Лучшее в тебе

– Да в пизду всё! Чешите пузо хлебной коркой! Заебали! – в сердцах выпаливает Череватый, зыркая злобно на недовольно шушукаюшихся наблюдателей и героев, которые просили помощи у экстрасенсов. Резко разворачивается и быстрым шагом покидает съемочную зону, направляясь к пустому мини фургончику – как же хотел, чтобы он был именно "пустой" – и вырывая на ходу всё звуковое оборудование. Влад злой. Очень. В стиснутых зубах скрежет слышен, а в ушах звон противный. В мыслях обматерил всех и вся по восьмидесятому кругу. "Крови не дадим. Как, с кем и чем работает не нравится. Ангельские отродья, блять, все собрались! Холодно. А мне, сука, не холодно? Я же с печкой под кожанкой и тонкими кедами хожу, ебать! Устали. Как будто не вы. хуебаны, задание придумывали и не знали, во что оно выльется! Облямудевшие! Всё им не так, не сяк! Не верят ему. Скептики все. Хуй вам тогда!" – ругается про себя, шаг ускоряя. Ведущий же растерянно провожает взглядом распсиховавшегося чернокнижника, ресницами хлопает, не понимая, что произошло, ведь он даже вопросов лишних не задавал, старался не мешать и внимал всему. По пятам ходил, готовый, в случае чего, помочь. Однако, видимо, настолько был поглощен самим экстрасенсом, что только сейчас видит и ощущает, как недовольны люди вокруг, как они возмущаются, как испускают ауру неприязни. От этого становится неприятно, обидно за Влада. Менталист знает, этот вспыльчивый, агрессивный, на первый взгляд, парень, хочет и умеет помогать. Однако не будет терпеть пренебрежение и насмехательство к себе. Когда другие видели в уходящем выпущенные острые шипы, раздражение, слышали ядовитые речи, проклятие. Илья разглядывает в карих глубинах обиду, непонимание, разочарование. В груди от этого, почему-то, кошки скребсти начинают. Переключается что-то в сознание, заставляя ноги рванутся вслед за Череватым. На самом деле, Ларионов понимает, что его сподвигло, но принимать это кажется абсурдным, смешным, нелепым. Начиналось всё, кажется, безобидно. Просто взгляды. Да, которые, порой, задерживались на младшем слишком долго, однако, всего лишь интерес, наблюдательность. Что такого? Ничего. До поры, до времени. Ему тридцать восемь лет. Взрослый, состоявшийся мужчина. Он никогда не думал, что когда-то заинтересуется парнем, к тому же, намного младше себя. Хотя, есть ли смысл думать о возрасте, когда полный пиздец обстоит еще только с полом? Ответа он не знает. А между тем, "Битва экстрасенсов" развернула его жизнь на сто восемьдесят градусов не только в плане карьеры и медийности. Пиздец, как говорится, подкрался незаметно, ибо на каком-то испытании, Илья ловит себя на том, что засматривается на чужую улыбку, которая внутри теплом отдаётся, и невозможно сдержать свою. В тот момент осознание бьёт с невероятной силой, подкашивая ноги. Он еле как доводит испытание до логического конца и как можно скорее возвращается домой, к своей жене, дочери и не появляется на съёмочной площадке две недели, не давая дурным мыслям заполонить свой разум. Впрочем, от себя долго убегать не получается. Он влюбился. Влюбился в такого же женатого мужчину с ребёнком, как сам, заведомо проиграв. Он не может. Не может принять эту свою судьбу, если она с его несхожа. Но ничего с эти не сделать – их самолёты в небе разминутся... Почти догнав парня, Ларионову, лучшее из имён, трудно произнести. Трудно, но очень надо. Потому собирает всего себя по кусочкам в надежде, что голос предательски не дрогнет. – Влад! – звонко. И все таки, доля отчаяния проскальзывает. Названный оборачивается, предоставляя взору чистейшие глаза, застеленные тонкой пеленой слёз. Приходит понимание, если вдруг – ему от любви не страшно задохнуться. Они стоят в двух шагах от "гримерки", вокруг пусто, что безусловно на руку. Менталист рассматривает, а тот губы по-детски в обиде поджимает. И на это нельзя не улыбнуться по-доброму, – Ну, ты чего, эй? – обстановку пытается разрядить, почву прощупать. – Ничего, – бурчит, плечом передергивая, и, вопреки своим словам, делится, – Всё, по их мнению, не так делаю, – усмехается горько, совсем непривычно. Пальцами нервно перебирает, что хочется успокаивающе накрыть их своими. Нельзя. Это будет слишком, – Злой, грубый, связавшийся с чертями, пытающийся всем напакостить, – смотрит вниз, губы изредка покусывая. И все это так не вяжется с его напускным образом в кадре, – Все видят во мне исключительно плохое. Знают во мне только худшее, – с досадой и болью в голосе, наконец, прямо в глаза смотрит. "Не все!" – хочется во всю глотку крикнуть, всему миру доказать, показать, что всё самое хорошее в нём. Илья ведь знает, видит, чувствует, всеми фибрами души ощущает! Защитные шипы взрастить несправедливая судьба заставила. Холодную сталь жизнь сама выковала, предварительно всё живое испепеляя в агонии. Зверя, люди сами вскормили, давая лишь, желчь, неприязнь, яд и злобу. – Но я.. – запинается, губы в нервозе облизывая. Вперед чуть поддаётся, рукой чужую кисть обхватывает, еле заметно, нежно большим пальце поглаживает, и в космос напротив взгляд мягкий направляет, – Я знаю только лучшее в тебе... – на одном дыхании, так правильно, так честно. Рука остаётся в руке. глаза в глаза. И это маленькая, но уже победа. – Илья, не нужно, – с выдохом, безысходно, брови домиком надламываются, очи всё так же прямо, пытаясь безмолвно донести посыл с сожалением. Старшего понимание озаряет. О его чувствах знают. И такие же похожие читает, как в раскрытой книге, в человеке рядом стоящем, – Мы.. Я.. – Влад, – перебивает, прекрасно всё понимая. Они на яву живут, а не во сне. Но он всё не может никак проснуться. Сказать "Люблю. И это навсегда!" хочется. Пускай смешно, да только истину от самого себя скрывать глупо, даже если она "неправильная". "Правильно" будет отпустить. Ларионов нежную полуулыбку дарит парню. Его поймут. Как и он, – Я не хочу отнять сердце твоё у тех, кто без тебя уже не сможет, – тихо, сокровенно, – Не имею на это право... – Пальцем, одиноко скатившуюся, слезу утирает, поглаживает, от глаз, сейчас таких живых, не отрываясь. Череватый в ответ смотрит, губы изламывает как-то обречённо и почти незаметно кивает. Оба понимают без каких-либо объяснений – они тут лишние. Ведущий медленно к лицу приближается, носом невесомо по щеке ведет к ушку, аромат вдыхая, наверное, в первый и последний раз. Руку сильнее сжимает, – Не сдавайся, слышишь? Я рядом. Я верю в тебя. Всегда, – шепчет. Глаза зажмуривает, выдыхает шумно. И не в силах вновь взглянуть в гущу кофейную, уходит, силясь не обернуться. – Я тоже... – ответный шёпот уже в пустоту.