Убей своих любимых

Для Джису любовь подобна кислоте, разъедает живьëм и без остатка. В мире её бесцветных глаз для неё не существовало никого другого. Она бы всю отраву от него сожрала, если бы он только знал о ней. Джису, наверное, была странной, если ей одной такой выблядок понравился. Все о нём говорили одно, что он тварь последняя, жестокость от него проглатываешь и ничего не получаешь. Лучше было мимо пройти, а то и вовсе не смотреть. Джису так и сделала бы, прошла бы затравленной собакой никому не нужной, тогда бы не почувствовала жар стыда от их мимолётной стычки. Срать он хотел на какую-то недотрогу Ким Джису. Она чувствовала себя падалью последней, когда наблюдала за ним. Сначала в баре, где он несомненно с кем-нибудь да сцеплялся в драку, будто так и хотел руки в кровь себе сбить, но сильнее чьë-нибудь личико. Потом в тату салоне, где он сбивал чужие тела иглой. Затем и за его девушкой, с которой он хоть и не лизался, но несомненно пачкался телами. Она всё никак поверить не могла, осознать, до какого уровня унижения докатилась будучи совершенно в своём уме. Соплячкой щенилась рядом, чтобы украдкой подсмотреть за его невыносимо красивыми руками, зататуированными и грязными, или за охуительно красивый пирсинг на губе и ушах, так и кричащих о том, что он ненормальный настолько же, насколько и она за свою одержимость им. Но куда сильнее её цепляли его глаза, сохраняемые многовековой стеной, одними и теми же как в их самую первую встречу. В тот день, она с Ынхой могла бы пострадать сильнее каких-то оплеух по скулам, потому что парень её подруги Пак-блядский-Чимин, в последнюю секунду отменил их встречу. Сначала заманил Ынху в какую-то откровенную дыру, а потом кинул как последний подонок. Так и хотел посмотреть, как выкручиваться будет, проверял и наблюдал, как Джису про себя говорила. Скорее всего ему просто необходимо было узнать из какого та теста, а Ынхе необходомо было показать. Джису не знала, что у них там творится и как так вышло, что подруга наткнулась на кого-то столь ëбнутого, да похоже созданы они были друг для друга. На глазах все такие идеальные, а на деле… Тогда то её мир и ожил, когда какой-то парень тенью подкрался к ним, уже собиравшимся бежать от прилипшего мусора каких-то отбросов, тянущих к ним руки, ноги и что по хуже. — Здесь ошиваются только алкаши, нарики и шлюхи, — Две дурочки (или по крайней мере одна) с грязи подножья смотрели на облако сигаретного дыма от их спасителя, а потом на эти равнодушные и уж точно не менее опасные глаза, как от отваливших ушлëпков. — Вы из которых? Вопрошал он до холода равнодушно, даже без тени ухмылки. Пустые глаза их носителя прожигали насквозь, невербально за него говорили, что он тоже подонок. Да, в такие глаза Джису и провалилась с головой вниз, так, чтоб наверняка убиться. Она будто этого всю жизнь и ждала — сгореть от скользкого взгляда породистого ублюдка. Докатилась, называется. Ынха её сразу же за руку потянула да увела прочь. Когда Джису позволила себе оглянуться, она увидела, что он уже хуй на них положил, точно к пустому месту всё это время обращался. А ей, ненормальной, одного сухого взгляда хватило, чтобы закопать себя живьём. Последним гвоздём на крышке её гроба стала встреча с его девушкой в баре, в котором должен был быть Он. Выглядела она так, будто успела пару дюжин соджу сожрать и на заплетающихся ногах привалить к месту их встречи. Джису стало жалко её, красивую и с синяками по всюду, потому и подсела. Вовсе не для того, чтобы хоть что-то о нём узнать, подслушать и переваривать новое пару ночей подряд. Так, ей стало ясно, что она его точно не любит. Удостоверилась в том, что его действительно Чонгук зовут и что он скот гнусный. На вопрос почему она от него просто не уйдёт, она ответила со слезами отвращения, въевшегося и надоевшего: — Сначала он бил и пинал, а когда понял, что этого недостаточно… Сделал мои обнажённые фотки и стал шантажировать. Ублюдок. Судя по многотонным синякам, которые разглядывались отовсюду, Чонгук так и не прекратил время от времени проходиться по ней кулаками. Может быть в постели. Да, скорее всего нравится ему слëзы чужие видеть, особенно на красивых личиках вроде этой девушки. Боялась себе признаться, что он способен хоть что-то чувствовать и отдал всю свою извращëнную любовь той, кому и не нужно даже. Грудой мусора свалил всех своих чертей на голову бедняжки, говоря: «Люблю». Джису приняла бы его такое скотское «Люблю», потому что с головой у неё не всё в порядке. Сама к нему тянулась. Сердцем трепыхалась, когда плохой мальчик удосуживался взгляд на ней свой обронить, обычной и серой. Когда живёшь в мире вечных ожиданий, а редкие встречи не заходят дальше почти что сфокусированного на ней взгляда, где-то в её мечтах, — херово становится до выхаркивания предательского, падального сердца. Что она вообще творит? Ей всё равно. Так и тянет к этому отбросу, знает, что не такой он, а если и такой, то так даже лучше. Джису будто палач для него, лично хочет высвободить демонов на привязи да себе подчинить, так, чтобы только ей всё от него досталось. Готова не только себя, но и его в пропасть поглубже толкнуть, чтобы вверх никто не вскарабкался. Для неё он был и холодом, и пожаром, вополотился и мечтой, и кошмаром. Она не знала куда себя деть с этими осточертевшими мыслями о нём одном. Упивалась подачками в виде одного его присутствия где-нибудь по близости. И на самом деле, большего ей и не надо было. Ей достаточно вот так вот из-под тишка наблюдать за ним втихую. Трусиха не решилась бы подать голос до последнего момента. Не для неё это всё. — Вставай, — вот и он, стоял навесом стены над хрупкой Юрëм, ждал пока та соизволит поднять свою тушу. Только вот она лишь сжалась плаксиво подле Джису, на которую он и не смотрел толком, пока та пожирала его жаркими глазами. Не верила, что он здесь. — Пошёл ты… — Кажется, она рассчитывала на что-то большее хриплого скрипа из глотки, потому и продолжила громче. — Мне больше нет надобности терпеть твой ублюдский характер. Я нашла того, кто меня правда любит, и я уеду только с ним. Чонгука это не пробило ни капельки, будто вообще ничего не чувствовал. Безразличие и равнодушие сидели на его лице, не спадая. Он лишь руку свою потянул, чтобы в охапку девичью кисть обогнуть. Любил ли он её или может хотя бы к ней одной хоть что-то просачивалось из оскловков его глухой души, Джису не знала и знать не хотела. Боялась оказаться лицом к лицу с правдой. Чувствовала, что если он и привяжется к кому, то это навсегда и накрепко. Но видеть терзания Юрëм, ненавидящей и презирающей его, хуже. — Она сказала, что не хочет с тобой уходить. — Её щëки пылали, а защита прозвучала как короткий упрëк, который никто не услышит. Чонгук коротко посмотрел на неё как на мусор лежащий и продолжил. — Её парень сейчас приедет и заберёт её домой. Хоть и сказала она громче, но глаза опустила на их сцепленные руки, не могла она выдержать напора его глаз. А тот пялился на неё в открытую, будто действительно внимание обратил. — Мне всё равно. Пусть хоть ебëтся с ним прямо здесь. — В его глазах не читалось ни злости, ни хоть какого то отвращения. А в голосе просачивался лишь лëд перемолотый. Джису не знала куда ей деться, где спрятаться, когда оказалось им услышанной и увиденной. Страшно от того, что он смотрит на неё дольше, чем на брыкающуюся Юрëм, как будто её место занять заслужила. Да только знала она, что кипой ненужного хлама оказалась бы. Ничего полезного в его жизни не сыграла бы. А та даже и не знала чего от него собственно хотела: то ли любви его гадкой, отвратительной, то ли рядышком просто стоять и смотреть на него. Джису всегда была трусихой, даже в самых потаëнных желаниях. Диагноз очевиден — болезнь средней стадии. Не так, как от любви какой-то до боли страшной, и не от одержимости им, болезненность её рассудка была в том, что она сама для себя ничего другого не желала. Чувствовала, что хочет не просто всю себя ему отдать, но и его получить подвластного. Он с секунду посмотрел на неё немигающим взглядом словно даже и не видел. Решил что-то для себя да отпустил. Джису не героиня, она никак этому не посодействовала. В какой-то момент он смог оторвать свою руку, только потому что видел, что не нравится ему это всё. В рот он ебал чужие прихоти. Ему это так же надоело, как и Юрëм. Не осталось никакого смысла держать девчонку на привязи рядом. Устал он от себя самого. Лучше продолжать жить дальше одному, что в одиночку никому не нужен со своими заëбами, что с кем-то. Ему нравилось в Юрëм многое, начиная от внешности и заканчивая покладистостью характера. По-другому он просто не умел, вот и всё. С Юрëм ему было хорошо так, как не расскажешь. Хоть она его никогда и не любила, но слушалась и всё было так, как он себе хотел. Пожелал ей исколоть кожу татуировкой — бери, сделать пирсинг парный — за просто, ударить, чтобы не забывала быть послушной, — всегда. Начиналось всё с того, что он просто запал на неё, а закончилось поводком и ошейником. Он не знал, в какой момент ему тошно от этого стало, когда вываливаешь атрофированные чувства так, как никто не захотел бы. Потому он ушёл. Джису неделю вспоминала это событие, жила его голосом не ей предназначенным и взглядом упавшим. Для неё стало многое ясно. Самым ключевым было то, что он не плохой и не ужасный. Просто открыться никому так и не смог, не знал как нужно всю свою подноготную показывать. После некоторых дней размышления, она решила дать себе шанс. Собрала себя по частям и пришла в место их первой встречи, в переулок какого-то затрипанного бара или чëрт знает чего. Стояла она не долго, но как увидела его вида не подала. Он по ней взглядом не скользнул, но остановился, когда услышал острожное: — Я тебя ждала. Чонгук щëлкнул огнëм по сигарете, а потом удосужился рассмотреть её, что-то у себя в голове подмечая. Узнал девицу из бара. — Ты знаешь, что это значит… — Он стряхнул пепел куда-то ей под ноги, пока взглядом своим пожирал, холодным и отупляющим. — Кого-то здесь ждать? — Здесь ошиваются только алкаши, нарики и шлюхи. — Ответила наизусть брошенной им репликой. — И? Джису насрала на гордость и на её отсутствие рядом с ним. Давно уже проглотила себя прежнюю, пережевала и обглодала до косточки. — И я хочу узнать кто я. — Вот она и сказала, на одном дыхании выпорхнула так, что стоять напротив стало невыносимо. Точно так же, как и его взгляд из подлобья на себе ощущать, морозящий и завлекающий. Чонгук безразлично выдымил сигарету ей в лицо, отпал от стены и подошёл вплотную. — Что именно ты хочешь узнать? — Криво склонив голову, он не хотел прекращать эту пытку, будто знал, что она способна и на большее. — Ш… — Джису отреклась от всего здравого, перекрыла в глотке воздух. Это нужно было не ему, а ей. За этим она и пришла — понять себя, ответить на мучающие вопросы. — Шлюха я или нет. Ей не следовала этого говорить. Ей вообще лучше было бы сюда не приходить. Только вот Джису сама на своих двоих притащилась к нему, приползла со своими собственными эгоистичными демонами и из глотки этих слов никто не тянул. Он тоже знал это, потому и ухмылялся почти что довольно, как будто позабавился с неё знатно. Ей бы могилку прямо тут себе вырыть да прилечь в неё осевшим пеплом, только бы не чувствовать набивку из жгучего стыда и несмываемого унижения. В дешёвом отеле, она не чувствовала себя на своём месте. Всë внутри неё кричало, что бежать ещё не поздно. В груди тяжёлой схваткой сдавило, когда она поняла что натворила. Самолично себя нагнула и опустила ещё в том переулке… Джису совсем не гордая, ей легко должно быть, в то время как в ней всё скрепит и переламывается. Чонгуку палец в рот не клади, сказали выебать почему бы нет. Он с лëгкостью стягивал с себя футболку, пока она жалась возле кровати. — Раздевайся. — Таков он, ублюдок. Прост на язык, как и на кулак. Джису забегала глазами вся, дрожащей рукой взялась за блузочку, растëгивала пуговку за пуговкой, медленно так, не торопясь. Когда на нём остались только джинсы, он повалил её под себя, не взглянув толком. Только возвышался над ней, робкой и испуганной. — Сама же притащилась, струсила? — Могло бы показаться, что он зверем на ней сидит, добычу под собой охраняя, но на деле охоты никакой и не было. Сказала что надо, пришла куда надо и будет оттраханной как надо. Сухим взглядом Чонгук вклинился ей в горящие глаза, безразличием ко всему происходящему пробирая. — Немного. — Со всей своей честностью выдохнула Джису, может он за это по головке погладит? Чонгук за секунду с её блузкой управился, не обнаружив на ней бюстгальтера. Впервые увидела на его лице не просто скупую улыбку, а подобие настоящих эмоций на пустом лице. Чонгук оскалом по её груди проехался и выплюнул: — Так хочется быть чьей-то шлюшкой? Если сначала он посмотрел на неё заинтригованно, будто впервые что-то занимательное на руки упало, то теперь ни без ехидства. Захотела опуститься в грязь — получи и распишись. Она себе уже тысячу раз мысленно врезала за то, что рехнулась окончательно. Ей бы не знать какой Чонгук на самом деле, да не унижаться так перед собой. Она себя чувствовала отвратительно жалкой, грязной и уродской, но душа её порхала от взгляда его чуть ли не плотоядного, обращённого на неё одну. Она под ним зашевелилась, когда он рукой обогнул её грудь плавно и не спеша. Но продлилось это не долго, словно на пробу товар пощупал прежде чем взять. Джису стало обидно за саму себя, как будто просто дыркой по прихоти здесь оказалась. Всё шло так, как и должно быть. На ней уже не было никакой одежды — так правильно, так нужно. Он с презервативом вошёл в неё на сухую, потому что так тоже нужно было. На боль и дискомфорт её тело отзывалось горячо и с придыханием. Но даже так ей было больно и обидно, что глаза его, смотрящие на её стыд, так и остались неподвижны. В какой-то момент она не сообразила, что произошло, когда щëку закололо, а голова повëрнута в другую сторону. Она никак поверить не могла, что оргазм словила. Вот тогда-то Чонгук и отмер, посмотрел на неё безумно да горло ей сдавил, чтобы и самому быстрее кончить. В ту ночь она была растоптана и разбита. В ту ночь она убила себя, не забрав ничего от него. В ту ночь она получила ответ на свой вопрос. — Ты шлюха. И тебя уже не спасти. — Ухмыльнулся напоследок и ушёл.