world.deceive(me)not;

      Говорят, что у Города есть безграничный потенциал, что все эти высотки, смог в районе третьего этажа и нестираемая засохшая ржавчина на каменных тротуарах обладают какой-то удивительной магической способностью претворять желаемое в жизнь. Жаль, что никто не говорит, чьи именно мечты становятся явью — Роланд знает, что ему ничего не стоит добраться даже до противоположного конца противоположного Крыла, чтобы под дулом пистолета заставить волшебника махнуть своей волшебной палочкой, щёлкнуть пальцами и вернуть всё, как было. Если ещё точнее — сделать так, чтобы ему не дали отправиться в 23 район, а если Вселенной будет недостаточно даже таких координат, то чтобы Оливьер даже не связывался с ним в тот злополучный день.       Быть может, тогда бы его жене не пришлось бы надевать свои чёрные перчатки и разгребать то дерьмо, с которым он вполне бы справился сам. Если у него получилось убить Пианиста даже в самом худшем сценарии — его собственной, ныне текущей сейчас жизни, — то получилось бы и при лучшем раскладе. Роланд не задумывается, что могло случиться, если бы крючковатые пальцы разодрали его тело на кровавые ноты — по крайней мере, у Анжелики остались бы защищающее её имя, поехавший брат-психопат, явно не давший бы её в обиду, и их ещё не рождённый magnum opus. Конечно, его бы не звали так — или её, Роланд бы очень хотел дочь, похожую на жену, с такими же глазами, но его чёрными длинными волосами. Или короткими, не суть — она решила бы сама.       Или он, если бы был мальчик.       Впрочем, теперь уже неважно.       Жить всё-таки очень хотелось, поэтому он бы точно выкарабкался — перед его глазами до сих пор маячат картинки из одной детской книжки, которую ему удалось зубами выгрызть в ходе какой-то заварушки. Его девочке точно бы понравилось — девочкам, поправляет себя Роланд, — ведь там были какие-то принцы и принцессы, магические феи и прочие штуки, нарисованные явно кем-то умелым и под кайфом, потому что только в сказках у Королев есть змеиный хвост, а Рыцарь нежно лелеет в своей груди всаженные по рукоять мечи.       Говорят, что у Города есть невероятная способность: Роланд прикрывает глаза и представляет, как он забрался бы под одеяло вместе с кем-то родным, маленьким и тёплым и рассказывал бы ему истории про то, как любовь побеждает ненависть, а правосудие торжествует над отчаянием, как отвага может проложить путь к счастью сквозь гнев и жадность — он сам этому пример, он знает, что нужно делать, но—       ...но мечты оказываются пустыми фантиками из-под испортившихся конфет, а ожидания совсем не вяжутся с реальностью. На его руках нет чёрных перчаток, и все постели давным-давно остыли; под ногами едва заметно дрожит пол, а глаза ребёнка — не его, не их с Анжеликой, — какой-то едва знакомой девчонки в жёлтом костюме смотрят на него так, будто знают обо всей его жизни.       Ничерта они не знают.       Когда его ладони покрываются сажей сгоревшего дома, а спину обжигает болью до колючих слёз, Роланд смотрит на вычурную палку у себя в руках, странно похожую на ту, что держала одна из иллюстрированных королев в той книжке, о которой уже никто и не вспомнит. Роланд смеётся — звук вырывается хрипом, неслышным среди кряхтящих стен трясущейся библиотеки.       Как жаль, что его мечты становятся кошмаром.       (как жаль, что всё оказывается правдой)