смейся, как сумасшедший (-любовник)

— Просто не надо было красить волосы в розовый, — не то с упреком, не то с грустью говорит Бомгю и заботливо стирает с уголка опухшей губы запекшуюся кровь. Субин с ним, вроде, даже согласен, но одновременно с тем считает ситуацию ужасно несправедливой: нельзя нападать на людей, если у них цветные волосы. Нельзя бить за макияж и за цветные ногти, а за одежду — и подавно. Тэхён фыркает и повторяет его мысли словами: — Они завидуют, что я могу, а они — нет, — он кривится от боли и по инерции отстраняется от щиплющего открытую ранку спирта. Бомгю качает головой и опускает руки. Они все устали, но до того привыкли к этим нападкам, что почти не обращали внимания. Проходили мимо толп кричащих им вслед одноклассников, игнорировали издевательства в коридорах школы и смятые записки с оскорблениями прямо на уроках, потому что жаловаться — бессмысленно. Потому что жалобы приведут к плохим последствиям, и, если родители Кая и Ёнджуна защитят своих детей, то их троих — нет. Строгие родители Бомгю наравне с остальными потребуют, чтобы он обрезал волосы и снял лак с ногтей. Уставшая мать Субина попросит его больше не носить золотые нити в окрашенных в блонд волосах и купит ему краску с просьбой вернуть родной цвет, лишь бы не было проблем, с которыми придется потом разбираться. Родители Тэхёна отведут его в парикмахерскую и запретят подводить и без того яркие губы тинтом. У них нет защиты в лице близких людей. Он бы сам защитил Тэхёна от перешедшей грань драки, если бы ему только сказали. Тэхён никогда не рассказывал, что словесные нападки превратились в побои и запретил говорить об этом Каю. Сейчас Хюнин стыдливо опускал голову и отводил взгляд. Потому что он знал, что такое нельзя скрывать, но скрыл — Тэхён боялся им показаться слабым. Субин обещал ему, что это неправда, но не сумевший дать отпор целой компании придурков с расчесанными кулаками Тэхён ему не верил. — Нет ничего плохого в том, что у него розовые волосы, — возмутился Ёнджун. Он злился, кажется, больше всех. По крайней мере, внешне: сжимал кулаки и все время причитал о том, как сильно его бесит вся эта ситуация. — Мы не сделали ничего плохого, — поддакнул Кай. И Кай был прав, как никогда. — Я знаю, Хюнин-а, — Тэхён в очередной раз дернулся от болезненного ощущения и взял его за руку, пока Бомгю продолжил обрабатывать его раны. И Бомгю, хоть и был им одним из самых близких людей, а Субину — ближе не было, — единственный не понимал несправедливости. Потому что в этой несправедливости он участвовал. Сразу после школы, в которой их компании кричали вслед и не давали спокойно пообедать в общем кафетерии, сразу после домашней работы, после их совместных вечеров и прогулок, в которых пересечься с людьми, издевавшимися над ними, означало испорченное настроение и очередной повод для страха за свое здоровье, он к ним присоединялся. Тихо, будто делал это от них, Субина, Ёнджуна, Тэхёна и Кая, в тайне. Он стоял рядом с ними у круглосуточных магазинов, пил из одной с ними бутылки, смеялся над их мерзкими шутками и замечаниями в сторону таких же, как он сам. С длинными волосами, убранными в хвост под кепку и капюшон, со стертым черным лаком на ногтях, в спортивных штанах, которые он носил на замену своим юбкам, чтобы не получить. Будто слепые, они не замечали его лицемерного поведения. Субин замечал, но признать его было стыдно, потому что Бомгю — их друг, потому что он Бомгю любит так сильно, что боится сказать ему, как ранит видеть его в их компании и слышать все те слова, что он говорит. Но Бомгю, похоже, не боится совершенно. Сейчас он старательно обрабатывал Тэхёновы раны, злился из-за того, что те парни перешли на кулаки, а ночью он снова будет с ними. И он не скажет им ни слова, потому что они — другое. Субин тоже хочет взять Тэхёна за руку и поддержать, только ни Тэхёну, ни ему самому эта поддержка не нужна. — В следующий раз позвони мне, ладно? — просит Ёнджун, сжимая в ладони его плечо. Тэхён ему кивает, хотя все знают — не позвонит и даже не расскажет, если на лице не будет этому подтверждения. — Сколько раз это уже происходило? — Субин правда пытается держать голос ровным. На деле он мечтает расплакаться. — Впервые. И, если раньше Тэхёна можно было счесть хорошим лжецом, то сейчас — нет. Он отводит взгляд и позволяет Бомгю приклеить пластырь на рассеченную кожу скулы, а затем встает и молча выходит из комнаты. Он не благодарит, не извиняется за причиненные неудобства, как любит делать это даже за замаранную им тарелку перед тем, кто будет мыть всю посуду, и не говорит, куда идет. Он натягивает куртку в коридоре, а они просто пялятся. И никто из них не идет следом, когда массивная входная дверь захлопывается и они остаются вчетвером в небольшой гостиной квартиры Субина. Субин был бы рад, если бы ему сказали, что он может поступить на коммерционное обучение и спокойно получать профессию, которую хочет, но в роду богачей у него нет. Поэтому сейчас у него жутко болит спина от того, что он уже три часа сидит над учебником по биологии, и болят глаза от тусклого света настольной лампы. Вчерашним вечером Кай жаловался, что родители не дают ему поиграть в приставку ночью и заставляют отключить свет в комнате, а он смело может пожаловаться, что его мать запрещает ему учиться. Она давно уже спит и заходила дважды с просьбой не засиживаться. Он бы с удовольствием, но через месяц повторный итоговый экзамен, который решит, сможет ли он стать врачом или ему придется и дальше работать на заправке еще год, чтобы помочь маме прокормить и себя, и ее, а знаний совершенно нет — он все никак не может запомнить элементарного, потому что мозг устал, потому что времени не хватает, потому что жутко клонит в сон и хочется просто лечь и не думать ни о чем. На телефон приходит сообщение — седьмое или девятое за последний час, — и он сначала его игнорирует. Минута-другая, и интерес с желанием отдохнуть берут вверх. Пишет Тэхён. В их личных сообщениях до этого момента не было ни одного. «Хочешь встретиться?» От легкого мандража Субин не сразу попадает по нужным клавишам. Он печатает лишь «Да», но уже волнуется так, будто сердце его вот-вот выпрыгнет из груди. Не то от излишней усталости, ставшей уже хронической, не то от чересчур сильного желания его, Тэхёна, увидеть наедине. Посреди ночи под звездным небом — Субин смотрит в окно и разочарованно выдыхает от того, что небо скрыто плотными облаками и туманом. «Я внизу», — приходит в ответ сразу же. Биология тут же перестает казаться ему такой важной, как и собственный внешний вид. Он не меняет клетчатые домашние штаны и не переодевает растянутую толстовку, а выбегает из квартиры как есть, едва не разбудив мать. Тэхён и правда оказывается у подъездной двери: он сидит на спинке скамейки с опущенной вниз головой, скрытой кепкой и капюшоном, и носком кеда ковыряет облупившуюся на деревянной поверхности краску. — Ты быстро, — не подняв головы, говорит он. Субин слышит в его голосе улыбку и выдыхает. Он почему-то был напряжен. — Куда-то конкретно пойдем? — он подходит к Тэхёну и, не зная куда деть руки, засовывает их в карман толстовки. Ему слегка неловко и боязно: до этого момента они никогда не оставались наедине, разве что на пару минут, когда кто-то из их компании выходил из комнаты. Их всегда кто-то связывал. Не то чтобы они совершенно не умели друг с другом общаться: напротив, они часто разговаривали, много шутили, любили спорить и иногда даже обнимались, когда засыпали на одном диване за привычным вечерним киносеансом. Вот только стоило им остаться наедине, все их общение сводилось к молчанию и неловкости. С его, Субина, стороны причина была до абсурда очевидной. Со стороны Тэхёна — нет. — Давай просто погуляем, — просит Тэхён. Он старается выглядеть расслабленным, но Субину слишком очевидно, насколько сложно ему это дается. Иногда ему становится стыдно за то, как хорошо он знает человека, с которым почти не общается. — Пошли, — он пожимает плечами и ждет, пока тот прыгнет со скамейки и поравняется с ним. Идти в тишине неловко, но сказать что-то почти страшно. Сейчас едва перевалило за полночь, но уже полностью стемнело, и, хотя сентябрь не так давно вступил в свои права, темнеть начало гораздо раньше и ночи больше не были освещены почти голубым небом и яркими звездами на нем. Они шли рука об руку мимо главной дороги, спустились к набережной и остановились у включенных фонарей под горящими огнями деревьями, и так и остались там стоять. Их молчаливая прогулка навевала лишь тоску и странное чувство одиночества. Будто так он более явно понимал, насколько они друг от друга далеки. — У тебя что-то случилось? — он не знал, ответит ли ему Тэхён и скажет ли он правду. Еще днем он просто молча ушел, а теперь, когда наступила ночь, так же молча пришел и отвел его в случайном направлении, чтобы просто побыть рядом или скрасить собственное одиночество. Но Кан ему ответил и, более того, даже взял за руку — протянул ладонь и переплел их пальцы. Он выглядел таким крошечным от того, как сжимался из-за подступающих слез и как мелко перебирал его пальцы и ковырял кожу отросшим ногтем. Почти больно, но Субин не решался вырвать руку. — Мне это надоело, — он всхлипнул и сжал его ладонь в своей. Субин хотел его обнять, потрепать по голове и прижать к себе, но знал, что это — недопустимо. Пусть Тэхён и был не менее ласковым, добрым и веселым, чем, например, Кай, и порой вел себя хуже маленького ребенка, он оставался слишком закрытым даже в ситуации, в которой был вынужден плакать перед самым далеким от него человеком. Он будто боялся говорить о себе, своем состоянии и чувствах, не доверял и не раскрывался, и оттолкнуть его в такой момент хотелось меньше всего. — Я хочу нормально учиться и жить, — он утер глаза свободной рукой и отвернул голову к реке. Субин не смог оторвать взгляд от его точеного профиля. — Я понимаю, — соврал Субин, — Осталось еще немного и мы сможем отсюда уехать, ты же знаешь? Все вместе, как и хотели. — Я не хочу отсюда уезжать, я хочу остаться тут, — возразил Тэхён. Он был единственным, кто так сильно любил это место, что, кажется, был готов мириться даже с побоями. Единственным, кто так дорожил своим домом, что боялся его оставить даже в далеком будущем, в которое он, рациональный Кан Тэхён, так часто заглядывал и продумывал планы на всю оставшуюся жизнь, не желая жить спонтанно. — Тогда они уедут, — он старался звучать не так плаксиво, как себя ощущал. Как тряпка, готовая вот-вот развалиться от того, что Тэхён перед ним плакал. За легким смешком последовал очередной тихий всхлип. Тэхён отнял свою руку и окончательно повернулся к нему боком. Он смотрел на шумную из-за ветра реку, от самого берега скрытую от них поплотневшим туманом, утирал лицо и молчал. Субин не хотел его торопить, но почему-то был уверен, что ему нужно что-то сделать: если он сейчас же не предпримет хотя бы попытку его поддержать, такого момента больше не будет. Он не сможет унять свое разочарование, не забудет, как упустил свой единственный шанс добиться его доверия, и ночами будет мучаться вовсе не от биологии. Но от чувств, от боли, что он испытывал, просто глядя на такого расстроенного Тэхёна, он едва мог соображать. Слов не находилось, никаких фраз поддержки и утешения. Только руки тянулись к чужим плечам, чтобы прижать его спиной к себе, и он так и сделал. Он предпочел думать, что нервный выдох ему почудился. — Я знаю, что это трудно, но ты в любой момент можешь прийти ко мне. Я не смогу побить их в ответ, но, по крайней мере, буду рядом, — он не был уверен, что имеет право это говорить, и голос звучал шепотом от этой неуверенности, но Тэхён прижался к его груди и сжал его ладони, обхватившие плечи, в своих. — Спасибо, — так же тихо ответил он. Этот момент, казалось, останется с Субином навсегда — то, как Тэхён обнимал его в ответ и впервые открылся ему, совершенно неподходящему для этого человеку. Субин любил помогать, поддерживать, давать друзьям уверенность в себе, в нем, в завтрашнем дне, но становился самой настоящей нюней в обществе Тэхёна и сейчас ужасно собой гордился. Сердце заходилось в бешеном ритме от того, как трогательно он прижимался к его груди своей спиной, как ледяными пальцами сжимал его руки, как тихо всхлипывал и старался успокоиться и не плакать. Как смотрел вперед, не отстранялся от опирающегося в его кожу на плече подбородка. Такой маленький в своем отчаянии и страхе, что хотелось укрыть его от всего мира собой. — Пойдем ко мне? Я сегодня один, — едва слышно предложил он. Субин мысли остаться с ним наедине в его же доме испугался, но кивнул. От мандража слегка затряслись руки и сердце забилось еще быстрее. Тэхён почти наверняка это почувствовал. Он хотел спросить: почему я? У тебя есть Ёнджун, который любит тебя так сильно, что позволил бы себе отдать за тебя жизнь; у тебя есть Бомгю, который ради тебя свернет все горы; у тебя есть Кай, от улыбки которого ты таешь и сразу начинаешь чувствовать себя лучше, так почему я? И он не находил ответа. Они шли назад через темный лесистый парк на небольшом расстоянии друг от друга, будто не было этого маленького момента их эмоциональной близости, но Субин уже чувствовал себя иначе. Все так же неловко, даже, наверное, еще более неловко, но теперь он осознавал: Тэхён пришел именно к нему и ждал у подъездной двери еще до того, как он согласился выйти. В тихой темной квартире было слишком холодно. Настежь раскрытые окна мелко стучали по раме из-за гуляющего по помещению ветра — уже не сквозняка, как на проветривании или от дыр в деревянных рамах. Идеальная чистота пугала. Щепетильность его родителей, их задатки обсессивно-компульсивной болезни и их излишней требовательности к своему единственному ребенку, сейчас такому сломленному от напряжения и старательности, которую он вкладывает во все свои действия. Оттого, думает Субин, он и не доверяет: сложно рассказать кому-то о своих проблемах, если собственные родители ждут от тебя только отличных результатов в школе и поддержания идеальной чистоты в доме. В квартире Тэхёна не пахло привычной дому Бомгю роскошью, уютом семьи Кая, теплой обстановкой заставленных цветами и книгами комнат дома Ёнджуна и легкой неопрятностью и комфортом дома Субина, в котором они с матерью, работающей в двух местах, не успевали даже навести порядок. В его доме пахло чистотой и холодом, но не раскрытых нараспашку окон. Тепло, исходившее от Тэхёна, так сильно с ним контрастировало, что Субин никогда бы не поверил, что именно он живет в этой скудно обставленной комнате, делает домашнее задание за пустым столом, спит под покрывалом на кровати, заправленной без единой складки. — Где твои родители? — не зная, о чем спросить, он произносит первый возникший в голове вопрос. Тэхён пожимает плечами: — Вроде в город уехали. Его неосведомленность лишь подкрепляет в голове Субина причину его недоверия к чужим людям. Он не знает, куда уехали его родители, а они уехали, увидев на лице сына ссадины, синяки и пластыри, которые наклеили не они и не медсестры в больнице, в которую они могли бы его отвезти. Тэхён снова почти не говорит, молча садится на свою кровать и хлопает по покрывалу рядом с собой. Он до того непривычный, что Субину хочется лезть на стену от отчаяния. Он любит видеть его улыбку, слышать его смех, смотреть, как мило Тэхён пританцовывает под любую из мелодий, звучащих из колонок — будь то любимые рок-композиции Ёнджуна или детская песенка-считалочка Кая, — и смотреть, как он липнет к остальным. Сейчас он отстраненно смотрит в сторону, молчит и слегка трясется от холода. Он не закрыл окна. — Могу ли я тебя кое о чем попросить? — тихо начинает он и отводит от Субина взгляд. Он чешет плечо и неловко шмыгает. — Конечно. В тишине комнаты Субин, кажется, слышит даже свое сердцебиение. — Можешь меня снова обнять? В его голосе дрожь и снова подступающие слезы. В его просьбе — искренняя надежда, которую Субин, видящий людей насквозь, слышит так ярко и остро, что, не задумываясь, выполняет его просьбу. Он залезает на кровать с ногами, опирается на стенку и протягивает к Тэхёну руки. — Иди сюда? — не то просит, не то спрашивает он. Тэхён залезает к нему и опирается спиной о его грудь, как несколькими минутами ранее на набережной, и Субин чувствует себя гораздо увереннее, обнимая его. Сейчас он подмечает больше, например, что Тэхен как-то слишком комфортно умещается в его руках — он невысокий и совсем худой. Он холодный из-за открытых окон, и его руки ледяные. Он поджимает под себя ноги, лежит полубоком и щекой упирается в его плечо, пока Субин гладит его по волосам. От непривычки, от того, что Тэхён почти его не обнимает, он чувствует себя непозволительно счастливым в момент, когда человек рядом с ним такой разбитый. И тогда он начинает понимать Бомгю. — Расскажи, что произошло, — ему впервые настолько хочется узнать ответ на собственный вопрос, заданный вовсе не из вежливости. Тэхён шевелится, перекладывается поудобнее и, уперевшись подбородком в его плечо так, что Субин теперь дышит прямо в его ухо, выдыхает. Он едва не касается стены позади Субина собственным носом, но то ли из-за сомнительного удобства, то ли из-за неловкости снова шевелиться и елозить, не меняет позу. — Как обычно: посмеялись, потолкались. А потом ударили, — его будничный тон — самое пугающее. Он за весь день не выказал никакого беспокойства ситуацией, пока не заговорил в парке, и сейчас будто снова нацепил на себя панцирь. Субина это пугало. Для Субина это ощущалось как шаг назад и откат к заводским настройкам. Но секундой позже Тэхён снова шмыгнул и опустил голову, уткнувшись в его шею носом. Его плечо больно врезалось в грудь. — Из-за цвета волос. Сказали, что я как девочка, — он всхлипнул и обвил левую руку вокруг шеи Субина, — Что они могут сделать со мной то же, что делают с девочками. Вот она — пугающая реальность, подумал Субин. Все, что было «до» — лишь предыстория к главной части, в которой они перешли к физической расправе и допустили мысль хотя бы просто сказать такое ему, Тэхёну — семнадцатилетнему подростку, всего лишь решившему покрасить волосы в розовый цвет. Хотя Субин знал, что дело было не в цвете его волос. Проблема в том, что он, Тэхён, и они все — просто компания детей, к которым нашли повод прицепиться. Из-за их общей, разделенной на всех неординарности, из-за шума, вечно преследующего их от излишне громкого Бомгю, от Кая с его смехом, от иногда чересчур игривого Тэхёна и легко раздражающегося Ёнджуна, причиной злости которого почти во всех случаях является Бомгю. То, что они выделяющиеся. — Ты же знаешь, что они ничего не сделают, да? — он не думал, что его попытки успокоить Тэхёна помогут, но чувствовал острую необходимость сказать хоть что-то, — Они трусы, испугаются последствий. Последствия у их деяний вряд ли будут. Потому что в их маленьком городе таким, как Тэхён, никто не верит. Из-за их игр на гитаре в общественных местах, из-за консервативности большей части населения. Из-за того, что в понятия взрослых людей, живущих тут, не входит возможность гомосексуальной связи. Для них такие, как Бомгю и как Субин — как миф, самая настоящая выдумка и сказки. — Хён, — тихо позвал Кан и снова заерзал. Он не отнял руку от Субиновой шеи, но отстранился и повернулся к нему лицом, сел на пятки между его ног и заглянул прямо в глаза. Субин киношно в них утонул, — Я слабый, если хочу защиты? — Нет, Тэхён-а, — под ладонью — горящая кожа мягкой щеки, сухие окрашенные волосы, подрагивающие губы, случайно задетые большим пальцем, — Ты самый сильный человек из всех, кого я знаю. Тэхён улыбнулся и наклонил голову ближе к его ладони, прижался к ней щекой — до того трогательный, что ритм сердца все никак не может выровняться. Субин ненавидит себя за то, что в такой момент проявления чужого тепла и знака дружбы чувствует собственное легкое возбуждение. Такое неправильное и, должно быть, мерзкое. Тэхён ведь говорил об этом минуту назад и плакал. — Но это не так, — он прикрыл глаза, — Ты — самый сильный человек, но не я. Даже Кай сильнее меня. Субин мотнул головой в сторону. — Даже если это так, то я бы хотел, чтобы ты воспользовался моей силой. Он выпалил первое пришедшее в голову. То, чего не должен был говорить, уверенный в отсутствии между ними искренней дружбы и малейшего шанса на взаимную хотя бы симпатию. Возненавидел себя сразу же, но не успел вдоволь насытиться этим чувством и уйти в себя: Тэхён улыбнулся шире и придвинуться вплотную. Он обвил его талию своими ногами и сжал ткань его толстовки на спине. — Я буду рад, если ты ей поделишься. До того непривычный, Тэхён тихо рассмеялся, заметив отсутствие реакции с его стороны. Субин боялся даже обнять его теперь, когда он прижимался так близко и говорил такие волнующе-приятные вещи, возлагал на него такую ответственность и наверняка ждал, что он ее примет. Субин готов был сделать все, чтобы не облажаться. — С удовольствием, — пообещал он. Тэхён сам положил его руки на свои плечи и позволил обнять себя за шею. Он сам прижался еще ближе и тихо засопел — не ото сна, а от заложенного из-за слез носа. — Я хочу тебе кое-что сказать, — отчего-то от каждого Тэхёнова слова, произнесенного в тишине этой комнаты, Субин дергается. От неожиданности или от волнения: ему так непривычно, что он даже не до конца уверен в том, что чувство комфорта, которое он испытывает, не ложное. — Говори, — просит он, и сердце все не перестает быстро стучать. — Только если ты пообещаешь, что не разозлишься на меня. Субин никогда не видел Тэхёна таким. Обычно не боящийся своих высказываний, острый на язык и не стесняющийся над ними открыто смеяться и издеваться — в шутку, конечно, но все же, — он сейчас так осязаемо переживал. — Я постараюсь, — он пытается улыбнуться. Выходит криво, но Тэхён, уткнувшись носом в его шею, этого даже не видит. Он думает несколько секунд, минуту или даже две, собирается с мыслями и тихо посапывает. У Субина от ожидания потеют ладони, сжимающие ткань его толстовки на талии. — Это о Бомгю, — начинает он, Субин ему кивает, — С ним что-то происходит. С Бомгю происходит много чего. Он давно уже не тот, кем был раньше. Внешне все такой же: смешливый, придурковатый ребенок, как заведенный болтает, мало думает и много шевелится, как заведенный мотор. Ему всегда было сложно усидеть на одном месте, он всегда требовал к себе слишком много внимания, всегда просил похвалы и поддержки, и, вроде, так до сих пор и было. Но несколько месяцев назад Бомгю признался ему в своей влюбленности к Ёнджуну — к другу, в которого влюбляться ни в коем случае нельзя. Он признался, что давно с ней смирился, научился жить как раньше, но соврал: Субин видел его насквозь и подмечал все мелкие детали и изменения в его поведении. Только вот причиной его перемен стала вовсе не влюбленность, и Субин правда старался узнать, выведать у него, что же послужило таким резким изменениям в его поведении, но не смог. Бомгю тусовался в компании задир по ночам, стал слишком много думать, иногда подвисал, когда думал, что его не замечают, и часто вел себя с ними не так, как ведут себя с друзьями. Раньше он ехидничал, сейчас — издевался. Раньше он их любил, сейчас — любил только себя. Раньше он жаждал их внимания, сейчас — не делился даже своим. Он скрывал от них все свои тайны, единственный не рассказывал ничего о своей семье и об обстановке дома, сильно ухудшился в учебе и стал прогуливать занятия. Он не всегда появлялся на их киновечерах. Субин ссылался на тяжелый переходный возраст, но понимал, что так только обманывает себя. — Он был вчера с ними, — слова — как ушат ледяной воды в морозную снежную зиму на голову, — Он не пошел за ними в переулок, но он знал, что они меня изобьют. — Ты уверен в этом? — он не хочет верить, отрицает до последнего, но Тэхён от его слов снова всхлипывает и он понимает: Бомгю и впрямь там был. — Он им ничего не сказал. Отвернулся, как будто ничего не увидел. Субин не знает, что ему ответить. Он не знает даже, что думать самому: о том, что Бомгю был частым членом их компании, давно все знали. Но о том, что он — их Бомгю, их дурашливый Бомгю, — не предпринял никаких попыток остановить избиение своего лучшего друга, он и не догадывался. И причина, по которой Тэхён молча ушел от них днем, стала до пугающего очевидной. И почему Бомгю так старательно обрабатывал его раны — тоже. Но почему-то Субин внезапно подумал, что вряд ли он испытывал за это чувство вины. Виноватые извиняются и признают свои ошибки, а Бомгю — нет. Он скрыл это и, быть может, попросил Тэхёна никому не рассказывать, но совсем не раскаивался. — Я поговорю с ним об этом, — пообещал Субин, но как подступиться — не знал. Сможет ли он вообще завести этот разговор? — Не надо, — Тэхён резко отстранился и посмотрел ему в глаза, — Я уже все обдумал и понял, что это бесполезно. Зачем? Он уже показал свое отношение ко мне, я не думаю, что смогу дальше смотреть ему в глаза. Субин не нашелся, что ответить, и вместо этого притянул Тэхёна ближе к себе. Он обнял его, вложил в объятия все силы, что у него были, в надежде, что хотя бы так он сможет его поддержать. — Еще… — Да? Тэхён снова отстранился и улыбнулся. Субин так сильно зависел от его улыбки, что не сдержал свою. — Я не призываю тебя его не любить. Может быть, у него были причины, просто я не хочу о них думать, ладно? Субин кивнул и от этих слов почувствовал острую необходимость об этих причинах узнать. Чтобы защитить Тэхёна и показать Бомгю его важность или чтобы убедить себя в том, что его бесспорная к Бомгю любовь не напрасна и он сможет любить его так же сильно, как раньше. Как младшего брата, как самого близкого на свете друга и, наверное, единственного из всех человека, кто одним своим присутствием может снять с Субина всю усталость от работы и учебы. — Хорошо, я тебя понял, — он улыбнулся и провел по мягкой щеке ладонью. Чужая кожа под ладонями ощущалась слишком правильно, — Может, позволишь мне тоже признаться тебе кое в чем? Тихое желание рассказать Тэхёну о своих чувствах нарастало с каждой минутой, проведенной в такой интимной обстановке. Он не думал, что его симпатия-влюбленность взаимна, но предполагал. Потому что Тэхён сейчас сидел почти вплотную, обнимал его так нежно и ласково и позволял большому пальцу его руки оттягивать свою нижнюю губу, позволял трогать мочку его уха и не запрещал притягивать себя за шею ближе. Откуда в Субине была такая смелость, он сам не знал. Тэхён кивнул ему за секунду до того, как Субин притянул его ближе и коснулся губами лба в легком поцелуе. Он не закрывал глаз, смотрел, как подрагивают чужие прикрытые веки, целовал виски, легкими поцелуями касался щек, носа, носогубной складки и уголка сжатых в тонкую полоску губ. Под чужой судорожный вдох он позволил себе коснуться его губ. Тэхён не сопротивлялся. Тэхён сжал в ладонях его скулы и позволил себя целовать, расслабился, приоткрыл рот и поцеловал в ответ — трепетно-нежно и совсем-совсем легко, будто боясь этих касаний, но так отчаянно сильно их желая. Он приподнялся выше, пересел на его бедра, не отрываясь от губ, и обнял обеими руками за шею так сильно, что стало трудно даже шевелиться, и шумно вдохнул через нос. Кажется, будто он хотел этого больше, чем Субин. — Если ты скажешь, что целуешь из жалости, я тебя никогда не прощу, — прошептал он, прижавшись своим лбом к его. И не открывал глаз, а Субин любовался им вблизи: подрагивающими ресницами, чуть влажными из-за недавних слез, порозовевшими губами, горячими в смущении или радости щеками. — Ни за что, — он позволил себе смешок — так приятно ему стало находиться в холодной комнате, — Я делаю это, потому что хочу тебя поцеловать. — Я тоже. Его признание поражает, радует, почти окрыляет. Субин не может удержать себя от того, чтобы сжать его тело руками и прижать к себе, уткнуться лицом в шею и глубоко вдохнуть его почти чужой запах. От его веса на своих бедрах он сходит с ума. — Нам бы это обсудить, — бубнит он, но себе противоречит — сейчас он не хочет ничего обсуждать. Сейчас он хочет так же крепко прижимать Тэхёна к себе и радоваться несмотря ни на что. — Потом? — будто читая его мысли, отзывается Тэхён, и слегка отстраняется, чтобы снова наклониться и поцеловать — едва задевая губы, будто чего-то боясь, и держит обеими ладонями за щеки. На деле же от волнения и переполняющего его возбуждения, от которого в такой обстановке не избавиться. — Предлагаю поспать, как думаешь? Субин не хочет спать. Он хочет сидеть так целую вечность без мыслей о биологии, странном Бомгю, ранах на чужом смущенном и довольном лице. Но вместо этого они еще долго лежат в обнимку, изредка переговариваясь об учебе и работе, об их будущем, о том, как в доме холодно, но никто не закрывает открытые нараспашку окна. А на следующее утро они просыпаются неприлично радостными, но тут же теряют былое счастье в мгновение ока: у Субина с дюжину пропущенных от матери Бомгю с вопросами, не с ним ли он, а от Ёнджуна в общем чате: «Бомгю пропал». Для всех становится очевидным тот факт, что он сбежал. Пропала отцовская машина, две гитары и вещи первой необходимости, что означало полное отсутствие вероятности похищения или его пропажи где-то в городе. В этот день Субин впервые видит Ёнджуна плачущим. Он, заикаясь от подступающей истерики, говорит: — Я не должен был на него давить, — но не рассказывает, что у них произошло. Хотя все и без того видели, какое напряжение в последние дни между ними витало, — Я должен был остаться с ним. Субин может только обнимать его и плакать тоже. Он чувствует бесконечную вину за то, что о нем думал. За то, что допустил мысль о том, что Бомгю — лицемерный и эгоистичный, и Тэхён рядом с ними выглядит настолько опустошенным, что, кажется, думает о том же. Об их ночном разговоре и о том, что еще утром они безмятежно лежали в кровати, лениво целовались несмотря на плохой запах изо рта, а Субин перебирал нежно-розовые пряди волос и не мог перестать удивляться тому, как его осчастливил один лишь поцелуй. А сейчас Бомгю где-то один, едет за рулем перечиненного Шевроле, отправляется в неизвестность, плутает по длинным пустым дорогам, и никто его не ищет. Он не знает, почему его родители не забили тревогу, не написали заявление о пропаже и не попытались его найти. Лишь убедились в том, что его нет с друзьями, и оба ушли на свою работу. Чего еще они не знали о жизни Бомгю? Через месяц Субин сдает экзамен, до поступления на врача остаются последние шаги, и он наконец так близок к своей цели, что не может нарадоваться. В прошлом году он с крахом завалил экзамен, получил шанс на повторную сдачу, сдал и не может даже этому порадоваться. Потому что он разбит, разбит и Тэхён — у них больше нет тех моментов, что вспыхнули между ними красным пламенем ночью в его холодной комнате и согрели, и нет радости от признания взаимных чувств. Они больше не держатся на том же расстоянии, что раньше, но и не сближаются. Им всем тяжело. Кай в первую неделю каждый день собирает их в своем гараже и спрашивает: — Почему он не пришел сюда? — потому что этот гараж — то место, где им всегда было тепло. Они всегда приходили сюда, чтобы расслабиться, отвлечься от проблем или наоборот о них подумать и в них разобраться. Субин спал на этом диване целую неделю, когда поссорился с мамой, а Тэхён коротал вечера, отданные, как думали его родители, на дополнительные занятия. Ёнджун был самым частым посетителем этого места, потому что дома его мама отсыпалась после ночных смен в больнице, а ему было негде играть. И когда так совпадало, что они были там вдвоем, он, засыпая после тяжелой работы на автомойке, слушал тихий перебор струн и ему снилась музыка. Он бесконечно любил такие вечера. К моменту, когда они наконец смогли собраться все вместе снова и не почувствовать бесконечную вину из-за того, что с ними не было Бомгю, прошло уже два месяца. Ёнджун бросил попытки до него дозвониться и больше не мучал себя сухим голосом автоответчика, а Кай, рассказывая какие-то истории, не становился мрачным от одного его упоминания. Но Тэхён — Тэхён чувствовал себя виноватым. Субин видел это издалека: его отведенные в сторону глаза, когда они смотрели их общие фотографии, его заминки, когда кто-то вспоминал про Бомгю, его искривленное лицо при упоминании той компании, в которой Бомгю когда-то состоял. Он не сразу признался Субину в том, что испытывал это, а когда сказал — Субин опешил. — Ты не виноват, как и Ёнджун, — попытался успокоить он, но Тэхён от него отмахнулся. Они впервые оказались наедине за такой долгий срок. Субин, войдя в пахнущую чистотой комнату, вновь почувствовал то легкое ненавязчивое чувство счастья, когда Тэхён подтолкнул пройти его дальше и лег на кровать. Она была узкой и едва вмещала в себя двух человек, но Субину все равно нравилось делить ее с прижимающимся к нему Тэхёном. Потому что от него — тепло, а Субин холод не переносил. — Мне кажется, что нам надо было быть с ним мягче, — пробормотал он, ногтем ковыряя ткань его футболки на груди, — Он же не зря сбежал, да? Субин кивнул и накрыл его ладонь своей. Он не думал, что побег Бомгю — беспричинная прихоть, но спонтанность в его решении проглядывалась так очевидно сильно. Если прошлым днем он обрабатывал раны на лице человека, за которого не вступился, хотя просто обязан был, а позже вечером столкнулся с холодным и грубом поведением того, в кого был так отчаянно сильно влюблен, то становилось понятно: это его добило. Может, чувство собственной вины взяло вверх, а отсутствие всегда необходимой ему поддержки добило окончательно. Бомгю всегда был зависим от похвалы. Таким он был: нуждающимся в вечном одобрении, которого никогда не получал от своей семьи. — Он вернется, — пообещал Субин, хотя был уверен — эта надежда ложная ровно вполовину. Потому что, будь он на месте Бомгю, он бы вернулся, но он не знал, что творилось в жизни друга. Были ли эти события единственными, что повлияли на его решение, или было что-то еще. И на это он ставил другую половину. — Если ему будет так лучше, то пусть. Может, без нас ему проще. Субин не хотел в это верить, но все равно допускал — все возможно. Но сейчас, лежа на полуторной кровати в обнимку с Тэхёном впервые за последние несколько месяцев, он не хотел думать о Бомгю и рассуждать, что послужило причиной его побега. Он хотел наслаждаться этим маленьким и редким моментом. Прошлый раз — первый раз, — уже стирался из его памяти, и он начинал верить, что такого ласкового и нуждающегося в нем Тэхёна он себе придумал. И может неправильно было помнить только о такой его стороне и выкидывать из воспоминаний то, что привело его к такому поведению, но он устал думать о плохом. — А ты себя как чувствуешь? — он надеялся на правду, а не на ложное и простое «все хорошо», в последнее время звучавшее так часто из уст всех четверых. — Немного опустошенным, но, кажется, почти смирился, — Тэхён говорил тихо, едва слышно из-за шума дороги и ветра снаружи. Уже наступила морозная зима, темнело рано. Сейчас только вечерело. Десять минут назад они смотрели на закат из распахнутого окна, а сейчас комната почти полностью погрузилась во мрак. И в этой темноте смотреть на Тэхёна — такого расслабленного, кажется, наконец ни о чем не думающего, — было одним удовольствием. Всего через два дня Субину возвращаться в университет. Два дня, чтобы насладиться обществом друзей, обществом Тэхёна, а потом он снова вернется в Сеул. Он еще не знал, что делать дальше. Тэхён хотел не поступать в Сеул, а пойти в местный колледж и остаться в родном городе. Субин не хотел оставаться здесь ни за что на свете. Но быть так далеко оказалось настоящей мукой: если Ёнджун тоже учился в столице и они часто пересекались, куда-то выбирались вместе и виделись почти каждый день вне сессии, то ни Тэхёна, ни Кая рядом не было. Про Бомгю он и слово говорить боялся. И упрашивать Тэхёна переехать к нему он не хотел. Страшился показаться ему наивным и навязчивым, не до конца понимая, в каких отношениях они вообще состоят. — Думаешь, мы забудем о нем когда-нибудь? — прерывая длительную тишину, спрашивает Тэхён. Он уже клюет носом и вот-вот уснет, хотя времени должно быть не больше шести часов. — Думаю, нет, — честно отвечает Субин. Он — точно не забудет. От легких прикосновений по телу бегут мелкие мурашки. Ему нравится этот момент: тихая прохладная комната, узкая кровать и они вдвоем на ней, такие ленивые и сонные. То, что Тэхён позволяет ему быть так близко к себе, то, что сам Субин позволяет себе быть рядом с кем-то. Тэхён целует первым и первым же отстраняется будто от испуга. У него большие глаза, и он смотрит так, словно его маленький поцелуй был чем-то, что может оттолкнуть, но Субин лишь облегченно выдыхает: обычно смелый, он боялся сделать первый шаг. Он касается чужой щеки, оглаживает мягкую кожу большим пальцем и притягивает Тэхёна ближе в медленном поцелуе, настолько чувственном, что пульс чувствуется всем телом. Тэхён в его руках дрожит. Субин позволяет себе забыть обо всех проблемах и перестать быть ответственным всего на два дня. Он быстро пакует вещи в дорожную сумку, пока не успел передумать, и воровато оглядывается по сторонам, когда выходит из квартиры. В этом нет никакой надобности — он живет один и за ним никто не следит, однако, непривычное ему самому чувство несерьезности своих поступков — прогул пар в медицинском университете, просьба подменить на работе и внезапный порыв купить билет туда и обратно, — отдает упрекающим голосом матери в голове: «не так я тебя воспитывала». И правда, не так. Он привык нести на плечах груз свой, чужой, таить в себе проблемы и помогать решать их другим, и ему, кажется, впервые захотелось что-то изменить. У него с самого утра было отвратительное настроение, пока не написал Тэхён. Удивительно, но всего год назад он и подумать не мог, что именно Кан станет тем, ради кого он на время все бросит и поздней ночью — ранним утром, — уедет в глубинку. Еще не светало, но небо у горизонта медленно окрашивалось розовым — совсем немного, будто намекая, что до рассвета — считанные минуты, а он тратит их на такие мелочи. Поезд совсем скоро уедет с платформы, а Субин выкуривает свою первую и последнюю в жизни сигарету, глядя на исчезающие звезды. Противно гудит гудок, провожающие суетятся. Он медленно заходит в вагон и уже предвкушает оказаться в теплых объятиях через несколько часов. От того, что не получается ни уснуть, ни бодрствовать — он то и дело просыпается, стоит глазам сомкнуться, — к обеду голова начинает болеть так сильно, что он почти жалеет о своем решении. Поезд скрипит железными колесами по рельсам, тормозит, и в проеме прикрытого тканевыми жалюзи окна он улавливает большие взволнованные глаза. Тэхён пытается высмотреть его в вагонах, стоя прямо с руками по швам — так забавно, что Субин невольно улыбается сам себе. Еще Тэхён теребит пальцами правой руки длинный рукав его кофты, случайно забытой в день перед отъездом, а в левой держит пушистый брелок и пружинит им не то от нервов, не то от длительного ожидания. У Субина теплеет что-то глубоко внутри от того, что он видит, и второпях он едва не забывает свою сумку на соседнем сидении вагона. Объятия Тэхёна и правда теплые — он обнимает крепко и утыкается лицом в его грудь, бормочет что-то негромко, и в его быстром говоре Субин улавливает лишь; — Зря ты, — почти позабыв о том, что не в нем одном ответственности с избытком, — Отрабатывать потом придется. Субин не хочет отвечать. Вместо этого он лишь прижимает к себе Тэхёна сильнее. После кофе и непринужденного разговора ни о чем у обоих поднимается настроение, уже к часу дня Тэхён ловко запрыгивает к нему на спину, проигнорировав дорожную сумку на его плече, и почти засыпает, пока Субин несёт его до квартиры, которую он снял на два дня. Опрометчиво разгуливать по городу, когда хочешь скрыться от собственной матери, лишь бы не расстраивать ее тем, что не предупредил о приезде и даже не зашел. Но он слегка опустошен из-за усталости и на фоне возросших в разы апатии и тревожности, поэтому не хочет думать об этом. Позже ему обязательно станет стыдно, сейчас — он погружен в тихие звуки проснувшегося города за окном, в сопение под боком и теплое тело, плотно прижимающееся к нему. Тэхён уснул почти сразу, как они зашли. К удивлению, разочарованию, обиде — им оказалось больше не о чем говорить. Не было неловкости, ни в коем случае (и это единственное, что Субина радовало), но тишина показалась ему некомфортной и он не смог заставить себя посмотреть Тэхёну в глаза. То ли дело было в том, что они сейчас редко виделись вне экранов телефона, то ли в элементарной усталости; сложно понять себя, когда сил не хватает даже на размышления. Он бездумно пялится в серый потолок, неосознанно приглаживает пушистые блондинистые волосы и ни о чем не думает. За окном в небе снова собираются грузные тучи, где-то вдалеке гремит гром — Субин вздрагивает от неожиданности и повыше натягивает пушистый плед на плечи. Ставший ледяным ветер морозит оголенные участки кожи. Завтрашним вечером ему возвращаться в Сеул, и он почти об этом не вспоминает: несмотря на неловкость, которую, кажется, ощущает только он, в компании Тэхёна ему хорошо. Он обнимает узкие плечи одной рукой, вторую перекидывает через талию — младший в его руках ощущается до безумия правильно. От него едва заметно пахнет духами, а нагретая из-за покрывала кожа почти горит. Субин спускается ниже и зарывается носом в его шею. — Нет, подожди, — Тэхён выставляет вперед ладонь и устало стонет, — Каким это образом в обычной игре должно быть сложнее, чем в рейтинговой? Субин пытается объяснить ему элементарное уже десять минут. Столько же они ждут заказанную в единственной доставке в городе еду, столько же он не может перестать Тэхёну умиляться: он забавно дуется, растрепанный после дневного сна, и смотрит на него широко распахнутыми глазами невинно-наивно, даже когда пытается переспорить. Он контрастный, он — как неизученная книга, и Субин перелистывает страницы и внимает строчки, лишь бы запечатлеть в памяти все написанные автором предложения на подольше. — В рейтинге все твоего уровня, — он уже почти смеется из-за явного непонимания и раздражения на чужом лице, — А в обычном режиме все подряд. Попробуй сыграть с Платиной в противниках. — Да я понятия не имею, что это за Платина! — Тэхён откидывается спиной на диванные подушки и закрывает лицо руками. Он устало стонет. Ему сложно говорить на темы, в которых он не разбирается, и он всегда (с того самого момента, как они впервые встретились, а Субин подумал, что он холодный и раздражительный) ненавидел говорить о том, что ему неинтересно. Игры ему неинтересны. Платины, башни, рейтинговый режим, стрелки и маги тоже. Но он первый заводит эту тему, и не нужно быть умным, чтобы понять — он делает это из-за Субина. — Платина сразу за золотом, — поясняет он. — Ну ладно, попадется мне Платина. А в рейтинге что? Там все умеют играть. — А в рейтинге ты против игроков твоего уровня, — ему уже становится почти смешно. Больше — умилительно. Он не может выкинуть из головы один простой факт: Тэхён обсуждает с ним игры, хотя не любит их. Тот человек, которого он когда-то воспринял холодным, специально скачал эту игру, пока Субина не было рядом, и попытался в ней разобраться. И все только для этого разговора (или, быть может, просто для того, чтобы обозначить свой интерес к интересу). — Зачем я вообще в это полез? — он забавно тихо хнычет и кутает плечи в пушистый плед — единственная яркая вещь в этой серой, пыльной квартире. — Хочешь, включу сюжет про пирамиды? В ответ на свое предложение он получает подушкой в лицо, а потом — обиженный взгляд из-под ресниц. — Мне Ёнджуни-хёна хватило, — бормочет Тэхён. Субин вдруг понимает: он похож на котенка. — Если прибивать доски книзу, то вполне получится. Субин по-началу считал, сколько странных тем мелькнет в их разговоре, но, стоило проснуться посреди ночи от сквозняка и разбудить Тэхёна, думать об этом он перестал. Он не особо уловил нить диалога, но они как-то дошли до бесконечной лестницы, и он правда старался слушать внимательнее, но все отвлекался. У Тэхёна в оранжевом свете ночника красиво выделялись яркие пухлые губы, а его глаза, смотрящие снизу вверх, не давали возможности оторваться. Субин в них тонул. Субин, откровенно говоря, тонул в Тэхёне, и, как оказалось, это приятнее, чем он думал поначалу. — Ты не сможешь подбивать их снизу, если она будет стоять, а лежа она не влезет, — ответы сами приходили на ум, хотя он о них не задумывался. Не мог, смотрел, не отрываясь, и зачесывал короткие прядки светлых волос за ухо. Тэхён лежал щекой на подушке и подложенных под нее руках. — Ну почему же? Если расположим по диагонали, то точно влезет, — Тэхён фыркает и закатывает глаза, отводя взгляд в сторону. Он бормочет: — Она же бесконечная, дурак, — и втягивает голову в плечи, все ежась в холоде комнаты. Субин всегда задавался вопросом — почему они не закрывают окна? Почему этот ледяной ветер становится им настолько привычным, что без него — не то? Они катаются в кофты и одеяла, греются в теплых руках друг друга, но неизменно открывают окна. Что же будет, когда настанет лето? — Я не хочу, чтобы ты уезжал, — тихо, на грани слышимости шепчет ответственный Тэхён, который только вчера корил его за внезапное решение приехать и бросить все, хоть и на жалкие два дня. Субин не может сдержать улыбку. Она лезет на лицо против воли, и он пододвигается ближе, трется носом о чужой, а Тэхён в ответ морщится от щекотки, но протягивает руки и обнимает за шею. Они лежат на большой кровати съемной квартиры непозволительно близко друг к другу, ютятся в самом ее центре, и Субину от Тэхёна тепло. Он боится отодвинуться даже на секунду, бросится, что этот миг распадется на мелкие кусочки, даже если таких моментов за последние неполных два дня у них были десятки. И Тэхён, кажется, боится тоже — он жмется еще ближе, аккуратно целует скулу и смотрит из-под прикрытых век. Он горячий, как печка, и у него красные щеки то ли от тепла одеяла и свитера, то ли от смущения. Он редко проявляет инициативу. Он ее боится. Субин подхватывает его губы в воздухе своими и сразу же углубляет поцелуй. Сейчас, кажется, самый подходящий для этого момент. Ему хочется быть ближе и показать, как он любит — любит так сильно, что сам с каждым частым ударом сердца боится, что оно от перенапряжения лопнет в груди. Он всегда это осознавал, с самого начала, как только Тэхёна увидел, но не знал, как подступиться. И даже не представлял, что когда-то это станет взаимным. Тэхён отвечает на поцелуй неумело — они никогда не заходили так далеко, — и ладонями, перекрещенными за Субиновой шеей, цепляется за волосы на его загривке. Он жарко часто дышит и откидывает голову в сторону сразу же, стоит Субину оторваться и скользнуть губами к его шее, а рукам обхватить талию и сжать. Он — как натянутая струна. И он настолько отзывчивый, что Субин жалеет, что не сделал этого раньше. Тэхён теплый настолько, что от него сложно отовраться, даже когда солнце скрывается розовой полоской за горизонтом словно в напоминание о том, что до темноты — считанные минуты. Поезд звонко гудит, люди сурьмятся, проводники просят провожающих покинуть вагоны. Тэхён целует его, несмотря на окружающих их людей, оборачивающихся, выискивающих что-то знакомое в их лицах. И он просит больше не совершать таких опрометчивых поступков ради него, а потом признается: — Я, кажется, очень сильно тебя люблю, — смущенно уткнувшись носом в его шею. У Субина дрожат руки, а сердце гулко выстраивает только ему известный ритм в груди. Он оглушен чужим голосом, как звоном гудка, и, едва сумев просипеть что-то в ответ, говорит: — Я тоже тебя люблю. Родители Бомгю говорят, что у него биполярное расстройство, и его побег — не более чем прихоть избалованного ребенка, желающего еще большего внимания к себе. Субин как никто другой понимает, что внимательны к Бомгю они никогда не были. Он узнает эту новость от Тэхёна, когда они разговаривают по видеозвонку и обсуждают его приезд: еще три месяца, и они снова будут вместе. И эта новость бьет обухом по голове. Они ведь даже не догадывались. — Он никогда мне этого не говорил, — Ёнджун безостановочно пьет и держится за кружащуюся голову: он пьян настолько, что Субину придется тащить его на себе в свою квартиру, лишь бы в общежитии не увидели его в таком состоянии. — Мне тоже, — кивает он и откидывается на спинку неудобного деревянного стула. В баре, в который они зашли сразу по пути с учебы, тихо. Негромкая музыка из колонок под потолком, немного пьяных людей, полумрак желтых ламп и пустая барная стойка со скучающим барменом, натирающим уже, кажется, сотый бокал за вечер. Они не планировали напиваться, но сказанная неуверенным голосом и с сомнением о том, нужно ли вообще делиться этой информацией в такой тяжелый для студентов период, новость ошарашила обоих по-своему. Субина — потому что он даже не замечал ничего странного за Бомгю, но имел смелость называть его своим самым близким другом. Ёнджун — потому что любил Бомгю так сильно, что безоговорочно доверял ему все свои тайны и мысли, но не получил того же в ответ. Насколько же сильно он боялся об этом рассказывать, что совершенно никто, кроме его безучастных родителей, об этом не знал? — Тебе хватит, — Субин отодвигает полупустую бутылку в сторону и правда пытается поддержать Ёнджуна, хотя понимает: бесполезно. Ёнджун возвращает бутылку к себе, наливает половину бокала и выпивает залпом, едва поморщившись. Сложно представить, что творится у него в голове, но до того очевидно, что ничего хорошего там нет. — Почему он просто со мной не поговорил? Я же пытался! — выкрик Ёнджуна привлекает излишнее внимание, но люди тут же теряют к ним интерес, занятые своими разговорами, — Я сам виноват. — Ты не виноват. Он никому не сказал. — И это меня не оправдывает, — Ёнджун горько усмехается и упирается лбом в раскрытую ладонь. Его шатает даже в положении сидя, — Такое ощущение, что мы его вообще не знаем. Нам бы заново познакомиться. «Если еще встретимся» остается неозвученным. И, хотя Субин не привык питать ложных надежд, он все еще ждет этой встречи. Ему так много хочется узнать и рассказать, и до того сильно он скучает по одному его присутствию в своей жизни, что почти физически больно думать о несостоявшейся встрече. — Если он вернется, мы обязательно это сделаем, — Субин берет его руку в свою, крепко сжимает и пытается как-то приободрить. Только Ёнджуну его поддержка, кажется, не нужна — он вырывает свою руку, сует в рот помятую самокрутку и выходит из бара, прикуривая на ходу. Бармен лениво смотрит ему вслед и возвращается к чистке и без того сверкающих бокалов. Субин оплачивает их счет, идет следом и долго еще стоит молча рядом, морщась от неприятного запаха каннабиса, а позже помогает Ёнджуну не упасть, пока его выворачивает в подворотне. И утром, когда они просыпаются в его квартире, они делают вид, что вчерашнего вечера не было. Ёнджун готовит им завтрак, Субин звонит в групповой чат, Тэхён и Кай на другом конце страны весело желают им доброго утра и смеются над их помятым видом. Причину этого они не озвучивают. Иконка с аккаунтом Бомгю висит в чате в режиме «оффлайн» уже шесть месяцев и три дня. Когда Бомгю внезапно объявляется, они решают не говорить ему об изменениях. У него настоящие проблемы, вовсе не призрачные, как они могли подумать. Никто из них не сталкивался с таким и никто не знает, как реагировать на то, что он несколько дней не встает с постели никуда, кроме уборной, и почти все время спит. Когда не спит — безучастно смотрит в стену и продолжает кутаться в теплое одело в летнюю жару, потеть и упорно не вставать с постели. Отрицать то, что болен. Моментная радость и окрыленность сменяется легким чувством разочарования и полным дискомфортом, когда после первого вечера, наполненного тяжелыми разговорами, Бомгю снова исчезает, хотя физически он все еще с ними. Субин винит себя за это. Он должен быть счастлив, что его друг вернулся, и должен радоваться каждой проведенной в одной комнате минутой, однако теперь, когда Бомгю выглядит как безжизненная оболочка самого себя, он начинает думать, что им не нужно было видеться снова. Вероятно, именно эти мысли в дальнейшем вызывают в нем такое сильное разочарование, что в чужом побеге он начинает винить самого себя, его родителей и Ёнджуна с Тэхёном, в последние дни повлиявших на его состояние, но вовсе не самого Бомгю. Один лишь Кай ничего не говорит по поводу его возвращения и ведет себя так, будто ничего не произошло, и лишь после того, как Ёнджун звонит им утром и сообщает, что Бомгю снова пропал, он выдыхает и признается: — Мне просто его жаль. Кай не просто делает вид, что не меняет отношения к Бомгю, он действительно продолжает к нему чувствовать прежнее тепло, любовь и оказывать так необходимую ему поддержку. А то, что ее становится Бомгю недостаточно, его совсем не беспокоит. Он, конечно, переживает, но говорит: — Если я встречу его однажды, то не поменяю к нему отношения. В этот момент Кай выглядит самым взрослым из них. На обиду Ёнджуна и Тэхёна он лишь пожимает плечами и пытается оправдать Бомгю, но быстро бросает эти попытки, оказавшиеся безуспешными. А Субин сначала мечется между двумя позициями: Бомгю сложно и мы не должны его винить; Бомгю эгоист и бросил нас по своей прихоти; и останавливается на первой, потому что понимает, что ненавидеть и держать обиду он просто не может. Это становится причиной, по которой Бомгю полностью пропадает из их разговоров. Тэхён говорит, что ненавидит его. Ёнджун напивается раз в неделю и клянется своей к нему любовью, а с утра делает вид, что ничего не было и Бомгю для него все еще не существует. За год до момента, когда Субин, наконец, чувствует себя самым счастливым человеком, Тэхён переезжает в Сеул. Его даже не приходится уговаривать, чего Субин так боялся, не желая показаться ему сопливым и наивным. Он приезжает домой после тяжелой сессии и мечтает отдохнуть, потому что учиться еще три года из шести, а сил не хватает даже на то, чтобы держать глаза открытыми, но на платформе его встречают Тэхён и Кай, и он тут же чувствует себя чуть более бодрым хотя бы до ночи. Тэхён целует его на глазах у Кая в узком подземном коридоре между платформой и выходом с вокзала и трогательно прижимается к груди, когда они оба с горящими щеками смущенно обнимаются. Это их второй публичный поцелуй, хотя все знали об их отношениях практически с самого начала. — Сделаете так еще раз, я ударю Субина, — Хюнин кривится, разворачивается и уходит к выходу, не дожидаясь их. — Чего это меня? — От Тэхёна отдача больше. Они смеются, наслаждаются целым днем, пьют много кофе и до ночи играют в приставку, отрываясь лишь на пиццу. Такие забытые счастливые моменты расслабляют и, хоть его столько времени преследует это странно чувство опустошения и физической нехватки Бомгю, он, наконец, может полностью расслабиться. Тэхён лежит на полу, обнимает его обеими руками за талию и смотрит, как их персонажи на огромном экране дерутся. Он все отказывается играть, потому что консоль в его руках как в руках Кая новые вещи — ломаются и теряются сразу же, как им стоит туда попасть. То, как Тэхён иногда лезет ему помешать, чтобы дать Каю выиграть, и как отвлекает щекоткой, когда шкала жизни Хюнина приближается к красной отметке, только умиляет и почему-то совершенно не раздражает. А потом, когда им надоедает играть, они наедаются пиццей и голова начинает болеть от шума, который они устроили, они втроем расслабленно лежат на полу темной гостиной и могут только смотреть в потолок. На телевизоре уже давно пошла заставка, а солнце полностью село, уступило место слабому полумесяцу. Субину этот момент счастья кажется реалистичным сном. — Я пошел, — едва шевеля конечностями, Кай поднимется с пола и уходит в свою комнату под всеобщие пожелания доброй ночи. Они с Тэхёном остаются наедине. — По домам? Субин не хочет расходиться. На самом деле, он хочет предложить Тэхёну пойти к нему и остаться ночевать вдвоем, пока его мама на суточной смене. Только он не уверен, что теперь, спустя полгода после последней сумбурной встречи, в которую они не провели вместе и трех часов, Тэхён согласится. — У меня дома никого, — в противовес его мыслям признается Кан. Он привычно ковыряет ногтем складку на его футболке, головой удобно устроился на плече. И еще он жутко смущен. — У меня тоже. — Родители приедут через месяц. Их отправили на конференцию. Субин давится воздухом и от неожиданности перехватывает чужую ладонь. Они выключают приставку, захлопывают входную дверь и приходят домой к Тэхёну за десять минут по пустой ночной дороге. А в квартире — привычно чистой и обставленной лишь самым необходимым, — заминаются прямо на пороге. — Хочу тебе кое-что показать, — Тэхён улыбается и тянет его за руку в свою комнату. Там, в верхнем ящике рабочего стола, лежит его заявка на поступление в университет Ёнджуна. — В Сеул, — не веря своим глазам, повторяет Субин. Он раз за разом пробегается глазами по строчкам, вслух повторяет, — Ты поступаешь в Сеул? Тэхён лишь очаровательно улыбается и кивает. Даже в слабом освещении настольной лампы без верхнего света его большие глаза так красиво блестят, что Субин невольно засматривается и, все еще не веря своим глазам, обнимает его. Будто во сне. — Я так рад! — он отстраняется, смотрит в чужие наполненные таким же искренним счастьем глаза, не может удержаться от поцелуя в лоб, в скулы и в нос, целует в раскрытые в улыбке губы: Тэхён перехватывает его ладони, сжимающие щеки, и встает на носочки, чтобы быть ближе. — Я хочу быть ближе к тебе, — на грани слышимости шепчет он. Субин прижимается к его лбу своим и выдыхает. Все еще не верит. — Все будет хорошо? — он ни в коем случае не сомневается в том, что Тэхён принял трезвое и верное для себя решение, просто привык к мысли, что они всегда будут порознь. Сейчас, когда Кан кивает в ответ и снова ярко улыбается, он в полной мере осознает, как ощущается упавший с сердца и плеч камень. — Я буду жить в общежитии, а на выходных приходить к тебе. — Я работаю рядом, так что мы сможем видеться чаще. Тэхён кивает и отстраняется. Он все еще держит руки Субина в своих и теперь тянет его к кровати. Садится на ее край, отползает головой к изголовью и тянет его на себя: Субин теряет равновесие и почти падает поверх его тела. — Поцелуешь меня? — в его глазах — целая вселенная. Субин просто невыносимый романтик рядом с Тэхёном. В на удивление морозный мартовский день Субин кутается в теплую толстовку и крепко прижимает к себе сопящего Тэхёна. Он уснул от усталости, вымотанный тяжелым учебным днем, и тихо бормотал что-то во сне. Субин не вслушивался. Он не сразу замечает, что минутная стрелка пересекает отметку «двенадцать». Часы размеренно тикают над головой. Он клялся себе выкинуть их с того дня, как снял квартиру, но каждый раз забывал, без сил возвращаясь с работы или учебы и совершенно уставшим и лишенным желания даже принимать душ. Сейчас, когда наступает особенный день, он проклинает их все больше — устал нервно бросать на них взгляд и выслеживать, когда страница календаря перевернется. Не сразу заметил. Когда понял, смог лишь протяжно выдохнуть и обнять Тэхёна поперек груди сильнее, лишь бы занять руки. Бомгю сегодня исполняется двадцать два года. Они не виделись четыре из них. Утром, когда с трудом получается открыть глаза, он привычно не обнаруживает Тэхёна рядом. Из закрытой двери кухни доносятся едва слышный звон посуды и шум льющейся из-под крана воды, а с улицы дует. Тэхён снова открыл окно — он любил свежий морозный воздух, а Субин холод не выносил. Он об этом не говорил, привыкший просыпаться от тепла чужого тела, а сейчас, видно, проспал слишком долго. Он закончил писать уже назначенную спустя почти две недели учебы проектную работу в двенадцатом часу ночи, просидел над ней с самого утра субботы и остался бы и дольше, если бы младший не стал капризничать и просить лечь рядом. Не ради себя — ради того, чтобы Субин отдохнул. Он знал об этом, но все равно всегда велся на его уловки. В попытке прийти в себя он не сразу замечает тихие бубнящие голоса через стенку. Рассматривает пустой стол, еще перед тем, как он лег, заваленный книгами и листами, и аккуратную стопку чистой одежды на стуле. Тэхён, видимо, давно проснулся, раз успел прибраться. — Доброе утро, — Тэхён как-то неловко улыбается, когда Субин заходит в кухню, и совсем невесомо целует его в щеку. Ему приходится привставать на носочки, чтобы дотянуться — это умиляет. Ёнджун, чей голос он услышал минутами ранее, ему кивает и утыкается носом в кружку. — Ты чего так рано? Едва доходит десять утра. Ёнджун вчера отказался пойти на автоматы из-за того, что планировал пить всю ночь и отсыпаться весь день, но сейчас сидел перед ними абсолютно трезвый и не похожий на человека, который выпил хотя бы пиво. Он больше был похож на кого-то, кто увидел призрака: бледный и потерянный, он не смотрел в их сторону и продолжал молча пить кофе, пока Субин помог Тэхёну с завтраком и напитками. Он хотел привычно обнять того со спины, примостить подбородок на макушке, развернуть и поцеловать, прижав к тумбе — друзей это никогда не смущало. Они не обращали внимание, но сейчас казалось, будто даже говорить нельзя. От того, какая гнетущая вокруг царила атмосфера, Субин пожалел, что вообще проснулся в такую рань. — Мне кто-нибудь расскажет, что случилось? — он заговорил только тогда, когда все трое оказались за обеденным столом. Только-только встало солнце и своими оранжевыми лучами проникало в тихую комнату. Тут тоже было открыто окно. — Хён встретил Бомгю, — ответил Тэхён. Ёнджун отстраненно закивал. Субин не мог поверить своим ушам. Тогда он не знал, что и думать, и даже не смог насладиться своей радостью от этой новости. Кажется, будто произошедшее поднимало настроение только ему: Тэхён натянуто улыбнулся ему уголком губ, а Ёнджун старательно не смотрел на них и отводил взгляд. — Когда? — нашелся Субин. Ёнджун фыркнул и резко отпил горячий кофе из белой чашки. — Сегодня ночью, — по его тону Субин бы мог подумать, что Ёнджун ему грубит. На деле же он просто был растерян и наверняка расстроен. — И как? — он не знал, какие вопросы стоило задавать, потому что не имел ни малейшего представления, чем могла обернуться их встреча. Одно он знал наверняка: ничего хорошего не произошло. — Я прошел мимо, — в его голосе сквозило таким отчаянием, что стало физически больно. За него, за Тэхёна, за самого себя, — Не сразу его заметил. — Где вы встретились? — В кофейне. Он плакал и пялился. «Пялился». Так язвительно и грубо, будто он говорил о своем враге. — Как он… выглядит? — ему хотелось знать все детали, самому там побывать, самому его увидеть. Он так сильно скучал, что отчаяние от осознания того, что Бомгю здесь, совсем рядом, в одном с ними городе хотелось плакать. Он так завидовал! — Уставшим, — Ёнджун невесело усмехнулся и, наконец, посмотрел на Субина. В его глазах боли было больше, чем во всех них вместе взятых, — Похудел, остриг волосы и оделся так, будто собрался выкинуть себя в мусорку. Что с ним происходило, почему он сидел ночью в свой день рождения в кофейне один, почему выглядел так, как описал Ёнджун? Почему он не был с ними в такой важный день и почему ему пришлось плакать, когда он должен был радоваться и наслаждаться жизнью теперь, спустя три года после того, как они виделись в последний раз? Субин думал, что, раз он ушел во второй раз, на то были причины. Что ему было лучше без них, в другом месте, далеко от родного дома. Что он должен быть счастлив, но вышло совсем наоборот. Субину хотелось рвать и метать, хотелось разозлиться на Ёнджуна за то, что он не подошел к Бомгю и не поговорил с ним, хотя бы не поздоровался, не попытался наладить хоть какой-то контакт. Но злость не шла, вместо того — лишь разочарование во всей ситуации, в друге, в Бомгю. В том, что он променял их на болючее одиночество, с которым теперь жил в одном с ним городе без возможности увидеться. Субин тогда думал, что на такой ужасной ноте эта история и закончится. Он, зная, что Бомгю совсем рядом, не найдет возможности его увидеть, но хотя бы будет знать, что он жив. Может, он не в порядке, а может наоборот. Может, он тогда кого-то ждал, а заплакал лишь из-за того, что увидел Ёнджуна. Человека, которого так отчаянно любил когда-то давно и, возможно, даже сейчас. Думать о том, что они все же увидятся, он не хотел. Не возрождал в себе надежду на лучшее, а предпочитал думать, что без них Бомгю действительно лучше. Но прошло время, а вернувшийся к нему Тэхён потерянным ребенком остался стоять на пороге и не прошел в квартиру, смотрел на него с немым отчаянием. А на вопрос о том, что случилось, ответил: — Я его ударил, — он почесал стесанный кулак и спрятал руку в карман. У него наверняка щипала кожа и ее стоило обработать, но, когда Субин потянулся к нему, чтобы взять ладонь в свою, он дернулся и отшатнулся. В его взгляде — испуг, в его движениях неуверенность и скованность. Он горбился и смотрел в никуда. — Я не осуждаю тебя, ты же знаешь? — Субин пытался подступиться, но стоящий в пороге Тэхён не дал к себе подойти. Он будто отгораживается от него, от сидящего в гостиной Ёнджуна, от Кая, гремящего на кухне посудой. Он не снимает куртку и отказывается проходить внутрь квартиры, даже когда Субин раскрывает руки в приглашении обнять его. — Иди сюда, малыш, — он знает — такое обращение топит чужое сердце. Только сейчас это почему-то не работает. — Я думал, что возненавижу его, когда увижу, — тихо признается Тэхён. Субин не понимал его позицию, но всегда запрещал себе с ней спорить или не уважать, — Но в итоге я возненавидел себя, потому что так сильно по нему скучал. От вида его заплаканных глаз больно сжимается что-то в животе. Субин обнимает его, не обращает внимание на слабые протесты и попытки отстраниться: он прижимает к своему плечу его голову, сам утыкается носом в макушку и покачивается из стороны в сторону в попытке успокоить. Он давно не видел Тэхёна таким. — Я уверен, он простит тебя за это, — он перебирает в руке сухие волосы, гладит по спине. Чувствует его дрожь. — Я не хотел его бить, я просто сорвался, — Тэхён будто старается оправдаться. Субину не нужны его оправдания, потому что он полностью понимает его чувства. — Все в порядке, Тэхён-а, — он утыкается носом в его висок, целует в щеку, рукой заправляет длинную челку за ухо, — Он не обидится на тебя, ты же знаешь нашего Бомгю, да? Уверен, он тоже себя винит. Думать о том, что сейчас чувствует Бомгю, больно. Рядом с Тэхёном есть он, есть Ёнджун, есть Кай, а кто рядом с Бомгю — он не знает. Что с ним происходит, думает ли он сейчас об этих двух встречах, после которых друзья вернулись совершенно разбитыми и ненавидящими себя так сильно, что не сделали ничего для его к ним возвращения. К кому вернулся Бомгю, кому он пожаловался и кто сейчас обнимает его так же, как Субин обнимет Тэхёна? Он старается думать об этом меньше, но так сильно завидует, что не он стал тем, кто пересекся с ним на улицах огромного Сеула, что мысли сами навязчиво лезут в голову. Ему удается успокоить Тэхёна, пообещать, что однажды все наладится и что Бомгю никогда не будет ненавидеть его за разбитый нос — он ведь знает Бомгю, так? Того самого, кто все переводит в шутку и совершенно не умеет долго держать обиду, разумного Бомгю, который ясно осознает причинно-следственные связи. Но себя успокоить не получается. Тэхён остается у него с ночевкой несмотря на первую пару прямо с утра, долго не дает ему спать, нуждающийся в ласке и внимании в такой тяжелый для себя период времени, и пропускает утренние занятия. Он пишет Ёнджуну, просит не запирать их общую комнату, чтобы вернуться туда к вечеру, и они проводят весь день только вдвоем. Совместный просмотр аниме, приготовленный Субином скудный обед, потому что у обоих нет сил съесть что-то сытное, и долгие поддерживающие объятия. Так много поцелуев, что, кажется, к вечеру не хватает воздуха свободно дышать. — Я люблю тебя, — спустя неполные четыре года отношений во второй раз произносит Тэхён, стоя на пороге его квартиры, — Очень сильно люблю тебя, хён. Субин теряется, но быстро берет себя в руки — слышать такое оказывается гораздо приятнее, чем он мог себе представить. Он отвечает взаимностью, прижимает Тэхёна к себе и, поцеловав напоследок, запирает за ним дверь. Сосредоточиться на написании курсовой оказывается почти невозможно. До подработки он убирается в квартире и выходит из дома раньше, чтобы проветриться. Расстроенный Тэхён, прячущий стесанные костяшки на кулаке, не выходит из головы. Встреча с Бомгю — будто первое новое знакомство. С одной стороны, он все еще такой же родной, как раньше, но изменившийся лишь внешне: на смену круглому, почти детскому лицу пришло худое и повзрослевшее, вместо пушистых длинных волос — короткие, выкрашенные в блонд, забитое татуировками исхудавшее тело, татуировка под глазом — ровный крестик, больше похожий на рисунок подводкой из-за того, насколько ярким он был. Бомгю полностью поменял стиль в одежде и на смену несочетаемым образам с юбками и широкими толстовками, которые ему так шли, пришли свободные брюки и рубашки. За несколько встреч он смотрел на Бомгю, как на нового человека, но не мог перестать видеть в нем того сломленного ребенка, которого встретил через девять месяцев после его исчезновения. Он вел себя как раньше: веселился, шумел и шутил, много подшучивал над Субином из-за возраста, над Каем — из-за его нескончаемой любви к игрушкам и всему милому, и находил поводы для веселья везде, где их не было. Все такой же старый Бомгю, каким Субин его помнил. Но потом он замялся, стоило упомянуть его родителей, и с этого момента в нем снова показался тот разбитый он, которого они видели за три года до этой встречи. Он сразу же затих, он заплакал, он попросил его не бросать. У Субина все внутри сжималось от осознания того, насколько сложно будет вернуться в прежнее русло и снова стать такими же близкими друг другу людьми, как раньше. Он не допускал даже крохотной мысли о том, чтобы оставить эту затею, потому что видел: Бомгю нуждался в их любви больше, чем кто-либо другой нуждается в воздухе или еде. Он не рассказал ничего Тэхёну и Ёнджуну и запретил говорить им Каю. Сейчас — рано, думал он, и стоило наладить отношения первыми, прежде чем постараться помочь ему влиться в их компанию снова. Тэхён, хоть и чувствовал вину за свой поступок, вряд ли был готов так скоро его принять, а Ёнджун прекращал эту тему сразу же, стоило ей зайти в разговоре. По крайней мере, на трезвую голову. Семестр как раз подходил к концу, когда Бомгю внезапно ему написал. Он так сильно погрузился в учебу, что не заметил, как пролетела целая неделя, и дальше бы не вспоминал ни о чем, если бы не скриншот его переписки с Ёнджуном с просьбой записать его на сеанс. Все в этом было странно: Ёнджун не признавал татуировки; не любил боль; боялся встречи с Бомгю сильнее, чем огня; последний месяц совершенно не пил, чтобы написать это на пьяную голову. Субин бы и рад узнать, в чем причина его внезапного порыва встретиться, но слишком занят для этого. Впрочем, Ёнджун рассказывает сам на следующий же день. — Ты на него наорал, выставил конченым придурком и пришел говорить мне о том, как ты был неправ? — просто для уточнения спрашивает Субин, хотя и без этого понял все с первого раза. Ёнджун ему кивает и зарывается лицом в подушку. Тэхён, сидящий рядом с ним, поглаживает его по спине и обеспокоенно смотрит на Субина не то с просьбой как-то помочь, не то с простым сочувствием. — Как итог: он не отвечает на наши сообщения, — Кай устало падает рядом с друзьями на кровать и блокирует телефон с непрочитанными Бомгю сообщениями. — Не вини меня в этом, — Ёнджун поворачивает голову в сторону Кая и зарывается рукой в его волосы. Кай на это пожимает плечами: — Тебя никто не винит, хён. Очередная порция игнорирования после такой выходки была более чем ожидаема. Единственное, о чем они могли гадать — в чем именно была причина. В его самобичевании и обвинении себя в том, что теперь он не имел право на дружбу с ними или в обиде. Субин склонялся к первому варианту и после твердо решил сделать все, чтобы вернуть все назад как можно быстрее. Он больше не хотел откладывать на потом, поставил их перед фактом: — Мы все миримся с ним, возобновляем общение, а что будет дальше — узнаем по ходу дела. И, к его удивлению, все соглашаются. Оно и понятно: Кай с самого начала был тем, кто никогда не хотел забыть Бомгю и не обижался на него; Тэхён винил во всем себя и каждый раз боролся с собой, совершая непредвиденные ошибки; Ёнджун до сих пор любил его так сильно, что сложно было скрыть это перед людьми, которые так хорошо его знали. Тэхён этим вечером снова остался у него, когда остальные ушли по домам. Он вышел из душа, кутаясь в теплую кофту — к вечеру сильно похолодало, а они все никак не научились закрывать окна. Субин уже к этому привык и больше не пугался холода так сильно, как раньше: прошло почти четыре года с того момента, как он впервые оказался в ледяной, пропитанной чистотой и мраком пустой квартире. Он раскрыл руки в приглашении, Тэхён уселся на диван и нырнул в его объятия, холодным носом уткнувшись в шею. Он долго молчал, пока они досматривали серию ромкома по телевизору, где-то смеялся, где-то шумно шмыгал от того, что босые ноги заледенели. А к титрам, когда актерский состав строчками полетел по черному экрану и комната погрузилась во мрак, вдруг впервые зашевелился и поднял голову. Субин ждал этого момента, он знал, что рано или поздно он об этом заговорит и, признаться, боялся. Ему почему-то казалось, что Тэхён возразит его условию, все еще неуверенный в том, сможет ли он вернуть ту дружбу с человеком, который их когда-то познакомил и связал между собой. Но он сильно удивился, когда Тэхён после недолгого молчания взял его за руку, до этого сжимающую его бедро, и прошептал тихо: — Спасибо за это, — даже не уточняя. Субин заметно выдохнул и улыбнулся. Тэхён улыбнулся ему в ответ. До сообщения от Бомгю прошло три недели. Субин обнаружил себя в предвкушении смотрящим в экран телефона Тэхёна и совершенно не расстроенным и не обиженным. Он скорее чувствовал себя взволнованно, когда увидел, что Бомгю хочет с ним встретиться, и от его глаз не утаилось то, как обрадовался Тэхён. Только их встреча не прошла успешно. Не то из-за их плана привести туда Ёнджуна и попытаться как-то наладить их отношения, то ли из-за того, что они изначально выбрали неправильный к нему подход. Их особенный Бомгю все еще остался таким же особенным. Он мучил себя не только морально, но и физически, и его обморок для них не был чем-то удивительным. Они все хотели прийти к нему, поддержать, когда он проснется, просто побыть рядом с ним в этот момент, чтобы сразу после того, как он откроет глаза, он увидел их. Тэхён рвался, кажется, больше всех. Ёнджун им запретил. Субин и до этого видел его бесконечные метания, но сейчас — в тот момент, когда он держал бессознательного Бомгю на своих руках и укладывал его на заднее сидение такси, он впервые не сумел полностью скрыть своих чувств. Ёнджун плакал, мелко всхлипывал и утирал слезы, усаживаясь рядом. Он откинулся на сидение и прикрыл глаза. — Я побуду с ним, — пообещал он, даже не посмотрев в их сторону. Тэхён и Кай столпились у открытой дверцы, как птицы на хлебные крошки, и не знали, что делать. Они будто боялись ее закрыть и дать Ёнджуну увезти Бомгю в свой дом. Но Субин в этот момент понял, что больше нет смысла стараться. Вести борьбу, переживать о своих действиях, о принятых решениях. Пусть все идет, как идет: сейчас Ёнджун увезет Бомгю к себе домой, а наутро они либо поговорят, либо окончательно разойдутся, и Субин будет готов принять любой исход. Пусть после этого они его лишатся окончательно. Значит, так нужно. Он больше не готов рисковать здоровьем Бомгю и своими нервами. Все закручивается в воронку странных и скомканных событий: они снова не видятся, потом проводят вместе дни и снова друг друга игнорируют. Игнорирует Бомгю, а у Субина просто нет сил на него злиться. Ёнджун ненавидит себя, Тэхён делает вид, будто ничего не происходит, а Кай лишь качает головой: — Я до него допишусь, а вы как хотите. Субин ему искренне завидует. На протяжении всего длительного пути он единственный, кто ни разу не расстроился, не разочаровался и не разозлился. Он любил Бомгю так сильно, что ему даже не приходилось его прощать. Кажется, будто он единственный из них в полной мере понимал чужое состояние, будто ощущал его на расстоянии. Только он знал, почему они все так друг с другом поступают и почему все идет именно таким чередом. Он не отчаивается, доказывает им всеми способами, что все наладится, и никто не удивляется, когда он оказывается прав. Кай никогда не лжет и не придумывает ничего на ровном месте. Он много анализирует и относится ко всем с восхищающим пониманием. Им всем стоит у него поучиться. Тэхён возвращается с их встречи донельзя счастливым. Он будто светится: — Мы поговорили, — они сидят в обнимку на диване, пока Кай и Ёнджун ютятся на полу вокруг старой дженги с уже стирающимся на брусках лаком, — Я рассказал ему про нас. И сказал все то, что хотели вы. Он очевидно собой гордится. Субин гордится им еще больше и треплет его по волосам, целуя макушку. — Что ты ему сказал? — напряженный Ёнджун роняет дженгу и матерится себе под нос, Кай хохочет. Старается разрядить обстановку. — Что мы все давно его простили. Субин хочет зацеловать его и обнять так сильно, чтобы захрустели кости. И Ёнджун, кажется, тоже, даже если сейчас он не смотрит на них и выглядит хмуро и немного раздраженно. Он наверняка рад больше всех, но все еще боится это показать, будто боится показать свою слабую сторону. Субин убедился в этом еще тогда, когда тот пришел к нему в слезах во второй раз и сказал, что снова все испортил. Он сильно себя корил и думал, что это точно конец. Его никто не пытался переубедить. Они, несомненно, его поддержали, но сказали лишь то, что он хотел услышать: ты не виноват, все будет хорошо. Ёнджуну другого не нужно было. После того, как Бомгю снова вернулся к ним, стало проще. Тэхён расцвел, Кай причитал, что был прав — все наладилось и теперь так будет всегда. Субин верил ему, хоть они и оступались так много раз за эти месяцы и теряли его снова и снова. Теперь почему-то казалось, что все будет хорошо до самого конца. Они вместе гуляли, встречались друг у друга, а Кай безвылазно сидел в квартире Бомгю и не переставая присылал им забавные фотографии. На одной Бомгю пытался приготовить им завтрак и умудрился сжечь лапшу в кастрюле, а на другой сосредоточенно набивал татуировку какой-то девушке, смотрящей в камеру с улыбкой. На них они стояли на фоне заката с балкона второго этажа, окруженные старыми низкими трехэтажками, расхламляли полки, собирали новые костюмы из той кучи одежды, что висела на открытых вешалках, и играли в видеоигры. Занятый учебой Субин им завидовал, но не так, как раньше. Теперь они могли увидеться в любой момент. Ёнджун отказывался идти на контакт. — Он не ненавидит тебя, боже! — Кай злился, кажется, впервые. Он закатил глаза и кинул в Ёнджуна игрушку. Старший в ответ на него замахнулся и дернулся, но не ударил — он часто так делал, но сейчас находился в таком подвешенном состоянии, что вполне мог и сорваться. Кая это не испугало. — Я тоже тебе много чего соврать могу, — огрызнулся он. — Просто приди и убедись в этом сам, какая разница? — Субин готов был разнимать драку, но лезть в их разговор боялся, чтобы не попасть под горячую руку, — То, что ты от него бегаешь, ничем не отличается от того, если он тебя кинет. — А я не хочу, чтобы он меня кидал! Субин подскочил с дивана и встал между ними. Назревала настоящая драка. Еще минута, и неизвестно, кто на кого бы накинулся. — Перестаньте! Не кинет он тебя, не веди себя как ребенок! — от его крика Ёнджун отступил на шаг назад — маленькая победа. Субин повернулся к Каю, — А ты перестань лезть к нему, сам решит! Он тоже хотел, чтобы Ёнджун перестал упираться, но торопить его не хотел. Понимал, что старший ведет себя как самый настоящий ребенок, но поведение его было оправданным — он боялся. Сложно видеть Ёнджуна таким. В нем — ни капли злости, лишь осязаемое отчаяние, с которым он почему-то не борется, будто уже смирился. Слабость ли это или, быть может, просто глупость — не понимать и не принимать свои такие очевидные чувства. — Почему тебе просто не признать, что ты боишься? — Тэхён, до этого молча наблюдавший за ними с дивана, отвел взгляд. Он мелко поежился и сильнее закутался в кофту. За окном уже вторую неделю стояла ужасная духота. — Потому что я не боюсь, — ответил Ёнджун. Субин готов был прикрыть Тэхёна собой, если потребуется: от старшего едва ли пар не валил, — Я просто смирился с тем, что ничего не будет как раньше. Казалось, он становился спокойнее с каждым сказанным словом. На деле же он, думал Субин, и в самом деле отчаивался. — Никто и не говорит, что будет как раньше, хён, — Кай нерешительно коснулся его плеча рукой, — Но разве тебе не хочется просто попробовать? То, с какой легкостью Хюнин менял ребяческий тон на серьезный и какие вещи говорил — очевидные, о которых они на эмоциях и не думают, — поражало: — Вы говорите о том, как он изменился, что он больше не тот Бомгю, которого вы знали раньше, но забываете, что все мы поменялись! — Кай на эмоциях всплеснул руками в воздухе. Его речь походила на театральную постановку: один в центре комнаты перед ними, сидящими на диване и внимающими, как дети перед взрослым. — Вот ты, — он указал пальцем на Субина, — Ты третьекурсник медицинского университета, встречаешься с парнем, хотя Бомгю вообще думал, что ты натурал, и, — наконец-то! — перестал быть нюней! От удивления ли, восхищения, или от неожиданности он даже не обиделся. Не на что было обижаться: Кай полностью прав. Субин раньше часто мялся и боялся высказывать свое мнение. Сейчас он стал куда смелее, сильно повзрослел и многое переосмыслил. Он перестал лезть вон из собственных штанов, чтобы доказать всем, что он на что-то способен. Научился любить, потому что раньше умел только привязываться и зависеть. — А ты? — Кай перевел взгляд на Тэхёна. Каждая новая фраза ощущалась не лучше, чем выговор от родителей, — Ты всегда говорил, что никуда не уедешь из дома, твердил, что не умеешь любить, был закомплексованным и настолько закрытым, что даже про настроение свое рассказывал только когда станет совсем плохо, — он то повышал голос, то понижал, на эмоциях не умея себя контролировать, — А сейчас что? Ты с нами в Сеуле, делишься каждым своим шагом, плачешь над мультфильмами и чуть ли не вышел замуж за Субина! Представление затягивалось, но никто не смел его прервать. Тэхён избегал смотреть Каю в глаза и сжимался, сидя между Субином и Ёнджуном на диване. Субин, не решаясь говорить и слишком хорошо понимая, что они даже не могут ему возразить, лишь сжал в руке его трясущуюся от нервов коленку. Тэхён не отреагировал, лишь перестал трясти ногой. — И, наконец, ты, — кажется, именно его обращения к Ёнджуну они все боялись больше всего. От витающего в душном воздухе напряжения и от нервов стало жарко. Субину хотелось выйти на балкон, проветриться хоть немного, чтобы прийти в себя. В словах Кая не было ничего необычного или неправильного — наоборот, он говорил и без того известную всем истину. Однако, никто из них ее не воспринимал и до этого момента они слепо, как новорожденные котята, просто плыли по течению. Естественно, Субин допускал мысль о том, что ничего не исправишь. Он так же, как и Ёнджун, боялся, что все заново построенное сломается так же легко, как раньше. Думал о том, что Бомгю действительно сильно изменился, хоть с ним все еще было легко в моменты, когда они забывали обо всем и просто веселились. Он и не думал о том, какими Бомгю их воспринимал теперь, спустя столько лет. Как бы не хотелось, разговор все еще не был окончен — решивший в очередной раз защитить Бомгю Кай в этот раз не замолчал, как только начался спор. Он злился и не боялся высказаться: — Ты изменился больше всех, — он заговорил тише, устало выдохнул и, наконец, немного расслабился. Сел на ковер прямо перед ними, перестал смотреть сверху-вниз, — Ты, наверное, единственный исполнил свои цели, поступил куда хотел, все еще играешь на гитаре и слушаешь свой рок, но изменился ты сильнее нас. — Если я все еще такой же, то почему изменился больше всех? — возмутился Ёнджун. — Потому что мы почти не думали о Бомгю. Мы вспоминали о нем, когда переезжали, в его день рождения, когда видели на фотографиях, но в остальное время — нет. Мы жили своими жизнями, завели новых друзей, учились, веселились. Для нас он был хорошим человеком, по которому мы скучали, а ты думал о нем все время. Ёнджун отвел взгляд. Даже теперь, когда Кай смотрел в пол перед собой, а Тэхён устало привалился к плечу Субина, он не поднимал глаз от своих коленей. Перебирал нити рваной джинсовой ткани в пальцах, криво улыбался. Кай попал в точку. — А как я мог не думать о нем постоянно, если он так со мной поступил? Вы жалеете его постоянно! А я? — Ёнджун сорвался с места, но не сделал и шагу — замер, когда увидел, с каким испугом они смотрели на него. Субину было его жаль не меньше, чем Бомгю. Всегда так было, но старший жалости к себе не терпел. По крайней мере, так казалось раньше, — Вы постоянно твердите о том, как ему тяжело, а мне легко? Он бросил меня дважды! Я люблю его, а он бросает меня, как будто я ничего для него не значу! Ровный перестук часовых стрелок нервировал. Нервировала обстановка в общем. Хотелось от нее отгородиться, закончить разговор, убежать от проблемы. Забрать с собой Тэхёна, у которого начинали дрожать руки. — Чего молчите-то? Бомгю то, Бомгю се! Я ждал его каждый чертов день! А сейчас он вдруг почувствовал себя одиноким и решил, что пора все вернуть? Почему он не подумал о нас, когда уходил, но думает о себе, когда остался один? — его голос дрожал. На руках, сжатых в кулаки, выступили вены. Субин не мог смотреть на него без сочувствия. Не такого, с каким смотришь на выброшенного щенка, а такого, с каким думаешь о разбитом человеке. Ёнджун прав: они не думали о том, что было в голове Бомгю, когда он уходил. Но теперь они узнали и приняли решение его простить, приняли решение наладить их отношения и бросить все, если не выйдет, потому что Бомгю — родной и любимый ими человек. Субин бы хотел, чтобы к нему отнеслись так же, если бы он встал на чужое место, но у него из проблем в жизни был лишь малый бюджет да нехватка времени на учебу и работу. У Бомгю были навязчивые мысли, непонимание родителей, куча проблем, которые он переживал один и старался скрыться от них за необдуманными поступками, и, как Ёнджун и сказал — одиночество. Субин прекрасно понимал, что Ёнджун говорит все это на эмоциях. Он не мог его винить. Встал, обнял, прижал к себе — старшего мелко затрясло и он уперся лицом в его шею. Захныкал жалобно, расплакался. Сзади подошел Кай, сбоку Тэхён, и они обвили Ёнджуна кольцом из рук. Никому из них не хотелось, чтобы он страдал, но и находиться между двух огней — тоже. — Хён, давай попробуем в последний раз? — Кай заметно смягчился и почти шептал, наверняка чувствующий за свои прошлые слова вину. Но ему не за что было винить себя — каждое его слово оказалось самой настоящей, жалящей правдой. — Я не хочу больше страдать по нему, — Ёнджун громко всхлипнул и сжал в руках футболку на спине Субина. — Ты не будешь, я тебе обещаю, — уверенность, с которой Хюнин говорил, все еще поражала. Ни Субин, ни Тэхён не решались влезать в их тихий разговор, — Ты прав, я всегда жалел его. И тебя тоже, но у тебя были мы. У тебя была хорошая семья и поддержка. Знаешь, почему я никогда не винил его в том, что он связался с той компанией? Ёнджун отстранился от Субина, но не выбрался из кольца их рук. Посмотрел на Кая заплаканными красными глазами, почти трогательно шмыгнул — Субин невольно улыбнулся и стер рукой слезы с его щеки. — Представляешь, как плохо ему было держать все в себе? Он же не зря ничего нам не рассказывал. Мы не показали ему, что нам можно доверять, раз он не говорил про болезнь и родителей. Представляешь, каким потерянным он был? Ты бы тоже на его месте так метался. Среди них не надо было думать о проблемах, там все было легко. — Но он мог просто рассказать хотя бы мне, — полушепотом ответил Ёнджун, — Я бы его поддержал, придумал бы что-то, не знаю, забрал бы к себе! Он же жил у меня, почему ушел во второй раз? — А ты поддержал его тогда? Я знаю, что ты признался ему в любви, но ты хоть раз сказал ему, что ты на его стороне? — О чем ты вообще? — Ёнджун устало привалился на Субиново плечо и, наконец, полностью расслабился. — О том, что Бомгю ничего не видит, но хорошо слышит. С ним надо постоянно говорить, а если его любишь, то делай это — ты взял на себя ответственность. Иначе не нужно давать ему никаких надежд. Он бросил тебя тогда, а ты уже трижды бросил его сейчас и бросаешь снова. Хотя любишь. Ёнджун невесело усмехнулся и выпутался из их рук. Они неловко расступились, отошли в сторону — Ёнджун смотрел на них затравленным щенком. — Какая уже разница? Мы оба все испортили. — Тогда оба исправляйте. Спорим, он хочет этого? Ни Тэхён, ни Субин, не смели ничего говорить. Не хотелось — казалось, будто так они влезут в их разговор, как будто подслушивали, хотя от них никто ничего не скрывал. То, что говорил Кай, было необходимо услышать только Ёнджуну, и они совсем вышли бы из комнаты, если бы не хотели поддержать друга хотя бы своим присутствием в такой тяжелый для него момент. Хотя, скорее, тяжелый этап, длящийся уже полгода и ставший только сложнее за последние месяцы. — Ты поговоришь с ним? — Кай снова подошел к нему и обнял, сам прижал его голову к своему плечу. Ёнджун снова задрожал в немом плаче. — Да, да. Только не сейчас, хорошо? Казалось, Ёнджун никогда не скрывал от них своих проблем и переживаний. Разве что те, которые пытался спрятать даже от самого себя, но сейчас его поведение стало для них немного неожиданным. Они всегда могли ждать от него раздражения и ругани, когда речь заходила о Бомгю, но не того, что видели сейчас. Это ранило и одновременно с тем грело душу — просто знать, что Ёнджуну все это не безразлично и не приводит его в состояние исключительной злости. Может быть, все наладится, думал Субин. Может быть, все действительно может стать хорошо. С закатным солнцем, уходящим за горизонт, растворялось прежнее напряжение. На его смену пришла почти что эйфория — Ёнджун успокоился и уже через час расслабленно смотрел с ними фильм, Кай счастливым ребенком поедал попкорн, устроившись на его коленях, а напряженный Тэхён позволил себе уснуть на самом интересном моменте. Субин не решился его будить, когда друзья пошли по домам, и попросил Ёнджуна не запирать их комнату, когда он уйдет на пары утром, чтобы Тэхён мог вернуться без ключей. Это уже вошло в привычку и никто не удивлялся. Кай захлопнул за собой дверь, щелкнул замок. Квартира погрузилась в мягкий полумрак, разбавляемый лишь легким оранжевым свечением новой лампы, создающей на стенах и мебели красивое закатное свечение. Только сопение нарушало почти мертвенную тишину. — Тэхён-а, — Субин не хотел его будить, но спина уже начинала болеть, а обнявший его руками и ногами младший сидел в настолько неудобной позе, что у него наверняка будет болеть шея, когда он проснется, — Вставай, пошли в кровать. Тэхён забавно поморщился и что-то замычал, но глаза не открыл. Он слабо улыбался, едва проснувшись, а Субин не мог перестать им любоваться. Казалось, будто перед ним сидит не человек — картина или скульптура, выточенная искусными руками мастера. Он всегда считал Тэхёна очевидно красивым, и сейчас, когда мягкие тени покрывали его лицо, а он лениво улыбался, его хотелось только поцеловать и спрятать от всего внешнего мира. — Пойдешь? — Субин мягко потормошил его за плечо и, не добившись никакого ответа, сжал в пальцах кожу на его щеке, — Пошли, у меня сейчас спина отвалится. — Никуда не хочу, — сонный голос слегка хрипел и Тэхён прокашлялся, — Отнеси меня. Субин безумно любил те моменты, когда он становится таким по-нежному милым. Когда заставлял забывать про свой острый ум, строгое мышление и иногда излишнюю взрослость, которой в нем было больше, чем у большинства людей старше их. Ему пришлось рано повзрослеть из-за деспотичных родителей и холодных отношений в семье, поэтому моменты, когда он отпускал себя и позволял себе побыть простым двадцатилетним парнем, становились любимыми. Субин еле выбрался из захвата его рук и ног, отчего Тэхён упал на то место, где он раньше сидел, и засмеялся. — Ты слишком очаровательный, — редкий — до странного редкий для человека, видевшего в своем любовнике свой идеал, — комплимент заставил чужие уши покраснеть. Тэхён редко краснел, но часто смущался: ему хватало одного взгляда, чтобы он неловко отвел глаза в сторону и заулыбался. Еще больше он стеснялся своих же реакций на комплименты и прикосновения, и в этом было еще больше очарования. Такого Тэхёна — любого Тэхёна, на самом деле, — нельзя было не любить. Субин легко подхватил его на руки и перевалил через свое плечо. Для человека с такой мышечной массой и ростом он был слишком легким. — С завтрашнего дня буду тебя откармливать, — он постучал по костлявым ягодицам и не удержался от смеха, когда почувствовал несильные удары по спине. Тэхён возмутился: — У меня диета! Если я увижу хоть немного жира… — На своем животе, я не вылезу из спортзала еще год. Помню. Тэхён от передразнивания только фыркнул и безвольной куклой повис на плече, пока Субин не донес его до кровати. — Спать или целоваться? — его большие глаза сверкали, в тихом голосе проскальзывало смешливое кокетство. — Как ты можешь одновременно флиртовать и выглядеть так, будто сейчас поднимешь меня на смех перед целой толпой? Тэхён пожал плечами, потянулся к нему руками и, когда Субин наклонился и заполз вслед за ним на кровать, обнял за шею. Он обхватил его бедра коленями, прижал пятками к себе и тихо засмеялся: — Если ты не заметил, мы тут одни. А я хочу тебя поцеловать.