Девочка, которой больше нет

Вчерашний день пролетел перед глазами, полный беспокойства и тревожности. Сегодня же надо было заставить себя разлепить глаза и нехотя отправиться в школу. Выходить из дома не хотелось из-за очередного дождя, накрывшего город. Когда небеса открывают свои врата для этой меланхолии, это кажется не просто осадками, а будто само небо выбрало этот момент, чтобы поделиться с миром своей тяжелой усталостью. В каждой капле, падающей на землю и скрывающейся в мерцающих лужах, читается нечто невыразимо печальное. Иногда мне кажется, что лучше Форкса ни одно место на Земле не могло бы передать моё состояние. Обладай я даром передавать свои чувства властвуя над природой, тогда бы даже самый знойный городишко залило проливным дождём, а может и чем похлеще. Под шёпот дождя улицы опустошаются, будто весь мир укрылся от его назойливой грусти, к которой я уже давно привыкла. В некоторых дождливых уголках лишь одинокие автомобили проблескивают в мокрых окнах, оставляя улицы безжизненными. Каждая капля, стучащая по крыше, словно отсчитывает время, напоминая о неуклонном движении вперёд, без остановки и пощады. А лужи, словно зеркала, отражают небо, переполненное усталостью и тоской. Деревья под дождём обретают особенную форму. Они склоняются под весом воды, как будто несут на себе тяжесть мира, а падающие листья кажутся прощанием с прошлым. В этом есть что-то глубоко осеннее, напоминающее о конце долгого пути или последнем аккорде музыкальной композиции. Лес вокруг Форкса открывается мне с каждым днём всё новыми нотами, будто он живой, полный эмоций и переживаний. В таком тихом городке как Форкс, тишина, прерываемая шёпотом природы, неизбежна, от чего любое эмоциональное событие, приносимое в этот город людьми, проносится словно взрыв на пустой поляне. Мой сверкающий гневом нрав пронёсся вихрем по безлюдной улочке при новой встрече с Калленом, скромно встречавшего меня возле двери. — Отпусти, отпусти же мою руку! — закричала я, с силой вырывая свою ладонь из крепкой хватки его пальцев. Эдвард заехал за мной в очередной понедельник, чтобы вместе поехать в школу и, вероятно, помириться. Только вот в мои планы не входило разговаривать с ним, не после того, что я обнаружила днём ранее: слежка. Сколько раз он вторгался в моё личное пространство? Как много ночей я бормотала во сне, давая ему слушать самые сокровенные мысли, желания и страхи? В моих снах, словно волшебные вихри времени, переплетаются самые тяжёлые воспоминания детства и отважные, бурные мечты подростковых лет о… свободе, простом человеческом счастье, спокойствии, уверенности в завтрашнем дне. В этих сновидениях, где каждый образ и каждое слово наполнены смыслом, я переживаю заново все радости и беды. Скорее плохое, конечно, учитывая всё, что произошло со мной в осознанном возрасте. Перед тем как уйти в объятия ночи, я не задумываюсь о своем наряде, выбирая нечто простое и уютное, что ласкает кожу и обещает спокойный сон. Мои хлопковые пижамы – это мягкий кокон, оберегающий от ночных холодов, тонкая ткань нежно обнимает тело, едва ощущаясь на коже, словно лёгкий летний бриз. В этом простом, но таком важном для меня наряде, я неосознанно представала перед молодым человеком, с которым наше общение, хоть и недолгое, уже стало чем-то особенным. Мы только начинаем раскрывать друг друга, и каждый момент, каждая мелочь кажется важной в этом танце знакомства. Ошибки, которые мы совершаем, тоже являются значимой частью в становлении нашей любви. В этих мягких облачках ткани я – сама себе, непринужденная и искренняя, и это последнее, что он видит перед тем, как ночь окутает нас своими тайнами. Поэтому и возник вопрос: «А как дальше доверять? Не паниковать? Как не прославиться чёртовой тревожной истеричкой?». — Белла, нам надо поговорить, это очень важно, — последнее слово он выделил. Он не хотел отрываться от моей руки, но и как подойти ко мне ближе, не вызывая ярости и отторжения, он тоже не знал. — Ты лазил по моему дому пока я спала, — срываясь, прошипела я, вкладывая в это предложение щедрую горсть злости. — Я… был не прав. Прости, — поспешно добавил он, однако я не дала ему продолжить. — Не прав? Ты хоть представляешь, как я испугалась? — Я не могу быть вдали от тебя, — прошептал он в ответ на арабском. Округлив глаза от удивления, пришлось помотать головой из стороны в сторону, дабы рассеять этот фарс. — Ты меня не понимаешь, — раздался шёпот с моих уст, — ты следил за мной по ночам! — И мне очень жаль, — кивая, подтвердил он. Его арабский язык, который он, со своей феноменальной памятью, изучал в разы быстрее, чем я, обволакивал меня и напоминал о лучших моментах моего существования. Ведь этот смелый поступок, искренний, значил для меня слишком многое. Однако предательство, а только так я могла охарактеризовать его поступок, разбило мне сердце. В этой злобе я задалась вопросами: Почему я увидела угрозу в нём? Разве влюблённые не должны прощать друг-другу всё на свете? Обнаружив следы его ночного присутствия я ни на миг не сомневалась, что это было не единожды, а он не отрицал своего поступка. До последнего я надеялась, что ошибалась. — Это было лишь раз или…? — выжала я из себя. Он замешкался и в его глазах я увидела ответ, который окончательно разбил моё шаткое доверие. Чёртов вампир, которому я обещала принятие и понимание, испытывал мои границы. За моими нелестными словами и шипением, он умудрился даже о чём-то меня просить. «Знаю, не имею права тебя об этом просить, но не ходи в лес, избегай безлюдных мест, пожалуйста» — прошептал он, увидев, что я затихла. Оказывается вчера, после нашей несостоявшейся встречи, Элис уговорила его пойти вместе играть в бейсбол. В разгар грозы, когда небо оглашалось громом, их семья бросила вызов стихии, устроив игру. Вероятно, зрелище это незабываемое и я сладко прикусила губу, на миг задумавшись, как бы это могло выглядеть. Как бы они метко размахивали битами под мерцание молний, смеясь и наслаждаясь каждым моментом непоколебимой игры. Только вот, бейсбол? Сюр. Непроизвольная улыбка возникла на моём лице и, спохватившись, я приподняла вопросительно брови. «Мы же американские вампиры», — поспешил объясниться Эдвард. А далее, на игре, они встретили в лесной чаще других. Опасных, пьющих человеческую кровь, диких, необузданных вампиров. Троих. Пообещавших не охотиться на их территории, на что семейство Калленов не могло полагаться. По словам Эдварда, те другие вампиры в скором времени покинут город. Новость о кочевниках, как их назвал Эдвард, немного меня встревожила, но не напугала сильнее, чем мысли о том, что мои похитители переданы другой стране. А значит, могли оказаться на свободе, если их уже не освободили. Да. Цель номер один — заставить Ифтара пожалеть. Вторая — более не попасть в террористическую машину, в адское существование в мире, где торгуют людьми и их судьбами. Простая и быстрая смерть от кровопийц не помешает мне убить моих врагов. Мы отправились в школу вместе, но по дороге царила напряженная тишина. Каждый из нас погружен в свои мысли, разрываясь между собственным мнением и необходимостью понять друг друга. Это было сложно, особенно для меня. Мне нужно было время, чтобы переварить факт его слежки за мной и попытаться найти в себе силы простить. На переменах в школе я остро ощущала его взгляд на себе. Он словно пытался заговорить, но я упорно игнорировала его присутствие. Старалась делать вид, что его взгляды не касаются меня, хотя на самом деле они вызывали волну неприятных эмоций. Это был мой способ самозащиты от нежелательных чувств. Я умышленно избегала его взгляда, боясь, что если наши глаза встретятся, это не только усилит мою злость и недовольство, а и даст ему понять что-то более глубокое и личное касаемо меня. Мне было непонятно, почему он не может просто дать мне пространство и время, которые мне так необходимы. Почему он не может оставить меня в покое, позволив самостоятельно справиться с этими переполняющими меня чувствами? Из-за собственного эгоизма, искреннего беспокойства или раскаивания? Но Эдвард был настойчив. Он продолжал следовать за мной, словно тень. Я уходила от любого разговора с ним, пытаясь сохранить невозмутимость. Каждый его вопрос, каждая попытка донести до меня свои чувства добавляла мне страха. Мой мир казался все более узким и замкнутым, как будто в любой момент он мог рухнуть. Эмоции внутри меня кипели: злость на Эдварда за его вторжение, страх перед тем, что мы перестанем общаться, и преданное доверие к своим собственным чувствам, которые отказывались быть унятыми. Сердце билось сильнее, словно напоминая, что оно само принимает решения, несмотря на мои попытки замедлить его ритм. Периодически ко мне в голову приходило кое-что абсолютно эгоистичное и в некой степени отвратительное: мне стыдно в этом признаться, но я боялась потерять его благосклонность, поддержку и защиту. Чем больше я думала о том, что Ифтар и Нихрис могут оказаться на свободе, тем больше я чувствовала скользкую и гаденькую надежду, что однажды Эдвард их уничтожит. Для меня, если сама я не придумаю способа это осуществить. Как же я была рада, что он не может слышать моих мыслей. Даже если не обращать внимание на то, что ради своей жизни я могла пожертвовать жизнями этих террористов и чистой душой Эдварда, мерзко было ощущать себя такой. Я могла злиться на него и причинять боль своим игнорированием, злостью, отчуждением, и всё равно моментально успокаиваться, когда меня накрывало волной тревожности и цинизма. Продолжая избегать Эдварда, я пыталась сохранить контроль над своей жизнью, но чем больше я старалась, тем сильнее она ускользала из-под моих рук. Народ в школе не переставал шептаться за спиной, обсуждая нас. Погруженные в собственные волнения, мы и не думали как-то скрывать общение друг с другом, ездили в школу вместе, слишком мало общались с кем-либо из смертных, не давая больше слухов. Такие особи как Джессика наверняка уже несколько раз порывались расспросить меня об Эдварде, но мой вспыльчивый характер, который именуется здесь "истеричным", сыграл мне добрую службу. Поэтому, как и Калленов, меня старательно избегали провоцировать. К дому он отвез меня тоже молча, но напоследок я попросила больше за мной не приглядывать. Я видела, как больно ему было от моей просьбы, учитывая обстоятельства, но я не могла иначе. В глубине души мне было очень жаль. Откровенно говоря, я не собиралась такого просить у него. Слова сами собой вырвались из уст, подначиваемые огромным чудищем-эгоцентриком. Ещё одна ошибка. Теперь моя. Позволит ли мне моя внезапно проявившаяся гордыня извиниться за эти слова после? Со стороны мне казалось, что я веду себя совсем как ребёнок, но эмоции руководили всеми решениями, даже самыми глупыми и жестокими. Что ещё добавляло мне страха потерять его (видимо, недостаточного, раз я откровенно испытывала его границы), так это то, что до этого события наша связь с Эдвардом была какой-то странной смесью ярких красок и пастельных оттенков. Мы признались друг другу в любви, но почему-то не решались придать этим словам официальный статус. Произнеся множество громких слов о принятии друг-друга со всеми вытекающими последствиями, мне как-будто не хватило банальных слов, которые произносят все подростки, начинающие отношения. Наслаждение друг другом казалось намного важнее, и мы проводили дни, погруженные в тепло и компанию друг друга. Мне было страшно делать шаги, я на следующий же день как-то слегка отстранилась, чего-то испугавшись, а ему, видимо, ничего более и не нужно было. По началу, мне тоже. Однако, по мере того как время шло, я начала чувствовать некоторую давящую тень. Словно какой-то барьер, который мешал нашим чувствам полностью занять свою нишу во вселенной. Мы держались на грани между тем, что было, и тем, что могло бы быть. Легкие прикосновения, почти невинные поцелуи в щёчку, как у шестилетних деток, такие же ребяческие объятия. Сплетения наших жизней оставались в тайне от Чарли, не афишировались в школе, хотя что скроешь от прозорливых детских глаз? "Ты же была готова принять его таким, какой он есть", — шептал разум. Мы с Эдвардом продолжали тянуть время, наслаждаясь каждым мгновением, но внутри меня крошилась часть, которая начала жаждать большего, неожиданно для меня. Сколько можно оставаться в тени, скрывая свои чувства? Мы нравились друг-другу, это было ощутимо в каждом взгляде, в каждом прикосновении, но почему-то мы не решались шагнуть дальше. А должна ли я что-либо прощать ему, если он подводит моё доверие и мы не обсуждали никаких планов на будущее? Клятв не давали, а ведь и он, и я не были так воспитаны: целоваться, обжиматься, разбегаться. Меня это странное плавание в озере неопределенности смущало, но я не могла понять, с чьей стороны держатся сомнения. Это как будто мелкая трещина в стене, которая постепенно становилась все более заметной, вызывая некоторое раздражение. Так и хочешь замазать, но руки не доходят, на все находишь тысячу отмазок. Эдвард Каллен мне действительно очень нравится. До того, как я обнаружила слежку за собой, я и ни на миг не жалела о том, что доверилась ему. Для меня это было также естественно, как дышать. Ведь с ним было спокойно, с ним я перестала оглядываться по сторонам и дёргаться от каждого телефонного звонка, боясь услышать голоса из прошлого. После всего, что мне довелось пережить, я держалась за веру в Аллаха как за спасательный круг. Ислам давал мне надежду, учил терпению и защищал от смерти все эти годы. Хоть моя семья и не была верующей (меня пробивает на смех, когда я представляю отца, шерифа Свона, на воскресной службе в небольшой церквушке), в новых для меня реалиях восточного мира, я почувствовала связь с Богом. Если бы не он, я бы сошла с ума. Существовал ли Бог или нет, но Эдвард вытащил меня из раковины, где я полагалась лишь на щедрость небес. До последнего я думала, что увидела всё в этом мире, однако ему удалось меня очень сильно удивить, заставить мыслить по-новому. Он открыл для меня новую вселенную. Мы были как два путника, блуждающих в темном лесу, и не зная, куда именно направляться. Мы говорили о любви, делились эмоциями, но почему-то мне не хватало слов "мы вместе" или "мы пара". Это был какой-то психологический диссонанс, и я не могла избавиться от ощущения, что нам нужно что-то изменить. Но непонятные внутренние страхи останавливали меня от решительных действий. Мысли вращались в голове, создавая сложный узор смешанных чувств, а в конечном итоге мы поссорились. Парни и девушки мирятся. Как поступают те, у кого отношения в "серой зоне"? *** Во время класса биологии, я рассматривал Беллу, погруженную в свои мысли. Запах кочевников более не чувствовался нигде в Форксе, но она следовала все эти дни моим наставлениям не ходить по безлюдным местам, не испытывать судьбу. Изабелла задумчиво грызла карандаш, его кончик время от времени скользил между её губ. Её глаза, полные раздумий, были прикованы к учебнику, но взгляд её был устремлен куда-то далеко за его страницы. Вокруг нас кипела учебная деятельность, но она казалась оторванной от этой суеты, утонув в раздумьях и поисках ответов не столько на вопросы учителя, сколько на собственные. Не понимать, о чём она думает, не слышать её мыслей всегда было довольно трудно, но в последнее время, стало еще невыносимее. Её молчание было громким, и оно заполняло пространство между нами несказанными словами и нерешенными вопросами. Я чувствовал, как каждый день, проведенный в таком состоянии неведения, усиливает тревогу и недоумение в моем холодном сердце. Её взгляд, когда она смотрела сквозь страницы учебника, уносясь куда-то далеко, вызывал во мне это желание пробить её ментальный барьер ещё сильнее, понять, из-за чего постоянно возникают эти эмоциональные качели, о чём она молчит, когда нервно поправляет передние пряди, как раньше одергивала хиджаб. Я пытался собрать воедино все её мимолетные улыбки, взгляды, жесты, пытаясь разгадать её, словно сложную головоломку. Но чем больше я пытался приблизиться, тем яснее становилось, что она уходит в свой внутренний мир, полный своих тайн и раздумий. Время от времени мне казалось, что я нащупываю нить, которая может привести меня к пониманию её внутреннего мира, но каждый раз она скользила из моих рук, продолжая кутаться в свой плотный свитер. Моё внимание привлекли сумбурные мысли преподавателя биологии. Он размышлял о том, чтобы найти последние написанные нами тесты и раздать их, о том, что последние наши работы с Беллой были одинаково идеальны, и как он мечтает о кружке кофе. Я не смог сдержать улыбки. Вот он, момент непреднамеренной иронии: я борюсь с тайнами сердца, а наш учитель мечтает о кофе, работа Беллы, которая всего-ничего учится по нашей программе, также прекрасна, как и у меня с высшим медицинским образованием, полученным еще тридцать лет назад. Эта мысль на мгновение отвлекла меня от моих затруднений, и я поймал себя на том, что улыбаюсь. — Мистер Баннер думает о твоём тесте, — прошептал я ей на ухо, почувствовав приятный аромат зелёных яблок. Неожиданно это вернуло её в реальность, что я заметил по её взгляду и по сбившемуся дыханию. — Что он думает? — обеспокоенно спросила она, чем очень меня удивила, ведь все эти дни я слушал в свой адрес лишь шипение. Видит Бог, я чувствовал уколы вины за содеянное, но искренне считал, что она слишком бурно отреагировала. Обычно все девушки хотят безусловное внимание от противоположного пола, да и не думал я, что это её напугает. Она же знает, что я ни за что не причиню ей вреда. Перейдя ещё на более тихие ноты, я поделился с ней теми крупицами, о которых сейчас думал преподаватель: — У нас с тобой одинаковые работы, — наши глаза встретились и я увидел в её карих лёгкую расстерянность, — поздравляю, ты не совершила ни единой ошибки. — Ты не понимаешь, — с округлившимися глазами прошептала она, — он ведь подумает, что я у тебя списывала. — Ты знаешь, что это не так, — спокойно ответил я, стараясь поддержать её взгляд, — и я тоже знаю. Мы сможем объяснить это учителю, если он решится спросить об этом, в чем я очень сомневаюсь, ведь ему достаточно лишь вспомнить, как хорошо ты отвечала на последних уроках. Мы просто одинаково хорошо усвоили материал. Это не значит, что ты скопировала мои ответы. Брось, я тебя порадовать хотел, — лёгкая улыбка проскользнула на моих губах и исчезла, стоило ей не ответить тем же. Она слегка поморщилась, словно в её голове боролись сомнения и надежда. Я понял, что её беспокойство касаемо репутации в глазах мистера Баннера, который, помимо погибшей миссис Смит, поверил в неё одним из первых, значило для неё больше, чем я представлял. Её беспокоила отнюдь не академическая доброчестность и как это будет выглядеть в глазах других. — Я поговорю с ним, — решительно заявила она, — сама всё объясню после урока. Еле сдержавшись, чтобы не прыснуть, я сдавленно улыбнулся. — Что? — недоумённо спросила она, заёрзав на стуле. — Как ты собираешься говорить с человеком о том, что он даже не озвучил? Видеть её расстерянной было тем еще извращенным удовольствием. Однако наконец на её лице за эти дни были не злость и не напрягающая, хмурая сосредоточенность, а неловкость и забавная беспомощность. — Не выдавай моих секретов, ёжик, — шутливо-поучительным тоном завершил я. Её взгляд немного смягчился, и я почувствовал, что её напряжение немного уменьшилось. Она кивнула, словно признавая, что мои слова имеют смысл. — Видимо, плохой бы из меня вышел бессмертный, — она хихикнула, произнеся последнее слово предельно тихо. За эту мысль я ухватился: — А ты бы... хотела? — я знал, что она поймёт, о чём я спрашиваю и, наверное, впервые в жизни так боялся услышать ответ. — Хотела бы я...? — клянусь, я не ожидал увидеть в ней столько удивления. — Не говори, что никогда не думала об этом, — чёрт, сам подкинул ей эту мысль. И она действительно задумалась, глядя сквозь окно в небо, серое и покрытое тяжелыми облаками. Её глаза не мигали, они были полны глубоких размышлений. Я хотел добавить что-то от себя, напомнить, что жизнь вампиров не так прекрасна, как пишут в книгах, но этого не понадобилось. — Нет, я не справилась бы с такой ношей. Я до безумия хочу отомстить им, но прожить всю жизнь с тем, что творится у меня в душе на данный момент, нет уж. Мне стало ясно, что она говорит не о физической невозможности, а о том эмоциональном и психологическом весе, который приходится на нашу долю. Мы видим, как уходят дорогие нам люди, как мир меняется, а сами остаёмся на месте. Эта мысль, казалось, огорчила её, а меня словно что-то кольнуло изнутри. В любом разговоре она вспоминает своих мучителей. При мысли о них даже мои кулаки словно нагреваются. — Жить вечно — это не только долгие годы приключений и знаний, но и вечное прощание с теми, кого любишь, — мягко добавил я, стараясь прощупать её внутренний мир. — Да, — её голос был почти неслышен, — это непрекращающаяся потеря. Мы на мгновение замолчали, каждый размышляя о своём, пока она не взглянула на меня, словно проснувшись от глубоких размышлений. — Может быть, когда-нибудь... — я поднял бровь в немом вопросе, — я бы хотела быть сильной, невероятно быстрой, мне кажется, на мой, человеческий мир можно повлиять лишь грубой силой. Потом она засмеялась, очень тихо, не прерывая объяснений Баннера и его ход мыслей, которые теперь не прерывал кофе. — Зато вы не спите, я бы тоже могла подглядывать за тобой и никакие ночные кошмары мне бы больше не грозили. Я мягко улыбнулся, заталкивая подальше лёгкое чувство вины, возникшее из-за её слов. Её слова заставили меня ещё раз убедиться в её необычайной мудрости и силе духа. Она не стремилась к вечной жизни ради самой жизни; её заботили её ценности. Белла действительно из тех людей, которые не бросаются с головой в омут только из естественного страха за свою жизнь, скорее, она бы сделала этот выбор исходя из блага окружающих. Это отличало её от многих, кто без раздумий накинулся бы на эту возможность. Её осознанность, её способность думать о будущем и последствиях своих решений... Это всё вызывало во мне восхищение. Не каждый человек способен так глубоко размышлять о своих желаниях и их последствиях. — Но почему ты назвал меня "ёжиком"? — резко прервав мои размышления, спросила она. В её голосе слышалась легкая обида, но в то же время и любопытство. — Ну, ты ведь как ёжик, — разводя руками, улыбнулся я, облегченно меняя тему, — когда чувствуешь угрозу или неловкость, ты сворачиваешься клубком, вонзаешь свои иголки. Только кто-то пытается приблизиться слишком близко и ты сворачиваешься в клубочек, даже если у человека хорошие намерения. — То есть я поступаю немного испульсивно? — я лишь пожал плечами, мол, отвечая "кто знает, кто знает...". Её губы дрогнули в улыбке, и в её глазах мелькнуло что-то между удивлением и радостью. — Ну ладно, мистер Психолог, — сказала она с легкостью, по которой я скучал намного сильнее, чем она может себе представить, — может, и так. Но будь осторожен, я могу уколоть! — Мистер Каллен, мисс Свон, — вернул нас в реальность мистер Баннер, — напомните нам основные функции нейромедиаторов. Мягкая, теплая кожа её рук чувствовалась такой знакомой и в то же время непостижимо новой каждый раз, когда я касался её. Нежный, едва уловимый аромат яблочного сада, смешивавшийся с её естественным запахом, навевал воспоминания о летних днях, полных солнца и безмятежности. Её голос, мягкий и успокаивающий, словно мелодия, играющая в глубине души, наполнял меня спокойствием. Кровь её, бегущая в её венах, пела песню жизни, гармонию существования, которую я мог слышать лишь рядом с ней. Волосы, шёлковые и легкие, свободно падали по её плечам, завязанные в лёгкую косу, придавая ей воздушность и романтичность. Каждый её взгляд, каждое движение было пропитано хрупкостью и тонкостью, невидимой нитью, связывающей её с миром нежности и красоты. Её сердце, тихо отбивающее ритм, ускорялось лишь на мгновение, когда я прикасался к ей, а затем снова замирало в размеренном и спокойном ритме. Я пообещал ей больше не приходить ночью без её ведома, не следить за ней, как тень, не поддаваться своим внутренним порывам. Это обещание было дано из глубины моего сердца, порывом искренности и желания заслужить её доверие. В ответ на мои слова, она подарила мне нежный взгляд и негласное согласие на объятия, теплые и ласковые. Время казалось остановилось в этих невинных и близких прикосновениях. Мир вокруг нас исчез, оставив лишь нас двоих, объединенных мягким светом заката, проникающим сквозь окно. Нет слов, способных описать эту мгновенную вечность, нет звуков, способных выразить эту негромкую гармонию сердец. Все, что было важно, сжималось в этом моменте – в тепле её кожи, в аромате яблоневого цвета, взглядах, где скрывались океаны чувств. На тот момент я не знал, что после того, как она вошла в дом и я завёл свой "Вольво", разгоняя его помеж сосен и по скользкой дороге, она столкнётся с новой, устрашающе опасной ситуацией из-за меня. Спустя некоторое время после наших нежных объятий и вдохновляющих разговоров, из укрывавшейся тени лесной чащи, к тропе её домика подойдет не очень голодный, но невероятно опасный вампир с кроваво-красными глазами, заинтересовавшийся вначале моей сестрой, Элис, а после и привлеченный моим запахом в неожиданном для себя месте. Его мыслей я вовремя не услышал и не смог предотвратить новый кошмар для самого дорогого себе существа на планете. Лишь только я расслабился, приехав домой, и согласившись отдохнуть немного с братьями, играя в настольные игры, радостный от примирения с любимой, как сестру настигло внезапное видение будущего, морозящего мою давно застывшую кровь. «Не может быть, нет,» – резко выдохнула она, пребывая в шоке, и я сорвался с места.