Святой Отец, я согрешила

      Тихой, едва уловимой человеческому слуху поступью, Драко медленно приближался к своей цели, думая, что не прочь сейчас оказаться в другом месте. Не создавая абсолютно никакого физического шума, он мысленно громко ругался, желая выпотрошить того, у кого считался лучшим солдатом, — Тёмного Лорда, — коим стал после его победы.       Магическая Британия пала в лапы монстра, который обезумел настолько, что вынуждал Пожирателей преследовать и убивать всех несогласных с его господством, даже если они не представляли для него угрозы. Не смирившиеся со сменой власти волшебники отступили в тень, прятались, точно крысы, но в душе таили сильнейшую веру и храбрость, что всему своё время; стоит продумать план, выждать момент и ударить, чтобы лишить змея головы. Среди таких же страждущих от несправедливости было и семейство Уизли, которые одни из первых покинули поле боя, увидев, что Поттер мёртв. И вовсе не от трусости — приказа, что был дан Избранным ранее.       Год — ровно столько Малфой отлавливал оставшихся членов Ордена и предателей крови. Ровно год каждый день он ненавидел себя больше, чем вчера. Ровно год ловил себя на мысли, что та самая ненависть притуплялась, заменялась потоками тёмной магии, которая струилась в крови и опьяняла, отравляла, выжирала остатки света из искалеченной временем и событиями души. Столько же прошло, чтобы он смирился, что для того чтобы выжить нужно быть покорным, исполнять любую прихоть сумасшедшего и ждать так же, как те самые крысы, которых становилось всё меньше и меньше благодаря его руке.       Драко глубоко вдохнул, заметив мужчину в одеянии священника. Ухмыльнулся, едва сдержав презрительное фырканье. Он был уверен, что стоявший перед ним человек далеко не верующий; что сутана всего лишь прикрытие грехов и злодеяний, которые точно можно было скрыть под ликом святого; чувствовал всеми фибрами чёрствой души, что мужчина грешен — как и он сам, — сотворил не меньше зла. Точно знал, что Уизли такой же, как и многие Пожиратели, только скрывает это за личиной благородства и спасения мира. А, возможно, просто хотел себя этим успокоить.       — Авада Кедавра, — выразительно, не дрогнувшим голосом, Малфой, наставив палочку на человека, внимательно наблюдал, как безжизненное тело мешком свалилось на пол.       Сбросив капюшон мантии, он подошёл к мужчине, грубо пнув ботинком по голове. Присел на корточки, брезгливо кончиком древка убирая длинные рыжие волосы с лица и, увидев незнакомые черты, ощутил моментальный прилив ярости.       — Салазар тебя побери, Паркинсон, — возмутился он, выпрямившись в полный рост, — снова ложная наводка, — выпад ногой и церковная лавка с грохотом отлетела в стену, создавая немыслимый для храма шум.       Будучи уверенным, что в помещении он находится один, Драко, не подбирая выражений для святого места, грязно ругался, упоминая между словом Пэнси, которая была ответственна за находку «преступников». Он неоднократно предлагал ей поменяться, зная, что лучше справлялся с этой обязанностью. Но Паркинсон решила, что марать руки в крови больше, чем уже успела за годы войны, не хочется, оттого быстро отказалась от предложения.       — Сука! Он с меня шкуру сдерёт! — продолжал возмущаться Малфой, прекрасно понимая, что по возвращению в мэнор будет подвергаться не одному Круциатусу за столь большую оплошность.       Тёмному Лорду будет плевать, что вина не его, а Пэнси; Тёмному Лорду будет жаль, что у него осталось на одну подопытную мышь в виде магловского отродья меньше.       Нервно одернув мантию, Драко достал из кармана пачку сигарет — единственное, что любил из того, что создали маглы. Подкурил при помощи зажигалки, после чего затянулся крепким дымом. Прокручивая между пальцами металлический прямоугольник, язвительно ухмыльнулся, поняв, что снова использовал не магию, а подарок Блейза, который при любой удобной возможности напоминал: они разные — да, но все живые и такими же хотят остаться, пока смерть не придет сама, а не от чужой руки.       Рассматривая выгравированную метку Пожирателя на зажигалке, Драко присел на скамью, обдумывая, как бы загладить свой промах перед Лордом. Но, докурив, лишь сморщился, осознав, что чтобы он не сказал, чтобы не сделал, а все будет напрасно. Он - не прощает ошибки. Он — наказывает за них. А, значит, если уже в любом случае ему не поздоровится, то, как минимум, можно развлечься, задержавшись на задании дольше положенного.       Мысленно Малфой уже рисовал себе картину, как напьётся в каком-то магловском пабе, возможно, даже выпустит пар без помощи магии, по старинке — кулаками. И, когда он собирался выполнить задуманное, приосанился, заметив, как труп, о котором успел позабыть, медленно менял обличие.       Встав около священника, Драко внимательно наблюдал, как длинные волосы становились короче; широко распахнутые в ужасе карие глаза стали голубыми; а комплекция тучного мужчины в преклонном возрасте явно уменьшалась, демонстрируя парня его годов.       — Всё-таки Уизел, — протянул Малфой, поставив ботинок ему на голову, — тогда и промаха никакого нет.       Плюнув в мёртвое тело, Драко собирался уйти, быстро позабыв про развлечения, но и шагу не успел сделать, когда услышал тихое шарканье за спиной. Обругав себя за беспечность, он левитировал тело в ближайшую неприметную глазу кабинку, зайдя следом. Лишних, да ещё и бесполезных жертв не хотелось.       Малфой затаил дыхание и выжидал, пока пришедший пройдёт мимо и, когда шаги казалось затихли, выдохнул. Но ненадолго. Скрипучий звук небольшой заслонки чуть ли не набатом прозвучал в ушах, после которого раздался тонкий женский голос:       — Святой Отец, я согрешила…       Услышав всего четыре слова, Драко закусил костяшки на руке, которая была плотно обтянута кожаной перчаткой. Смеяться от нелепости ситуации хотелось больше, чем дышать, но в то же время в голове на повторе крутилось: «Молчи, она скоро уйдет, или и её убить придётся».       — Я возжелала то, что не позволено, — продолжила девушка, словно не замечая, что первая её фраза не была услышана ни священником, ни Богом, который, якобы должен отпустить грехи через служителя.       Закусив кожу ещё сильнее, Драко улыбнулся с перчаткой между зубов. Желание узнать, чего возжелала незнакомка, постепенно вытесняло инстинкт прятаться. И, как только он собирался заговорить, невольно пошевелил ногой, зацепив ботинком безжизненное тело, которое вмиг отрезвило, правда ненадолго.       — Сестра Аврора говорит, что это нормально — желать мужчину, но я знаю, что это не так. Я дала обет, а, значит, что даже помыслов таких не смею в мыслях держать…       — Раз сестра Аврора сказала, что это нормально, значит, так и есть. — не удержался, сказал раньше, чем подумал, и, прежде чем мысли успели бы приобрести необходимый ему ход, Драко, окинув взглядом мертвеца, быстро трансфигурировал свою мантию в рясу, снял перчатки, сдернул с Рона крест и надел на шею, после чего открыл заслонку со своей стороны. — Почему ты так волнуешься, дитя?       Сам не веря, что сказал это, Малфой гортанно застонал от глупости формулировки. Но, кажется, глупостью это показалось лишь ему, так как девушка продолжила говорить, время от времени заикаясь. Она без устали пыталась донести ему, что пришла в монастырь, чтобы посвятить жизнь Богу; что чертовщина, которой она занималась, осталась в прошлом; что никогда не посмеет отравлять свой организм ради удовольствия; что больше никогда даже бровью не поведёт в сторону мужчины.       Соврала. Малфой понял, что последнее обещание было откровенной ложью, когда её голос задрожал, а изо рта вместе с последней фразой вылетел разочарованный стон.       Драко знал, что не будет хвастаться кому-то своей шалостью; да и вряд ли сам когда-то захочет её вспоминать. Но не смог сдержать в себе желание и не заглянуть в голову незнакомки.       — Легилименс, — произнёс едва уловимым шёпотом.       «Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя…» — неуверенно начала девушка, запинаясь на полуслове, отчего на лице Малфоя появилась нелепая улыбка.       «…да приидет Царствие Твое; да будет воля…» — продолжала, мысленно выдавая всю душевную дрожь, а Драко казалось, что он в жизни не слышал ничего лицемернее, чем эту молитву.       «…и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим…» — и в то же время на повторе: я не могу. Я не могу. Я. Не. Могу!       Выпрямившись, Драко больше ни минуты не думал, когда вышел из тайной комнаты исповедальни. Шагнув к соседнему дверному проёму, который был задёрнут хлипкой шторой, решил дождаться окончания молитвы.       «…и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого».       Последняя услышанная фраза, как он покинул чужое сознание и рывком открыл штору. Сложив ладони вместе, Малфой приложил указательные пальцы к губам, буквально прошипев по-змеиному:       — Аминь.       Он стоял и в упор смотрел на девушку, которая, услышав голос, дрогнула, отняв руки от груди. Еле освещаемое помещение не давало в полной мере рассмотреть её внешность, но глаза он видел отчётливо. Шоколадные радужки были первыми в его жизни, которые, взглянув на лицо, сплошь усеянное руническими татуировками, демонстрировали не страх, скорее заинтересованность.       — Вы не Отец Рональд, — пролепетала девушка, тряхнув головой. — Простите, — добавила неуверенно, отводя взгляд в сторону.       Малфой сделал шаг вперёд, переступив через невысокий порог. Указательным пальцем поддел острый подбородок, вынуждая поднять лицо и, невербально вызвав Люмос над её головой — совершенно не заботясь, что она заметит магию, — внимательно рассмотрел черты. Девушка была хороша собой, даже слишком. Невольно в мыслях пробежала одна единственная фраза, за которую он точно корить себя будет: «Слишком хороша для монашки».       — Как тебя зовут? — задал вопрос, игнорируя извинения.       Он чувствовал, как незнакомка дрожала, но не понимал, чем это было вызвано: страхом или сомнением?       — Гермиона, — прошептала она и попыталась убрать чужую руку с подбородка.       — Гермиона, — повторил Драко, смакуя каждой буквой. — Почему ты считаешь, что не должна желать мужчину, Гермиона?       Малфой не обращал внимания на тщетные попытки отстраниться, лишь переложил большой и указательный палец на щёки, сжимая их до лёгкой боли. Он знал, что ответить ей сейчас будет неудобно от хватки и стыда, но всё равно стоял на своём, демонстративно сделав шаг вперёд.       Гермиона оказалась не из робких и, когда мужской пах появился в области лица, выше задрала голову, чтобы вновь встретиться взглядами. Вторая попытка убрать чужую руку от себя потерпела такую же неудачу, как и первая. Она понимала, что Святой Отец не должен так поступать; не должен так к ней прикасаться; не должен задавать такие вопросы. Но желание, которое вызвало прохладное прикосновение кожи к лицу — дрожью по телу, как напоминание о том, насколько сильно она желала мужской близости.       — Так говорят большинство моих сест…       — Они неправильно говорят, Гермиона, — перебил её Малфой, отпустив лицо.       Гермиона практически выдохнула, что тактильный контакт завершился, но ненадолго, ведь Драко не отстранился, а ласково провёл указательным пальцем по едва заметным отпечаткам на лице. Он видел, как она всем телом дрожала, и упивался своей властью. Давно он не встречал столь чистых, но в то же время развратных особей.       — Чего ты хочешь, Гермиона? — Малфой наклонился перед её лицом и ухмыльнулся, когда глаза напротив расширились при виде мерцающих вблизи татуировок. — Ну же, смелей. Просто скажи это, — прошептал, точно змей искуситель.       Он уже знал своё желание — она. Чистая и невинная с виду — грязная и порочная внутри.       Осталось её подтолкнуть, чтобы с головой окунулась в омут похоти; чтобы сняла монашеское одеяние и с лихвой показала все свои грехи; чтобы отдалась ему, как в последний раз.       Драко видел сомнение, недоверие, которое стояло на тонкой грани с желанием оттолкнуть его и бежать, куда глаза глядят. Но он не собирался отступать. Нежно провёл пальцем по скуле, аккуратно очертил подбородок и, добравшись до губ, мягко оттянул нижнюю, задевая подушечкой плотно сомкнутые зубы. Казалось, что в ней сейчас боролись две сущности, и судя по следующим словам, ангел — проиграл.       — Мужчину, — шёпотом произнесла Гермиона.       — Не совсем правильный ответ, Гермиона. Точнее выражайся, — хрипло ответил Драко, скользнув пальцем между зубов.       Малфой сдержал порыв простонать, когда она втянула первую фалангу в рот, смачивая слюной. Стыдливо глядя ему в глаза, Гермиона не могла поверить, что решилась на подобное; что приход исповедаться может закончится этим; что она сейчас промямлит с чужим пальцем во рту:       — Вас хочу, Святой Отец.       Её обращение вкупе с лёгким посасыванием пальца у Драко вызвали усмешку. Чувствуя, как член в штанах твердеет, он отнял руку от рта, легонько шлепнув её по щеке, после чего сбросил сутану и, не трогая рубашку, расстегнул пряжку ремня.       Звук защёлки металла чуть ли не эхом пронесся по святому месту, а у Гермионы на повторе в голове: «Это не правильно!». Но как бы душа не тянулась к остаткам света, мрак победил, когда она, сама того не понимая, потянулась к пуговице на брюках. Спустив штаны вместе с бельём, Гермиона жадно обхватила ладонью член у основания и, не дожидаясь просьбы, прикоснулась губами к головке.       — Блять, — тихо, с утробным стоном, Малфой одним рывком снял апостольник, после чего зарылся пальцами в кудрявые волосы и несдержанно толкнулся навстречу горячей полости рта.       От неожиданности Гермиона поперхнулась, но даже не думала отстраняться. Подняв на него невинный взгляд, она максимально расслабила горло, позволяя делать с ней всё что ему заблагорассудится.       — Хорошая девочка, — прохрипел Малфой и положил свободную руку ей на шею, вынуждая ещё выше запрокинуть голову.       Глядя в искрящиеся слезами глаза, Драко заметил удовлетворённый огонёк, едва он произнёс похвалу. Ухмыльнувшись, шлёпнул её по тыльной стороне ладони, когда она хотела помочь себе рукой и буквально зарычал от того, как только Гермиона покорно сложила их на коленях, открыв рот максимально широко.       Малфой намотал пышные волосы на кулак, вколачивая член в её горло, буквально растягивая его для себя, абсолютно не думая о её комфорте. Раз позволяет — хочет. Он упивался своей властью, наслаждался её податливостью, мысленно рассчитывая время, которое может с ней провести и не попасться за содеянное Тёмному Лорду.       Он знал, что времени у них катастрофически мало, оттого легонько дёрнул за волосы, вынудив отстраниться. Улыбаясь похабно, он получал ни с чем несоизмеримое наслаждение от картины напротив: растрёпанная, с потекшими по подбородку слюнями, Гермиона нетерпеливо ёрзала на сиденье в ожидании продолжения.       Драко подал ей руку, помогая подняться и, едва кудрявая макушка оказалась у его груди, с силой дёрнул платье за ворот, разорвав его до пупка. Полуприкрытая грудь, видневшаяся из-под чёрного кружева, так и манила. Завороженно проведя кончиками пальцев по тонкой ткани, Малфой легонько ущипнул соски и удовлетворённо промурчал, услышав тихий стон.       «И бельё не монашеское», — подумал он и разорвал платье до самого подола, прикоснувшись костяшками на указательном пальце к трусам.       — Господи, пожалуйста, — взмолилась Гермиона, ощущая желаемую близость.       — Не того вспоминаешь, милая, — прошептал Драко, внимательно вглядываясь в её эмоции.       Всхлипнув, Гермиона, словно пропустив мимо ушей замечание, подалась бёдрами вперёд, требуя больше ласки. И блаженно простонала, когда Драко отодвинул бельё в сторону, прикоснувшись ребром ладони к половым губам.       Её продолжали терзать сомнения. «Неправильно» буквально поселилось в мыслях и набатом било громче, чем сердце отбивало ритм. Ещё мгновение, и она была готова сдаться, оттолкнуть чужую руку и убежать с криками о помощи. Но, когда Драко мягко погрузил в неё один палец, взмолилась повторно:       — Боже… ещё…       Вот только сама не понимала, о чём просила: у Господа направить на путь истинный или умолять незнакомца не останавливаться. Каждое его движение было умелым; каждая манипуляция вызывающей; едва различимый шёпот — откровенным; а стоячий колом член, как напоминание — всё взаимно.       Он хочет её. Хочет несмотря на то, что она монахиня; не глядя на понятия неправильно. Хочет вопреки всему. И, пусть Гермиона понимала, что близость мимолётная, одноразовая, а, возможно, и вовсе разрушит её жизнь до основания, осознала: не откажется. Колени в кровь разобьёт под алтарем, моля прощение; голоса лишится, выкрикивая оправдания; с чертями котёл разделит, сгорит дотла, но не откажется.       Драко же, увидев, как в лице напротив сомнение сменилось решительностью, припал губами к тонкой шее, убрав руку от промежности. Вдыхая едва уловимый аромат лаванды, который мешался с обычным мылом, он сорвался точно дикий зверь, оставив после себя метку на молочной коже. Кусая, буквально вгрызаясь в прохладный бархат, принял мысль о том, что сошёл с ума; что девчонка не монахиня, а ведьма; приворожила, приковала к себе заклинанием, «заставила» хотеть ни то что её тело, а нового, того, что неизведанно. И сам себе не верил.       Веря в то, что поцелуй в губы — проявление чувств к партнёру, он едва сдерживал в себе желание впиться в её, исследовать их, попробовать на вкус, запечатлеть в памяти момент, когда признал в незнакомке женщину.       Поцелуй — укус, и так по кругу изучал каждый миллиметр шеи, пока не царапнул зубами выразительные ключицы. Ласково очертив языком каждую, он спустился губами к груди и, поступив с бюстье как и с платьем, поочерёдно всосал каждый сосок. Тихие стоны над головой только подначивали его к более активным действиям. Желание принести ей то же удовольствие, что и она ему минутами ранее, звучало на подкорках сознания и улетучилось тогда же, когда Гермиона прошептала:       — Возьмите меня, Святой Отец.       Тряхнув головой, будто наваждение сгоняя, Драко выпрямился, понимая, что чуть не встал на колени перед представителем того, кого презирал — магла. Невербальной магией избавил себя от рубашки, чтобы не сковывала движения и, не дав Гермионе даже удивиться из-за внезапно пропавшей вещи, подхватил её под бёдра, подняв на руки. Шаг вперёд, и она у стены, пока он коленями удерживает опору о хлипкую лавку.       Чувства и эмоции были на пределе, Малфой буквально нутром ощущал, что ему жизненно необходимо выплеснуть всё накопившееся годами негодование здесь и сейчас; каждой потаенной створкой души, которые, словно тетивы натянуты были, желал отпустить себя, взять — её.       Гермиона продолжала умолять: шёпотом, безмолвно, временами срываясь на несдержанные полные похоти крики, абсолютно не боясь быть услышанной. Сейчас всё, что ей было нужно — он. Священник, который одним прикосновением смог вызвать зверское желание; мужчина, заполонивший все светлые отделы души мраком; незнакомец, имя которого не знала, но так отчаянно хотела стонать его, под ним, с ним…       — Господи, прости… — взмолилась Гермиона, когда Драко заполнил её.       Он не давал возможности ей привыкнуть, чувствовал, что готова принять всего его. Один плавный толчок, за которым последовал второй — грубый, несдержанный, полный злобы и наказания.       Если бы Драко можно было охарактеризовать одним словом, Гермиона бы назвала его необузданным. Если бы Малфой хотел описать её — безумная.       Толчок за толчком, Драко грубо вбивался в податливое тело, чувствуя короткие ногти на плечах; не только он её пометил, но и его. Чуть ли не рыча от удовольствия, он все больше наращивал темп, сжимая в ладонях ягодицы. Впервые в жизни он ощущал то, что не должен был никогда — желание обладать. Впервые за время пребывания среди Пожирателей, он захотел привести своего пленника — чтобы только для него, и плевать на суждения, что это неправильно, — давно пройденный рубеж.       Гермиона извивалась в сильных руках, слепо доверяла, почему-то вовсе не боясь, что уронит. Единственный страх, который она сейчас испытывала — он остановится. Но чем громче были её стоны, чем сильнее она царапала белоснежную кожу, тем теснее он прижимал её к обшарпанной временем древесине.       Чувствуя, что начатое может закончиться раньше, чем бы ему хотелось, Драко сбавил темп. Немного отстранившись, он уткнулся влажным лбом в её и, опустив взгляд между их телами, плавно, практически нежно входил в неё, слушая чужое тяжёлое дыхание.       Он стоически не поднимал голову, когда Гермиона пыталась его поцеловать. Сдерживал внутри ответное желание, державшееся на добром слове. Уворачивался, когда влажные губы едва касались уголка его, и чуть не проиграл, ощутив горячие ладони на щеках.       — Поцелуйте меня, Святой Отец, — пролепетала Гермиона и охнуть не успела, как Драко резко отстранился, удерживая её чуть ли не на вытянутых руках.       Увидев в карих глазах обиду, Малфой усмехнулся и, словно мешок, перекинул её через плечо. С помощью магии избавился от брюк и белья, которые сковывали передвижения, и вышел из исповедальни.       Заметив алтарь под распятием Христовым, двинулся к нему уверенным шагом. Преодолев небольшое расстояние сбросил ношу с плеча, сразу же развернул к себе спиной, после чего задрал ошмётки одеяния на спину. Шлепок по ягодице, и Гермиона легла грудью на прохладу металла, чувствуя неприятное покалывание не только на коже, но и в душе. Она попыталась подняться на локтях, возмутиться, что это богохульство, когда остатки здравого сознания пробивались наружу, но потерпела неудачу и глухо простонала, вновь ощутив наполненность.       — Господи, прости, — откровением из светлой души рвалось, пока тело отзывалось, издевалось над хозяйкой и голос предательски сорвался протяжным: — Ещё…       И то самое «ещё» вновь и вновь, на повторе, глухо, временами срывалось на звонкие крики и всхлипы. Она кричала, готова была рвать и метать, лишь бы Драко не останавливался. Каждой клеточкой тела чувствовала нарастающее удовольствие, когда он: властно, грубо, по-животному брал её сзади. Когда намотал непослушные волосы на кулак, вынудил задрать высоко голову и смотреть со слезами на глазах в распятие. Навзрыд сорвалась, ощутив два пальца на клиторе — от стыда, что Бог видит её такой; блаженной улыбкой расплылась, когда тело вздрогнуло приятным спазмом, отдавая от макушки до пят.       — Боже мой! — выкрикнула она, стараясь вновь прислониться к прохладе металла. И уже плевать, что это неправильно. Плевать, что так нельзя. Ей нельзя. Сейчас важным оказалось только то, что тело горело от каждого прикосновения; что пульсация между ног продолжалась и, казалось, становилась сильнее после каждого толчка; что сзади стоит тот, кто принял со всеми демонами и дал необходимое.       Чувствуя, как член туго обхватывает кольцом мышц, Драко хотел замедлить движение, чтобы растянуть удовольствие на как можно дольше. Алчно смаковал каждой крупицей наслаждения и проиграл, когда метка на руке начала жечь.       Сорваться и убежать, казалось, значит изменить себе и своему «хочу», а этого он делать не привык, пусть иногда и подстраивался под обстоятельства. Жжение усиливалось посекундно, как и желание опорочить внешнюю невинность Гермионы. Как именно это сделать, идея пришла сразу. Достав член из неё, Драко резко развернул её к себе лицом и, слегка надавив одной рукой на плечо, вынудил встать на колени.       Гермиона подчинилась моментально, что его только позабавило. Вот только плохое освещение вряд ли могло показать ему всю степень порочности монахини.       — Инсендио, — прошептал Малфой, поджигая все свечи в храме.       Секунда, и обширное помещение из полутьмы осветилось, вызывая у Драко усмешку, а Гермиона, казалось, и не заметила. Взяв член у основания, он несколько раз провёл вверх вниз и, бросив на него лишь взгляд, закусил губу, когда Гермиона послушно взяла его в рот.       Жжение на руке становилось практически невыносимым, оттого он, не сдерживая своих желаний, немного согнул колени и, слегка шлепнув Гермиону по горлу, толкнулся. Её послушание — тела, невинность — в глазах, разодранное на плечах платье, словно зелёный свет послужили ему для разрядки. Буквально за секунду «до», он резко отстранил её от себя, кончив на грудь.       Уперевшись ладонями в алтарь, Драко старательно пытался привести дыхание в чувство, всячески игнорируя боль в предплечье. Ему хватило минуты, чтобы прийти в себя, выпрямиться и вернуться к тому самому месту, где он оставил труп Рональда Уизли. Но не успел Малфой зайти за шторку, как услышал тихий голос за спиной:       — Как Вас зовут, Святой Отец?       Наивный вопрос от не менее наивной девчонки, — как подумал он. Но всё же ответил:       — Драко. Меня зовут Драко, — после чего сделал шаг в исповедальню и, прежде чем задёрнул за собой шторку, добавил: — Ещё увидимся, Гермиона.       Гермиона услышала едва уловимый шёпот непонятных для понимания слов, чувствуя, как колени нещадно саднят. Минута промедления, она встала, чтобы посмотреть, куда ушёл священник и как только дошла до цели, слуха коснулся тихий хлопок. Одёрнув ткань, уставилась на пустое помещение, обдумывая не свой стыд, не странность, что человек пропал, а: «Ещё увидимся, Гермиона».