Красный

Вокруг неон, басистая музыка, бьющая в уши, и хмельные тела, двигающиеся в ритме и страсти. Дилюк не любит такие места — напряжение видно по ее сведённым бровям и закрытой позе. Но несмотря на это она стоит в одном из самых шумных ночных клубов их города, потягивая через трубочку прохладный коктейль и поправляя то и дело задирающееся платье. — Не проще ли его снять, куколка? — доносится на левое ухо, когда она в очередной раз дергает наманикюренными пальцами подол платья вниз. — Отвали, — не оборачиваясь бросает Дилюк и цепко разглядывает толпу. Вот бы Джинн уже пришла, не хватало ей тут ещё пьяных поползновений. А тех у неё за эти полтора часа было не мало: большие вырезы на ее бедрах привлекают соответствующее внимание и не вселяют достаточную уверенность. Ещё и белье с высокой посадкой, полоска которой то и дело впивается между половинок. И кого она впечатлить хотела? — А оно без белья? Точно. Дилюк вздыхает и оборачивается. И видит ту, которая вызывает в ней безграничное тепло, желания поймать в ладонь весь мир и положить к чужим ногам, улыбку, страсть, влечение и одновременно необъятную злость, которая горячит руки потянуться вперёд и обхватить пальцами смуглую шею. Вцепиться и разодрать. Вцепиться и зализывать раны языком. Вцепиться и просить больше, быстрее. Тишина длилась недолго, и вот она уже стоит тут — улыбается, опуская небольшой поднос на высокий столик, на который Дилюк опёрлась локтем и стоит уже как полчаса точно. Кэйа, в отличии от неё, так и кричит показушным «эй, вот я, смотри, бодренькая и даже не плачу по тебе, рассматривая с телефона твои фотографии с вечеринки, отправленные общими знакомыми». Не плачет, конечно, ведь пришла драконить её при первом же известии. Хотя кто тут кого драконит. На вопрос, понятное дело, Дилюк не отвечает, взглядом давая понять, что обиды не забыты и не планируются в ближайшее время стать таковыми. Кэйа пальцем пододвигает к ней один шот из трёх, два остальных оставляя поближе к себе. — Ты эту карамельную дрянь уже минут двадцать пьёшь. Весь лёд подтаял, убери. Дилюк демонстративно потягивает свой коктейль и больше хмурит брови. — Я не пью непонятно что, непонятно от кого, непонятно где в каком-то клубе. — Тут два вида ликера и сливки. Остальное ты сама знаешь, — бесстрастно улыбаются в ответ. — Угощай кого-то другого, — машет на неё рукой, будто от назойливой мухи. — А если хочу именно тебя? Дилюк кусает щеку изнутри — сдерживает колкость. — Многого хочешь — Да брось, — Кэйа складывает локти на столике и подаётся вперёд, зажимая свою грудь между рук и за счёт декольте демонстрируя хороший обзор чужому цепкому взгляду, — все как ты любишь: сладко, что задница слипнется. — Я не люблю такое, — врет, отводя взгляд. Её всегда очень легко ловить на удочку. Кэйа выжидает пару секунд и обводит толпу взглядом: — Выпей и пойдём. Тебе не идут такие места. — Сама иди. Хмык вырывается из груди. Она берет шот и пьёт залпом, морща нос от сладости — её немного другое привлекает. — Не будешь? Я специально для тебя выбирала. Алый взгляд вновь устремляется в её сторону. Коктейль — Кэйа уверенна что безалкогольный — опускается на стол, а взамен тонкие пальцы берут небольшую стопку. Подносят к пухлым, накрашенным красным, в цвет волос и глаз, губам. Мнётся. — Пьют залпом. Дилюк бурчит что-то между «я знаю» и «заткнись» и опрокидывает в себя шот, не колеблясь — пытается произвести впечатление. — Ну и как? — ехидно улыбается Кэйа. Дилюк не любительница алкоголя (даже в самых малых дозах), но выбор был с учётом, что даже ей понравится. И она по глазам и юркнувшему по губам языку видит — понравилось. А ещё по руке, резко шмыгнувшей рядом с её и схватившей стопку побольше. — Эй-эй, оно с виски, тише, — Кэйа резко дергается вслед за ней и перехватывает ее руку, забирает стакан. Один шот потерпеть ещё можно, от двух и более точно разнесёт — узнавали на практике не раз. Дилюк одергивает руку от касания, как от огня, и прикусывает нижнюю губу, смотря на неё со смесью обиды и злости. Кэйа хлопает глазами, анализируя быструю смену настроения, и медленно опускает стопку обратно на стол. Поближе к себе на всякий случай. — Эй. — Уйди. Видеть тебя не хочу. — Так ты не видишь, — говорит, когда та демонстративно отворачивается. — Слышу. Не говори со мной. Кэйа нервно хмыкает. Обиженная Дилюк для неё порой очень соблазнительная картина, а сейчас, нарядная и злая — как тарелка самых вкусных яств перед голодавшим три года: распущенные волосы, заколотые назад брошью с узором звёзд, в откровенно-чёрном платье, обтягивающим каждый лакомый кусочек тела и открывающим по бокам вид на пышные бёдра, курносый нос, из-за вздернутого подбородка сейчас кажущийся ещё более надменным, грудь, вздымающаяся от каждого вздоха-возмущения, скрещённые руки и нахмуренные брови, губы, периодически надувающиеся от обиды. Кэйа бы взяла и съела её прямо сейчас. Но увы, розам свойственно обрастать шипами, чтобы наглые ручонки не дотянулись до них. — Хватит. — Я молчу. — Ты пялишься, — сердито предъявляет Дилюк, все так же не поворачиваясь. — Не пялюсь. — Пялишься, — твердит. — Откуда ты знаешь? — откровенно забавляется, намеренно сверля ее взглядом и потягивая глоток из стакана. — Кэйа, — хмуро обернувшись. Окликнутая вскидывает брови, делая пораженный взгляд. Её имя, которое не называлось почти неделю, наконец вспомнили. — Я, — отзывается она. — Чего ты хочешь? Кэйа щёлкает языком два раза, поднимая глаза вверх, будто правда раздумывает над ответом. А затем щёлкает пальцами и направляет указательный на Дилюк: — Тебя, полагаю. И та морщится сильнее, будто вместе с ответом ей отвесили пощечину. Но Кэйа очень хорошо знает, для чего вся эта беготня, для чего этот поход в клуб и для чего красная помада и откровенное платье, которое Дилюк в жизни бы не надела в другой ситуации. И на самом деле её план сработал как полагается: Кэйа приехала, наспех собравшись и горячо причитая себе под нос, узнала клуб по единственной на тот момент фотографии с ногтями на фоне барной стойки, протиснулась вне списков, когда охранники уже не впускали без имен из-за большого количества людей, помаялась недалеко час, чтобы дать Дилюк подустать и «насладиться» вечером без неё, и подошла как раз тогда, когда и нужно было. Идеально. «Кроме тебя», — гаркнула бы на неё Дилюк, услышав. — Пойдём наверх, поговорим, — продолжает Кэйа, когда молчание затягивается. — Никуда я с тобой ходить не желаю, — говорит ворчливо Дилюк, но, еще раз поправив низ платья, убирает локоть со столика и ожидающее смотрит на неё. — Разумеется, — вздыхает, но по взгляду поняв, быстро глотает свой напиток и оказывается рядом с ней. Дилюк любит ворчать, но вряд ли правда откажется от разговора — чем пользуется Кэйа. Первая скрещивает руки на груди и, демонстрируя каждому мимопроходящему, что подходить к ней не стоит, делает шаг в сторону витой лестницы с высоким ограждением, пока смуглая ручонка ныряет ей за спину и еле-еле дает знать о своём положении хозяйке тонкой талии — не факт, что Дилюк не понадаёт ей по рукам, если она слишком рано распоясается. Они идут через толпу и лишь на миг задерживаются у барной стойки, когда Кэйа незаметно для Дилюк хватает брошенные ей барменом ключи и одновременно кидает предупреждающий взгляд в сторону здорового мужичка, тянущего руку в сторону молочных бедер. Кэйа может его понять — ей и самой охота крепко сжать эти ляжки и шлепнуть по подтянутым ягодицам, но если кто-то другой осмелится сделать это: совет не обращать внимание на ее внешнюю худобу. Руки у неё крепкие, а со смятыми яйцами какой бы то не был амбал покатится калачиком. — Ты идёшь? — хмурится Дилюк. Нетерпеливая, с морщинкой между аккуратных бровей. — Бегу, — хмыкает и вновь встаёт рядом со своей пассией, так, чтобы не касаться, но чувствовать её тепло — Дилюк по-другому не нравится, а кто она такая, чтобы не выполнять желания своей вредной принцессы. На втором этаже тише — играет более спокойная музыка, меньше людей и большинство нежатся на диванчиках, попивая коктейли, либо пританцовывая на меньшем, чем на первом этаже, танцполе. Романтика и атмосфера, чтобы познакомиться поближе и обменяться номерами телефонов и аккаунтами в соцсетях, либо же, если ты пришёл ради определённой цели, завести своего спутника или спутницу в другое крыло клуба: в сторону дверей, ведущих в комнатки с приглушённым красным светом и плотными стенами. Переступив последнюю ступеньку, Дилюк уверенно направляется в сторону диванчика в самом отдалённом от всего остального контингента клуба месте, но Кэйа перехватывает её за руку и тянет в другую сторону: за закоулок, где если свернёшь, попадёшь в длинный холл с рядом дверей. — Куда ты меня ведёшь? — Дилюк тут же хмурится, упираясь ногами в пол. — Поговорить, — легко парирует. Дилюк была тут не так много, но даже она знает для чего предназначена эта часть клуба. И либо не хочет, чтобы события развивались так быстро, либо хочет, чтобы её пассия была настойчивее. — Мы можем поговорить т… эй! Но что бы там не было, Кэйа надоедает этот спектакль: укладывает её руку, за которую тянула, себе на плечо, а своей второй плавным и отточенным движением берет под коленки, подхватывая на руки. — Платье! — взвинчено и как-то зло цедит. — Платье, — передразнивает её Кэйа, морща нос, хотя и так и так взяла её на руки так, чтобы сгиб локтя придерживал подол короткой одежды и прикрывал все нужные части тела, — думать нужно было, прежде чем «платье» надевать. — Да ты что, — огрызается Дилюк и ворчит ещё о чём-то, но Кэйа её совсем не слушает; подходит к двери и, сверив номер с ключа с табличкой, отпирает её. И, видимо, между делом её ноша случайно бьется коленом о стену, потому как на ухо начинают сетовать сильнее. Они бы определённо могли поссориться по поводу этих же слов и ответных реакций ещё сто раз, но чтобы не повторять конфликт, произошедший на днях, и чтобы снова не пришлось одиноко ютиться на холодной кровати без пышной гривы под носом и закинутой на талию сладкой ляжки, Кэйа (впервые, что ли) решает поступить разумнее: промолчать. Кто-то знал, что она так может? А вот так вот. Иногда выгодно придержать туз в рукаве и в нужный момент удивлять. — Ты испортила мне причёску, — сетует с нахмуренными бровями Дилюк, сдувая со лба растрепавшуюся челку и со скрытым любопытством оглядывая комнату: кровать с темной постелью (как не практично), тумбочка, окно, зашторенное плотной шторой, торшер с рассеянным мягко-красным цветом с оттенками тёплого желтого. Вполне типично и ожидаемо для заведений такого рода. — Я испорчу тебе не только её, — обещает припеваючи, пользуясь моментом, пока Дилюк отвлеклась, чтобы запереть дверь. Услышав щелчок, та поворачивается обратно, сталкивается нос к носу с Кэйей, и это даже комично, что, так упорно сопротивляясь на словах, сейчас она просто послушненько сидит у неё на руках, моргая глазёнками и то и дело опуская взгляд сначала на тонкие губы, а затем обратно в сапфировые глаза, где блестят опасно звёздочки-иголочки. Как у кошки, нашедшей свою игрушку-мышку. — Добегалась? — мурчит Кэйа, заставляя её сглотнуть. — Мне домой до одиннадцати надо, — Дилюк задирает подбородок, пытаясь быть уверенной, но проскользнувшая дрожь в голосе выдаёт её с головой. Момент, как они проделывают расстоянии с двери до кровати, никто из них не улавливает: Кэйа без зазрения совести кидает её на постель, и Дилюк тут же хохлиться вся, сгибая пальцы на руках, будто в приступе омерзения и пытаясь на что-то пожаловаться — но её прерывает задранное ловкими руками платье. — Кэйа! — визжит она, пытаясь вразумить свою распоясавшуюся любовницу, но та вошла в абсолют единения с самой собой и тем, что ниже живота Дилюк. — Ты так пыталась не показать, что на самом деле будешь очень рада, если твое платье поднимется. Помогаю тебе справиться со смущением, — знает, что мелит бред, но не может удержаться, чтобы не посмотреть, как краснеют от злости и смущения из-за её слов щеки Дилюк, пока она пальцами подцепляет резинки по бокам от бёдер и тянет белье вниз, одобрительно подсвистывая, — так они тут все же были. — Я не ты, чтобы щеголять без белья, — красная (и это не освещение) бурчит Дилюк, прижимая колени друг к другу, когда Кэйа позволяет её белью скользнуть из под задницы. Ещё и касаться этой постели, на которой не пойми кто спал до них. — Тут постели меняют вообще? — морщится, рассматривая — в точь избалованная девица — кровать. — Специально выбрала ту комнату, из которой совсем недавно вышел плотный мужичок с замызганной дивой, — она шлепает её по бедру, и та от неожиданности задушено выдыхает, не успевая среагировать на едкость, — да, я знала, что тебе понравится. Ответить ей снова не успевают — Кэйа ладонями разводит молочные бёдра в стороны, открывает её всю, мягкую, незащищенную, но определено подготовленную и знающую, чем бы мог окончиться вечер, — правда, по глазам и согнутым в локтях рукам, пальцы которых поджаты, можно безошибочно понять, что продолжение веселья ждала она уж точно не в какой-то дёшево оформленной комнате ночного клуба. — Хватит морщить нос, принцесса, — Кэйа без капли брезгливости опускается грудью между её ног, задирает платье на ней так, чтобы оно было скомкано у талии, и звучно, крепко целует её во внутреннюю сторону ляжки. Чуть ниже, чем могло бы прикрыть ради мести надетое платье. И тут хлоп — Дилюк плюхается, не удержавшись, спиной на кровать, и выгибается в талии, тихонько выдыхая. Сколько же она терпела, чтобы её взяли вот так: без спроса задрав платье и грубыми руками у ног. И Кэйа не теряет шанс, который даёт ей сама судьбина-мать, не упускает момент широко мазнуть языком от коленки вверх и слабо шлепнуть по ягодице сбоку, когда Дилюк несдержанно вскидывает бёдра. Ей много не надо — не избалованная до Кэйи лаской — прижать, поцеловать, погладить, сжать, шепнуть на ухо ласковых словечек: прямой путь под юбку открыт, а там проведи ладонью и — сюрприз — встречай дрожащие бёдра. Прелюдии — самое главное, запомнила Кэйа, но сейчас тело под ней по сути своей оголенный провод: напряжённый и наколенный днями, прошедшими без поцелуев и ласк. На самом деле ей и самой не лучше — низ живота тянет так, что наплюй на всё и займись своим удовольствием, но Кэйа любит глазами, любит ушами, и Дилюк, которую она тоже любит, отвечает всем её потребностям, награждая уши красивым голоском, а взгляд — белоснежной и гладкой кожей. Ждать нет желания ни у одной — язык беззастенчиво скользит в изгиб бедра, вылизывает снизу вверх и влажным поцелуем останавливается на лобке, пока в темные волосы ныряет ладонь. — Ты ела? — спрашивает хрипло Дилюк, придерживая её за затылок и охая, когда язык поддевает спайку губ и мягко ворошит складки в стороны. Кэйа кидает ей насмешливый взгляд, и мраморные, будто у куклы, щеки снова заходятся краской. — Ещё лучше — полоснула рот спиртом, — ехидничает, отстраняясь, чтобы вдохнуть и увлажнить губы слюной. Конечно, Дилюк спрашивает из вредности. Разумеется, она та, кто может оттолкнуть, если сказать, что не чистил зубы. Бесспорно, что сейчас она под дулом бы не свела ноги вместе. Иначе вместо того, чтобы оттолкнуть её от себя, она бы не надавила робко ладонью на затылок и зыркнула бы для вида чопорным взглядом. Гордячка. Но её же. Красная, вздыхающая, бедра совсем не элегантно дёргаются, голосок красивый и поставленный рвётся в секунды особого забвения, как у птички, сжатой в кулак. Волосы разметались, хвост заколотый высоко сполз вниз, а платье — платье — идеально выглаженное и сидящее на теле, как вторая кожа — задралось, скомкалось, своим видом отдаленно не напоминая то, чем приходилось. Кэйа любит её. Любит едва ощутимую кислинку на языке, влажность, которая пачкает лицо и губы, её несдержанные стоны и ёрзания, то, как она хнычет, когда язык вместо самой чувствительной части её скрытного следует ниже лакать из сжимающегося нутра. Как идеал, Дилюк Рагвиндр, рассыпается, ломается, подобно хрусталю, в её одиноких и любящих руках. Идеально вырисованный контур помады размазался — зубы пытаются помочь хозяйке держаться в узде. Бесполезно — стон — Кэйа — дрожь. Она не мягка. Совсем нет — бьет по бёдрам, задирает ноги выше, когда Дилюк теряется в ощущениях и пытается сжать её голову, целует не нежно — сейчас это не нужно. Сейчас нужно надавить, стиснуть, ругать — этого же добивались. Дилюк мычит сдавленно и пищит на выдохе, сжимая крепко глаза и хватаясь не нежно пальцами за ее волосы. Живот, подтянутый и плоский, маячит перед глазами, просит поцеловать, обвести по кругу пупок, надавить у впадины под рёбрами, но Кэйа занята другим — занята пониже, где чувствительнее, где слаще, где нежно и горячо, как в самом огне. Бедра, измазанные в её темной помаде, подрагивают — Кэйа придавливает языком горошинку — заходятся дрожью, подвисают в воздухе и, со сдавленным, сладким стоном опускаются вниз. — Моя хорошая, — шепчет она, целует в разгоряченный и красный лобок, заставляя Дилюк вздрогнуть. Возможно, кто-то скажет: переизбыток. Освещение-страсть. Огонь в волосах, огонь на щеках, пламя в глазах, яд на губах и краснота по телу — красный-красный, как терпеть? Развалившийся идеал — как терпеть? — Испортила, — выдыхает Дилюк. Кэйа ловит нотку обиды. Смеётся, целуя её под пупком. — Если вот это — испортила, я не против податься в разрушительницы и портить тебя в подобном плане хоть каждый день, — мурлычет, притираясь носом, но почти сразу, как котёнок, схваченный за шкирку, ойкает, когда Дилюк тянет её вверх. — Дай угадаю: ты не позаботилась даже о салфетках? — спрашивает-утверждает она, по-видимому, пытаясь быть строгой, но румянец на щеках, размазанная помада и расслабленный, даже с дымкой взгляд, никак ей не помогают. И Кэйа абсолютно не может сдержать смешка: судя по всему, коктейль, который Дилюк изначально держала в руках, все же был алкогольным хотя бы минимально, или же даже маленькая стопка, которую она сама принесла, так возымела эффект. В своём языке и знании, как доводить Дилюк до исступления, она, конечно, не сомневается, но этот отлиз вряд ли можно назвать самым лучшим и сногсшибательным в их жизни. — Меня мало волновали салфетки, когда последняя зожница и правильная девочка вдруг закинула пост в соцсети, находясь в одном из самых отстойных клубов города. — Ты же постоянно сюда ходила, — хмурит непонимающе брови Дилюк. — Угу, — соглашается она, чмокая её беззаботно в припухшие губы. — Пошли, принцесса. Она поправляет её платье, пока Дилюк поправляет её волосы. Заботятся друг о друге, хотя вполне могу сделать перечисленное сами. — Мир, куколка? — мурлычет ей в щеку Кэйа, когда они стоят у двери, обнимаясь и целуясь перед выходом (Дилюк не любит лобызаться перед посторонними). Но любимая оказывается тверже и злопамятнее, чем показывает в моменты страсти: — Дома поговорим, — говорит, бросая строгий взгляд. И не только в глаза, а ещё и ниже — где привлекательное декольте и соблазняющая ложбинка смуглой груди. Цепкие пальцы вмиг рушат образ, застёгивая пуговицы шелковой рубашки и преграждая путь любому посетителю этого клуба к красотам души Кэйи. И та делает вид, что это правда расстраивает её. Но самое главное, что они едут домой. Вместе. И что под носом сегодня будет запах ягод и огненная копна волос. Красный — её любимый цвет.

***

— Архонты, Джинн!