***
Тусклый свет подъездного фонаря освещал лицо мужчины. Вот он снова поднимается по бетонным лестницам, чуть обшарпанным и выцветшим. Михаэль знает эти стены наизусть: где какая трещина или отпавшая краска. Настолько часто он здесь бывает. В руках шуршит очередной букет, а пальцы холодеют словно в первый раз. Как же много раз он уходил отсюда с отказом и все равно продолжает пытаться. Да, это глупо, да, ведет себя как влюбленный дурак, которым и является, но ничего поделать с собой не может. Хоть Лариса и показывает всем своим видом, что не пережила ту утрату, что он ей не интересен, а тот все приходит из раза в раз. Просто ему хочется видеть её счастливой и здоровой, поэтому он пытается вытащить её из квартиры любой ценой. Подушечка пальца касается холодного пластика, вдавливая его во внутрь. Но в ответ на трезвон звоночка-тишина. Проходит около десяти минут, а дверь так никто и не открыл. На душе становится не спокойно и рука снова тянется к звонку. Снова ничего. Никакого движения. Словно под действием неизведанного, пальцы тянутся к дверной ручке и дергают её. Та покорно поддается, впуская гостя в свои просторы. И прикинув, что с ним сделает Лариса за вторжение в её личное пространство, Штокхаузен переступает через порог. Квартира отозвалась молчанием и гудением холодильника. Быстро разувшись, немец пошел исследовать комнаты, в поисках девушки. — Лариса Андреевна, простите за вторжение. — прикрикнул немец, ступая по ламинату, — Я тут подумал, может нам прогуляться этим вечером вдвоем? Но ни на кухне, ни в гостинной её не оказалось. Пройдя в самую дальнюю комнату, Шток совсем немного оторопел. Возле кровати стояли цветочки жасминов, немного подвядшие, но все же стоят. Он то думал, что все его букеты летят в мусорку при первой возможности, а тут такое. На душе немного стало теплее. Очутившись возле подоконника, Штокхаузен приметил его пустоту, необычно конечно, но возможно не все любят заставлять их хламом. Жасминовый сверток, все еще трепыхавшийся в руке, лег на него, придавая хоть немного жизнерадостного вида. В соседней комнате что-то громко лязгнуло об пол, сотрясая тишину. Михаэль, даже не думая о правилах приличия, ринулся туда, отворяя дверь. Посреди ванной, прижавшись спиной к стене, сидела Филатова, обхватив плечи. Возле противоположной стены лежал, сверкая в свете лампы, ножечек. Маленький, для хлеба. Видя это, в голове немца сложилась просто ужасающая картина. Поэтому тот в два шага очутился возле девушки падая рядом с ней. Судорожно отрывая её руки от плеч, он тщательно их осматривает. Крови не было и в помине и видимых повреждений тоже. — Можешь не смотреть так пристально, я ничего не успела сделать. — меланхолично проговорила Лариса. Она даже не пыталась убрать руки, просто оставила их во власти Штокхаузена. Не кричала и не просила немца убраться с глаз её. Настолько она вымоталась, что не пыталась скрыть этого. А Михаэлю и не надо показывать, он и так знал. — А что у тебя с рукой? — взволнованно спросил Михаэль, оглаживая довольно старый и затянувшийся порез. Глупый вопрос, но единственный пришедший в голову. — Так было больно внутри, а когда я её поранила, стало чуть легче. Боль из сердца перенеслась в руку, а из руки в сердце. — вздохнув, проговорила Филатова, — Но это не правильно, знаю, поэтому он и один. — Ты это серьезно? — А похоже будто я шучу? Штокхаузен тянет девушку на себя, прижимая к себе. От него пахло жасмином и добротой. Этот вкус впитался в его одежду и кожу, заполняя собой всю комнату. Внезапный жест смутил Филатову, но отталкивать немца не хотелось. И причины тому в голове не находилось. В его руках стало чуть спокойнее, звон стал тише, а голос стих. Словно Михаэль выстроил вокруг неё звуконепроницаемый барьер, защищая её. И правда, он пытался быть рядом. Через всю брань и оскорбления в его адрес, летевшие в него не в самые хорошие дни, прошел, принеся в ответ душевного тепла. Приносил света в её жизнь. — К слову, куда ты там хотел прогуляться? — как можно теплее спросила Лариса, подбородком касаясь плеча мужчины. Подняв девушку с пола, протараторив место их прогулки, Штокхаузен повел её прочь из холодной комнаты, крепко держа за руку. Проходя мимо спальни, она заглянула в неё. На подоконнике ютился новопринесеный букет. Убирать его хотелось не так яро, но в груди все равно что-то больно кольнуло. Возможно в скором времени зелени станет куда больше.Часть 1
20 мая 2023 г. в 13:24
Примечания:
Где ты - Элли на маковом поле
Квартиру озаряет звон дверного звонка. Девушка даже не смотрит в глазок, точно знает, кто находиться по ту сторону. Тихо вздохнув, она щелкает замком и отворяет дверь. За порогом, сложив руки за спину, стоит Штокхаузен, переминаясь с ноги на ногу. Кудри небрежно зачесаны назад, галстук был расслаблен и чуть съехал, но такой небрежный вид не мешал немцу улыбаться и добродушно смотреть на девушку.
— Лариса Андреевна, позволите пригласить вас в театр? — произнес Штокхаузен, протягивая сверток цветов собеседнице.
Белые маленькие цветочки жасминов светлыми пятнами выделялись среди ярко-зеленых стебельков и листьев. Филатова аккуратно подхватила букет, прижимая его к груди. Глубокий и сладкий запах обвил лицо девушки, падая на щеки и губы.
— Извините, Михаэль Генрихович, сегодня не получиться, настроение не театральное. — устало выдохнула Лариса, стараясь улыбнуться.
— Хорошо, ваше слово закон. — ответил Штокхаузен, сцепляя руки в замок у живота.
Он явно расстроился, но не подал виду. Но зоркий глаз Филатовой заметил как погасли радостные искорки в его взгляде. Так и распрощались. Проводив его удаляющуюся фигурку взглядом, она вернулась обратно в квартиру, захлопывая дверь. Раньше она чуть ли не криками выгоняла несчастного романтика из подъезда, так он её достал, что видеть его не хотелось. А он не сдавался и все равно приходил изо дня в день. А сейчас она вежливо отказывается или же, что очень редко, соглашается на приглашение, ведь сил ярко выражать даже радость нет, да и тем более человек хочет сделать ей приятно. Старается.
Вода громко стукается об стеклянное дно вазы, наполняя её до середины. Цветочные стебельки опускаются в нее, чуть окрашивая её в зеленый. Место для них Лариса сразу присмотрела. Прикроватная тумбочка возле кровати пустовала уже довольно давно. Наконец она снова обрела цвет и стала выглядеть чуть поживей. А вот подоконник пустует и будет пустовать всегда, его больше никогда не заставят цветами, ведь человек, приносивший их, не купит их вновь. И каждый раз когда девушка ставила туда хоть какую-либо живность, её сразу душила скорбь и они с громким звоном летели на пол. Сколько же стекла она перебила.
Осторожно присев на край кровати, Лариса обратила свое внимание на рамку для фотографий. Она, темно-коричневая и с позолотой по краям, всегда направлена на изголовье кровати, чтобы было видно саму фотографию. Из-под тонкого стеклышка выглядывал молодой человек, улыбаясь и держа в руке тройку ромашек. Виктору эта фотография никогда не нравилась. Говорил, мол странная она и сам он на ней похож на цветок какой. Но Филатовой приглянулась, хоть и сделана она была по её неловкости: хотела запечатлеть красивое цветочное поле, но из-за внезапного оклика получился портрет.
От неё веяло летом, прекрасным, юным и счастливым. Приятными воспоминаниями она откликалась в сознании девушки и душила ими одновременно. Тогда журчала и билась о камни речка, июльское солнышко припекало, даже обжигало, пели свои песни птицы. А на её коленях лежал Петров и бормотал себе под нос очередную шутку.
Дыхательные пути перекрыла пробка из воздуха, не давая вдохнуть снова хоть грамм. Девушка схватила рукой горло, словно пытаясь прочистить его снаружи. Его нет рядом уже как год, а она все еще его слышит. Слышит его голос и смех. Слезы накатывают так внезапно и болезненно, что девушка без сил падает на одеяло, закрывая лицо ладонями. Никак не может отпустить его. Слишком больно, слишком горестно, слишком тоскливо. Это сводит с ума и выжимает все эмоции до единой, так что становиться безразлично абсолютно все. Слезы текут по лицу. Текут от скорби и нескончаемого звона в ушах. Из-под звона доносятся обрывки фраз и зов её имени. Руки сползают на уши, прижимая их так сильно, чтобы ни единого звука не проникло. Девушка прижимает колени к груди, перекатываясь на бок и сгибаясь в три погибели, лишь бы не слышать ничего.