвию меча. Одно неосторожное движение или легкое усилие и на тонкой коже выступит кровь. Ди затаил дыхание. В его взгляде читалась внутренняя борьба. Ненависть, отвращение и искреннее желание убить боролись в нём со страхом и раболепной покорностью Золотому Порядку. Два Пальца строго запретили разборки между Погасшими в этих священных стенах. И как бы Ди не бесило, что в итоге каким-то неизвестным образом среди Погасших оказались не только воины Годфри и их потомки, но и «всякий сброд», по неизвестной причине возвращенный к жизни, призванный Благодатью или допущенный в эту священную крепость, конфронтация с кем-то из них всё ещё прямо противоречила запрету Пальцев. К тому же, к нарушившим запрет применялись самые жесткие меры, если нарушитель к тому моменту оставался в живых. Фия тоже всё это знала и сейчас нагло использовала против него. Взбешённый, свободной рукой Ди схватил женщину за шею, ещё сильнее прижав её к дверям и стараясь так стереть с её губ едва заметную ухмылку. — Не здесь, не сейчас. Но однажды я окроплю свой меч твоей гнилой кровью, — почти маниакально обещал охотник, приблизившись к Фии лицом к лицу, — а до этого момента я с корнем вырву сорняки, найду и вырежу сам источник такой любимой тобой заразы. И запомни, ведьма, если с этим глупцом… если с Рожером случится то, что случилось с Лионеллом и он падёт от твоих мерзких рук, я не побоюсь запретов…! — …и убьёшь меня, я поняла, охотник, — перебила его Фия, всё так же никак не реагируя на угрозы и всё ещё приставленный к горлу меч, тем не менее, она примирительно приподняла руки, после чего предупредила в ответ, — Однако, помни, Рожер — большой мальчик и решение, как распоряжаться собственной жизнью, принадлежит ему, а не тебе. Тем не менее, я не желаю ему зла, что бы ты там себе ни придумал. Несмотря на угрозы и отвращение, такая забота Ди о чародее её почти трогала. Удивительно, как один человек может связывать и делать похожими практически естественных врагов. — Слова паразита, — отказывался верить в искренность слов Фии Ди, тем не менее, наконец опустив меч и отойдя на шаг назад. — Что же ты будешь делать, если он так и не внемлит твоим громким словам и догматам, не падёт на колени перед Золотым Порядком, как ты и не отвернётся от меня? — потирая шею, поинтересовалась Фия, поняв, что конфронтация закончена и потому смело пройдя мимо Ди к своей кровати, присаживаясь на неё, — Пообещаешь убить и его? Сквозь доспехи и плащ сказать было сложно, но по тому, как замер охотник с мечом в руке и по его чуть склоненной вперёд голове так и читалось напряжение. Похоже, несмотря на возникавшие между ними споры, которые Рожер иногда упоминал вскользь, и заинтересованность чародея Теми-кто-живёт-в-Смерти, Ди действительно не допускал и мысли, что его друг может избрать настолько иной путь, чем он сам. — Тогда он ещё больший глупец, не ценящий свою жизнь, чем кажется, а не тот, кого я когда-то знал, — высказал своё суждение Ди, убрав меч в ножны и вышел из комнаты, хлопнув за собой дверью. Фие оставалось лишь вздохнуть. Каким бы упёртым, высокомерным и переполненным ненавистью глупцом сам Ди ни был, она отчасти понимала его чувства. Что раньше, так и теперь она и сама боялась, что любопытство, добросердечность и тяга к знаниям о заговоре и проклятии Смерти приведут Рожера к погибели. Смотря на принесённые и теперь хранимые им в этой комнате стопки книг, Фия понимала, что многие из них он добыл рискуя своей жизнью и преодолевая переполнявший его страх. Всё ради знаний и помощи невинным душам, о страдании которых в этом изломанном мире никто больше не задумывается. Взяв одну из книг, Фия принялась читать знакомые из рассказов чародея строчки, настоящую суть и важность которых понимала только теперь, владея всеми воспоминаниями. К возвращению Рожера часть книг и дневников уже лежала прочитанными в других стопках, часть особо интересных и важных оказалась разложена Фией прямо на кровати. — Фия! — вернувшийся с сумкой новых книг, легко угадывающихся по торчащим тут и там углам, Рожер был приятно удивлён и сразу воодушевился, застав её так и сразу заметив изменения в комнате, — Прочла что-то интересное, тоже пытаешься разгадать заговор? Что тебя заинтересовало? В ответ Фия лишь с лёгкой улыбкой покачала головой и похлопала по кровати рядом с собой, призывая Рожера сесть рядом. — С возвращением, мой милый Рожер. К сожалению, суть этого заговора всё ещё слишком сложна для меня. Но есть кое-что, что нигде не упоминается и что я должна рассказать тебе — причину, по которой проклятие Годвина возвращает мёртвых к жизни, и то, как мы можем им помочь…