Отверженная

Нариндер медленно обвёл мрачным, торжественным взглядом храм. Сейчас в нём собрались все самые злобные чудовища со всех уголков земель Древней Веры. Среди них были последователи Шамуры, Хекат, Калламара и Лешего. Десятки, сотни голодных пастей кровожадно скалились, предвкушая свежую кровь. Трое его братьев и сестра — Шамура, Калламар, Леший и Хекат, стояли рядом с богом Смерти и так же смотрели покровительственными взглядами на собравшихся. Все ждали лишь одного: казни. — Приведите пленницу, — прозвучал властный приказ Шамуры, от шипящего голоса которого всех невольно бросало в дрожь. В храм вошли двое культистов, которые практически силой вели за собой маленькую овечку. Её копытца были закованы в тяжёлые кандалы, а шею сжимал ржавый металлический ошейник, слишком узкий для того, чтобы в нём можно было свободно дышать. И действительно — пленница очень тяжело и прерывисто дышала и с трудом передвигала копытцами, она выглядела очень ослабшей и измученной. Стража копьями подтолкнула овечку к лестнице, ведущей на алтарь. Белая малышка переводила затравленный взгляд с одного епископа на другого, словно пытаясь найти в них спасение. На миг её взгляд остановился на Нариндере, глядя с отчаянной надеждой. Но бог Смерти тут же отвернулся, чтобы не сталкиваться взглядом с этими отчаявшимися, полными боли глазами. Один из стражей грубо толкнул её в спину, и овечка рухнула на пол. Отовсюду раздался хохот, а затем те двое, что удерживали сковывающие её цепи, стали затаскивать беспомощную пленницу прямо по деревянным ступеням наверх, заставляя её тихо стонать от боли. Её худое белое тельце билось об острые выступы под злобный смех жаждущих крови чудовищ, а натянутые от ржавых кандалов цепи больно впивались в нежную кожу на копытцах почти до крови. Когда же культистам наконец удалось втащить пленницу на алтарь, она уже почти не шевелилась. Лишь тихонько всхлипывала, не глядя на своих мучителей. Присмотревшись ближе к овечке, Нариндер смог заметить множество глубоких ран на её теле, очевидно, полученных при попытке сопротивления. Некогда белая шёрстка была вся испачкана в грязи и крови, а нежно-голубое руно порвано, и тоже насквозь пропитано кровью — чужой или её, уже не имело значения. От этого зрелища даже богу Смерти на краткий миг стало как-то не по себе, хотя он уже повидал немало казней и жестокостью его было довольно сложно удивить. Но здесь, всего на мгновение, ему даже стало жаль несчастную овечку, однако жнец тут же поспешил отмахнуться от этого чувства. — Приветствую вас, наши верные последователи. Сегодня мы все собрались здесь, чтобы казнить отступницу, осмелившуюся принимать участие в преступном заговоре против наших браьев, — раздался ядовитый, громогласный голос Хекат. — Желаешь ли сама во всём сознаться и покаяться в своих грехах, жалкое ничтожество? Едва живая овечка ничего не ответила, не в силах даже пошевелиться. Тогда один из стражников подошёл к ней и, взяв за шкирку, грубо поставил на колени. «Отвечай великой Хекат, ничтожество», — прорычал он, приставив к горлу пленницы лезвие своего меча, и с силой встряхнул её. Овечка с трудом приоткрыла глаза и посмотрела на трёх епископов затравленным взглядом. Нариндер, сощурив глаза, вслушивался в ответ пленницы. Он даже позволил себе немного вольности и заглянул в мысли несчастной, однако всё, что ему удалось услышать — тишину. Как вдруг овечка опустила голову и тихо проговорила: — Сознаюсь, — и добавила чуть слышно, очевидно, пытаясь скрыть слёзы: — И раскаиваюсь. Хекат перевела взгляд на Шамуру и едва заметно кивнула. И тогда он решил замолвить и своё слово: — Пускай же смерть избавит твою никчемную жизнь от страданий, и кровью омоет нечистую душу от грехов, — ровно произнёс бог Войны, но по его голосу всё равно было заметно, что в глубине души ему всё-таки было жаль несчастную овечку. Но никто, кроме Нариндера, этого всё равно не заметил. Калламар и Леший и вовсе старались не вмешиваться в казнь, оставив всё на волю сестры и старшего брата. А Нариндер и сам не понимал, что с ним не так. Бог Смерти смотрел на стоявшую на коленях овечку, но вопреки обыкновению ему не хотелось крови. Напротив — хотелось вмешаться, магией отшвырнув всех стражников, подбежать к пленнице, прижать её к груди и никогда не отпускать… Неожиданно тяжелая перепончатая лапа опустилась на его плечо и предупреждающе сжала, и Нариндер услышал грозный шёпот Хекат: — Даже не вздумай вмешиваться в казнь. Отступница, предавшая своего епископа, должна быть наказана. В этой невинной душе немало зла и коварства. Не позволяй ей одурачить тебя. От её голоса словно повеяло ядовитым дурманом, который заметно охладил сердце пятого епископа. Нариндер повернул голову и стал равнодушно смотреть на то, как к связанной овечке медленно подходит палач, держа на изготове огромный топор. Отчаяние, ужас и осознание неизбежного промелькнули в больших тёмных глазках; пленница не выдержала и закрыла их. Смятенное чувство вновь всколыхнулось в его тёмной душе, и бог Смерти вновь непроизвольно опустил взгляд, чтобы не позволять жалости взять верх над разумом. Как неожиданно он услышал тихий голос, звучавший словно у него в голове. Нариндер с удивлением поднял голову и посмотрел на пленницу. Но овечка молчала, однако её полный мольбы и отчаяния голосок продолжал звучать в голове бога Смерти всё так же ясно и жалобно. Даже осознавая, что скоро умрёт, пленница молилась… ему. Не мудрейшему Шамуре, ни сердобольному Калламару, а Ему. Нариндер ещё никогда не испытывал такого щемящего чувства в своей груди, словно его пронзило множеством ихоровых стрел. И прямо как в своём кошмаре, он увидел, как медленно, со свистом взметнулось в воздух блеснувшее лезвие топора… В этот самый момент бог Смерти услышал собственный голос, который звучал, словно чужой: — Прекратить казнь. Я беру жизнь этой отступницы в свои руки. Топор, уже занесённый над шеей пленницы, резко замер. Все, включая четверых епископов, в недоумении посмотрели на божество Смерти, а овечка вскинул на него неверящий, полный слёз взгляд. — Ты что творишь?! — гневно зашипела на него Хекат. — Что это значит, дорогой брат? — тихо спросил Шамура своим ровным, спокойным голосом. Калламар и Леший, хоть и тоже взирали на жнеца полными недоумения взглядами, ничего не сказали, предпочтя остаться в стороне. Нариндер мысленно порадовался, что ему не придется противостоять сразу четверым епископам, требующим крови невинной овечки. Не удостоив братьев и сестру даже взглядом, он неспешной поступью спустился к алтарю и склонился над едва живой пленницей. Она, хоть и по-прежнему взирала на епископа с лёгким страхом, благодарно склонила перед ним голову и Нариндер услышал, как она прошептала одними губами «спасибо». А в следующее мгновение она лишилась чувств, и её белокурая головка бессильно упала на каменный пол храма. Нариндер с досадой вздохнул и, обернувшись к замершим в растерянности культистам, приказал: — Отнесите пленницу в мои покои. Отныне её жизнь принадлежит мне, и только я волен решать, жить ей или умереть. И, под немигающими взглядами остальных епископов, бог Смерти медленно покинул храм.