Бродяга

Её никогда не любили. Сирота, уродка, бесполезный балласт, ни на что не способная, никому не нужная.  Её даже не презирали — чаще просто не замечали. Десятки взглядов были направлены в её сторону, но никто не обращал внимания. Никто не хотел обращать.  До тех пор, пока она не убила дозорного. Того, кто прижал почти ребёнка к стене, того, кто грубыми руками пытался залезть под футболку, того, кто сжимал запястья почти до хруста, того, кто недооценил беспризорницу, не удосужившись не брать с собой оружие. Глупо думать что та, кто выросла в трущобах, никогда его не использовала.   Её впервые заметили. Даже оценили. Ну как… обьявили в розыск. Мерзкий ублюдок оказался лейтенантом, получившим должность лишь благодаря отцу-коммодору, взъевшимся на четырнадцатилетнюю девочку, которая теперь казалась всем беззащитным мешком денег на ножках, халявным миллионом.  А она лишь раздраженно смотрела на очередную листовку, на которой жирными буквами красовалось жалкое: «Бродяга». Ведь имени у неё нет, не было и, видимо, никогда не будет. Какая-то часть девчонки даже ликовала: «Ты чего-то стоишь! Тебя выделили! Тебя ищут!» Для той, кто с рождения верил в то, что она не значительней помойной мухи, которая бесславно умрёт в подворотне, и подобное было чем-то радостным.  Даже то, что пришлось бежать с родного острова, бродягу совсем не опечаливало. Как и отсутсвие света в ящиках, в которых она пряталась на каком-то торговом корабле. Как и озлобленные крысы, всегда находившиеся рядом. Как и пираты, ловившие в трюме за шкирку и подносящие заточенные ножи к шее. Как и немногие охотники за головами, гоняющиеся за ней по пятам. Беспризорница отпора дать не могла, зато бегала быстро — всю жизнь только этим и занималась.  Того, кому изначально нечего терять, ничем не запугаешь.  Передвигаясь от острова к острову, сменяя корабль за кораблём, команду за командой, она жила лишь для того, чтобы жить. Ещё пару минут подышать спёртым воздухом, ещё раз посмотреть на голубое небо, ещё раз погладить испуганную бездомную кошку, так напоминающую себя. Другого она не знала. Даже не мечтала знать.  И когда она, сбегая от работорговцев, сорвалась с обрыва, даже не удивилась. Лишь успела подумать: «Вот как…» Но неожиданно почувствовала чьи-то сильные руки и приятное тепло, опутавшее со всех сторон.  — И кто это мне со скалы прямо в руки бросается, йой?