Коммуникации

      Если спросить Джексона, что он презирает настолько же сильно, насколько любит автоспорт, то он без заминки ответит — ебучая жёлтая пресса.              Размытое фото на экране телефона прожигает сетчатку глаза, отпечатывается на ней, мертвенно прикипая полупрозрачной тюлью, сопровождающей Джексона просто повсюду. Затылок жжёт от взглядов, заинтересованно стреляющих ему в спину уже больше недели. А ведь Джексон их даже не замечал до этого момента.              Разумеется, ни один человек не решается подойти спросить напрямую. Они просто смотрят. Кто-то с осуждением или брезгливостью, и его это не удивляет, эти взгляды не беспокоят ни капли. Да и в любой другой момент ему было бы всё равно, кто и какую дрянь там про него настрочил. Люди вокруг меняют о нём своё мнение каждый день — ловушка медийной личности. Потому он и не читает жёлтую прессу о себе, а о ком-то другом — и подавно. МакКуину тоже на неё плевать, так что в этом они сохраняют солидарность и делят общую вуаль неведения. Джексон и об этой новости узнаёт не сам, просто Рамирез присылает сообщение с короткой просьбой посмотреть недавнюю сводку. Поначалу, он даже не удивляется, увидев в заголовке своё имя. Но чем дальше он читает, тем больше осознаёт, в какую задницу он встрял.              Когда на экране прогружается фотография, он понимает, что это конец. Во многих смыслах. И от того больнее видеть, как ярко Маршалл улыбается ему на этой самой фотографии, пока Джексон, забывшись, целует его в щёку. Чертовски херово видеть чужую руку, бережно обхватывающую его шею. И до жути муторно вспоминать то, как было хорошо в тот день.              Настолько, что он позволил себе забыться. И поплатился за это.              Поначалу наступает ступор, затем лёгкая паника, а следом догоняет чувство вины. И ему насрать на себя, про самого Джексона чего только не писали, он успевает привыкнуть к неимоверно быстрому потоку говна, пропускающему живого человека через сито, которое отделяет от личности всё хорошее, освещая самое худшее. Да и если уж откровенно говорить, в самом Джексоне равное количество как хорошего, так и плохого.              Так что да, пусть пишут, что хотят. Свою долю лицемерия и презрения от людей он уже отхватил достаточную, к этому постепенно вырабатывается иммунитет. Его не беспокоят косые взгляды, перемена отношения людей из-за того, что он играет не за ту лигу, в конце концов, в каком веке мы живём.              Но это… это было что-то личное, интимное, только для него и Маршалла, и у них это отнимают из-за одной единственной маленькой ошибки.              Они вообще не обсуждали, станут ли их отношения достоянием общественности. Они просто были вместе, прокладывали путь к пониманию друг друга через кучу мелких трений. Открытие отношений означало кучу проблем, объяснений перед другими людьми. Как будто они им что-то должны.              И ему до жути дурно от того, что он впутывает в это Маршалла.              Джексон проходит по тегу на новостном канале и видит то, от чего губа непроизвольно приподнимается в лёгком оскале. В теле кипит злость, когда он смотрит короткое видео, в котором Маршалла зажимают на выходе с автотрэка. Джексон с грустью отмечает, насколько мутным и непонимающим взглядом МакКуин окидывает репортёров, как не сразу соображает, что происходит и как стоит ответить. Он очевидно устал после тренировки с Рамирез, а мудацкие репортёришки закидывают его вопросами про их с Джексоном личную жизнь, про их связь, строят предположения и догадки. Связывают моменты их пересечения похлеще, чем в каких-то дурацких шоу про теории заговора. Маршалл щурится от вспышек фотокамер, но довольно быстро берёт себя в руки, отвечает на провокационные вопросы, стараясь подбирать слова, которые не смогут использовать против него или Джексона.              Конечно же, он всё отрицает. Разумеется. На все вопросы об их отношениях Маршалл отвечает лишь коротким: «чисто деловые». Из раза в раз. Джексону становится всё понятно. Он его не винит, но горечь, осевшую в горле, побороть не может. Сколько бы он ни сглатывал, ни запивал её энергетиками. Ничего не помогает убрать этот кислый привкус во рту, от которого тошнит похлеще, чем от волнения перед заездом.              Самое отвратительно во всём этом то, что они вдрызг посрались практически сразу после того вечера, проведённого вместе. Просто слово за слово, как часто бывает, и вот они уже долго и со вкусом орут друг на друга. Обычно такие вспышки быстро догорали, потому что Маршалл говорил рациональные вещи, а Джексон наступал на горло своему долбанутому характеру ради него. Как ни странно, учитывая их историю, именно отношения с Маршаллом становятся одним из самых важных аспектов жизни Джексона, определяющих его, как человека.              Но знаете, что тупо? Если сказать честно, то он уже даже не помнит, по какой причине они поссорились. Возможно, снова на почве глупой, беспричинной ревности со стороны самого Джексона. А может, МакКуин снова капал ему на мозги чрезмерно навязчивой заботой. Они всё ещё ищут баланс. Но похоже в этот раз Маршалла допекает настолько, что он не звонит и не пишет ни разу после ссоры. И только сейчас Джексон понимает, что потерял драгоценное время с дорогим человеком. Бред, какой же это всё бред.              Интервью с Маршаллом было опубликовано на следующий же день после их вечерней свиданки. А значит, у него было достаточно времени, чтобы связаться и всё обсудить. Хотя, иногда, конечно, бывали моменты, в которых у них настолько забитые графики, что тут бы постараться выделить время на сон.              Но время друг на друга у них всегда было. Да можно хотя бы эсэмэску черкануть, на кой чёрт тогда Джексон, в принципе, качал себе эти чёртовы мессенджеры? Чтобы Круз задалбывала его мемасиками в личных сообщениях? Ещё чего.              Кстати о ней. Стоит только вспомнить, как вверху экрана телефона всплывает входящее уведомление. Джексон кликает, открывая переписку, и злость от прочитанного разгорается в груди новым витком.              «Если захочешь поговорить — набери, как будешь свободен.»              Вот уж кому не следовало бы лезть. Джексон начинает печатать ответ, попутно подумывая, что Круз уж слишком легко воспринимает новости о связи определённого рода у своего наставника с её самым заклятым соперником. И хоть они в последнее время относятся терпимее друг к другу — это не значит, что Круз стала бесить Джексона меньше. Особенно, когда суёт нос не в своё дело.              «Если мне понадобиться промывка мозгов, то в последнюю очередь я обращусь к тебе, Рамирез.»              Джексон намеревается закрыть чат, но он недооценивает скорость печати назойливой девчонки, и телефон оживает новым оповещением.              «Ха-ха, смешно.»              А затем снова, с небольшой оттяжкой:              «Я серьёзно по поводу разговора. Но если ты не хочешь говорить со мной, то ему хоть позвони.»              Джексон отвечает резко и коротко:              «Это не твоё дело.»              Он блокирует телефон и садится в машину, выезжая с парковки рядом с автотреком. У него несколько предварительных заездов впереди, на носу полу-финал и если он хочет выйти в плей-оф, то времени на подумать и отрефлексировать ситуацию у него в обрез, а на то, чтобы вести бесполезные разговоры и того меньше. Особенно с протеже своего… бывшего парня. Похоже, что теперь так.              Обычно Маршалл быстрее забывает обиды. Джексону идти на контакт после их стычек всегда мешает передавшаяся от папаши-мудака упёртость. А также непоколебимая уверенность в том, что, вот на этот раз, МакКуин уж точно задолбался его терпеть. И какой тогда смысл написывать тому, у кого ты в печёнках сидишь? Зачем пытаться что-то починить, если твоему партнёру это не приносит ничего, кроме дискомфорта? Всё ведь логично.              Телефон оповещает о входящем сообщении. Джексон понятия не имеет, почему вновь открывает чат.              «Не знаю, что там между вами происходит, но Маршалл выглядит так, будто не спал всю эту неделю. А ему ещё меня тренить.»              «Так что свяжись с ним и просто поговорите.»              «Для тебя эта задача за гранью понимания, наверное, но я надеюсь, что ты не такой эгоист, как я о тебе думаю.»              — Вот же тебя пропёрло на попиздеть, — вслух устало сокрушается Джексон, выруливая на дорогу к отелю.              Впереди у него бесконечно задолбавшие встречи со спонсорами, разговор с агентом и ночной перелёт в Бристоль. А спал он в последний раз почти сутки назад. Стоит только вспомнить о заманчиво ожидающей его прибытия кровати в отеле, как набегает широкий зевок.              Джексон кидает телефон на соседнее сиденье, оставив сообщения Рамирез без ответа.              Конечно же, его агент обсуждает с ним именно эту щекотливую тему. Барри мужик, в принципе, неплохой. Не лезет не в своё дело, в отличие от некоторых, даёт советы по существу: как отвечать репортёрам, что говорить на интервью для СМИ, как не нужно себя вести (обязательный пункт, касаемо Джексона Шторма, он, наверное, и в контракте дополнительной строчкой идёт, правкой в самом конце). Джексон поначалу хлопает ушами, больше от усталости, а потом видит взгляд напротив. Барри вздыхает, говорит, что пришлёт рекомендации письмом ему на почту и отпускает отдыхать. Джексон кивает в знак молчаливой благодарности и отправляется в отель, чтобы забыться сном до поездки в аэропорт. Всё же не зря именно Барри продержался дольше всех в качестве его агента.              В самолёте поспать почти не удаётся. Джексон нервно проверяет телефон, а когда понимает зачем, испытывает раздражение, злится на ситуацию и самого себя. На периферии взгляда мельтешит миниатюрная стюардесса, которая узнаёт его почти сразу и всё не решается подойти. В общественных местах его узнают довольно редко, всё-таки, он же не актёр, но если это и происходит, то зачастую в самые неподходящие моменты. Но, вспоминая свой контракт, Джексон вымучивает из себя подобие милой улыбки и даёт девочке автограф, попутно отвечая на пару вопросов.              Телефон вибрирует входящим сообщением и Джексон в один миг теряет любой интерес к фанатке, бурчит ответ и утыкается в телефон. Ему совершенно наплевать, задело её это или нет, потому что он видит имя написавшего ему человека. И его затылок окатывает волной холода.              «Я знаю, что у тебя перелёт. Свяжись со мной, когда заселишься в отель.»              И как бы Джексон не понимал неизбежность этого разговора — она всё равно больно кусает его за задницу.              Пальцы застывают над клавиатурой. Он вдруг понимает, что просто не знает, что сказать. Холодное «ок» звучит так по-дебильному, что он тут же стирает его. А ничего другого на ум не приходит.              Джексон осознаёт, что боится этого разговора, потому что знает, чем всё закончится. МакКуин никогда не шлёт ему сообщения, если дело касается их личного. Он всегда звонит, потому что так у Джексона сужается окно для вранья. Потому что таким способом он пользуется, когда пытается пойти навстречу, чтобы починить что-то, что вдруг сломалось.              Возможно, Маршалл до сих пор злиться на него за ссору. Джексон мог ляпнуть что-то, совершенно не подумав. Иногда (очень часто, не стоит льстить себе) он не задумывается над тем, как могут ранить слова. И потом не помнит сказанного. Ещё одна причина заткнуться и не говорить вообще ничего.              Где-то далеко его психолог неодобрительно покачал бы головой, аккуратно поясняя, что здоровая коммуникация и открытость — это ключ к успеху.              Что ж, очевидно, Джексон в этом не то чтобы силён.              Он откладывает ответ до заселения в отель и забывается сном на вторую половину перелёта.              А после прибытия так и не перезванивает.              На квалификации его дела идут совсем плохо. Джексон даже не успевает заметить, как его обгоняет Круз, как стремительно бампер её машины скрывается впереди. Он пьёт воду, сидя задницей на холодной трассе. Рассеянно дёргает застёжку синего комбинезона, облокотившись на машину. Мысли всё никак не удаётся собрать в кучу. Красной куртки в толпе на Пит-Роуд не мелькает, хотя Джексон и сам избегает её, как огня. Хотя самому себе в этом бы никогда не признался.              Вдалеке Рэй заканчивает разговор с одним из механиков и направляется к нему, качая головой. Он, кстати, тоже ни словом ни обмолвился по поводу сложившейся ситуации. Но если Джексон за что и уважает Реверхэма, так это за его способность отрезвлять в нужные моменты. Как сейчас.              — Если на завтрашней квалификации ты придёшь третьим, то можешь забыть о финале гран-при, — басисто начинает он. — Все твои усилия пойдут коту под хвост, а я посажу тебя кататься кругами на добрый месяц. В придачу подсыплю пару рекламных проектов со спортивными журналами, чтобы жизнь малиной не казалась.              Джексон весь обращается в слух ещё в начале, услышав про возможный вылет перед финалом. Они смотрят друг на друга, и он кивает, поднимаясь с трассы.              — Скажу это только один раз, — говорит наставник, как всегда, предельно серьёзный. Он заглядывает Джексону в глаза и тот видит в них честность.              Рэй кладёт тяжёлую ладонь ему на плечо и продолжает:              — Возможно, тебе сейчас несладко. Жизнь вообще сука несправедливая, уж поверь мне. Но во всём можно разобраться. И если ты не хочешь утонуть в том дерьме, которое сам под себя гребёшь, то советую уже что-нибудь с этим сделать. И желательно, чтобы тебя это в чувства привело, а не окончательно размазало.              Джексон отводит взгляд, совершенно неожиданно чувствуя, как жжёт уголки глаз. Он быстро промаргивается, глядит себе под ноги и снова поднимает взгляд на наставника.              — Я понял, Рэй.              Реверхэм на мгновение теряется. Оно и понятно. Он видел Джексона разным: исполненным злости, желающим что-нибудь разбить, переполненным раздражением, дохрена самоуверенным.              Но вот потерянным — никогда.              — Я тебя отпускаю на сегодня, так что у тебя целый день, чтобы разобраться, — продолжает мужчина, а затем качает головой, обхватывает его затылок, будто хочет вдолбить следующие слова ему прямо в голову. — И на всякий случай говорю, что моё мнение о тебе не зависит от твоей личной жизни. Усёк?              Джексону хочется засмеяться. В голову пробирается воспоминание, о другой руке, но такой же увесистой, о почти идентичной ситуации, вот только тогда он услышал лишь презрительное «пидор», а затем ощутил удар прямо в солнышко. Воспоминание из далёкой, будто прошлой жизни, всплывает в памяти слишком резко.              Рэй дожидается его кивка, и только после этого убирает руку.              Отлично, а теперь проваливай.              Джексон сидит в машине около двадцати минут, тупо пялясь в открытое диалоговое окошко. Вдыхает, быстро выбирая номер среди контактов, и нажимает на кнопку вызова.              Маршалл снимает трубку после пятого гудка, когда Джексон уже порывается сбросить.              — Алло, — коротко отвечают ему с того конца линии.              Джексон открывает было рот для ответа, но не находит его. А затем прокашливается, выдавая максимально пространное:              — Привет.              — Привет, — отвечает МакКуин. По его голосу непонятно, злится он или нет. И это заводит Джексона в очередной тупик.              Они молчат друг другу в трубку добротную паузу, а затем он слышит, как Маршалл устало вздыхает.              — Слушай, я не хочу обсуждать по телефону… всё это, — он почти видит, как Маршалл всплёскивает руками, описывая это огромное «всё», что происходит между ними эти две недели, да и последние полгода в целом. Это «всё» одновременно категоричное и слишком большое, чтобы уместить в себе ситуацию, в которую они оба себя загнали. — Давай встретимся. Рядом с моим отелем есть кофейня. Ты свободен сегодня?              Джексон видит, что в кофейне пусто, когда паркует машину через дорогу. МакКуина он замечает сразу. Тот стоит у входа, выглядя задумчивым и грустным. И Джексону совершенно не нравится быть непосредственной причиной подобного настроения. Он стремительно переходит дорогу по пешеходу, всё-таки дожидаясь зёленого светофора, когда видит, что Маршалл его заметил. Ветер на улице не сильный, но прохладный, а МакКуин стоит в джинсах и в белой футболке. Джексон раздражается быстрее, чем успевает почувствовать, как от нервов трясутся руки.              — Ты почему без куртки? Отборочные в Бразилии тебя до сих пор не отпустили? Октябрь в Бристоле — это тебе не Гояния.              Джексон снимает с себя бомбер и накидывает на плечи Маршалла чисто автоматически. Глупо, ведь они сейчас зайдут в кофейню, там тепло, этот жест совершенно ни к чему, учитывая, к чему приведёт их сегодняшний разговор. Но Джексону самому становится тепло, когда Маршалл чуть покачивает головой, придерживая чужой бомбер на плечах, и улыбается.              Они заказывают кофе и Джексон прожигает глазами свой стаканчик, чувствуя на себе взгляд кристально-голубых глаз Маршалла.              — Я удивлён, что ты всё-таки пришёл, — формально начинает он, даже слишком.              — Ты хотел поговорить, — отвечает Джексон.              — Я думаю, что это нужно нам обоим, — говорит Маршалл, отпивая кофе. — По крайней мере, я очень на это надеюсь.              Джексон всё-таки поднимает взгляд. Маршалл будто бы ждёт мгновение, что он что-то ответит, но ничего не происходит.              — Как прошла четверть финала?              Джексон вдруг громко фыркает, отворачиваясь к окну, закусывает щёку изнутри и, наконец, говорит:              — Давай опустим формальные беседы, Маршалл, и перейдём к сути.              — Оу, а ты знаешь, в чём суть?              — Очевидно, в той жёлтой газетёнке, раз ты игнорил меня больше двух недель подряд.              — Я тебя игнорил?! — вдруг удивляется Маршалл, приподнимая брови, голубые глаза стремительно наполняются раздражением. — Джексон, ты сам не отвечал на сообщения.              — Которые ты решил прислать только вчера из чистой формальности, да уж, спасибо большое.              — Мы поссорились, — пожимает плечами Маршалл, разведя ладони, растерянно водит глазами по столешнице. — Я не знал, захочешь ли ты меня слышать.              Вот так всегда. МакКуин отвечает честностью, а Джексону нечем крыть. Он чувствует укол совести под рёбрами, но встряхивает плечами, обтянутыми чёрной майкой, желая поскорее закончить эту пытку. Если уж отрывать пластырь, то одним махом. Пока этот человек уж совсем не въелся ему под кожу. Но Маршалл вновь его опережает.              — В той ситуации никто не виноват, мы оба забылись, но теперь нам нужно понять, что с этим делать. И к чему мы готовы, а к чему нет.              — Просто скажи это прямо, Маршалл, — обрывает Джексон, наотрез отказываясь заострять внимание на последней фразе.              МакКуин лишь смотрит непонимающе.              — Что?              — Мы оба знаем, что. Так что давай, скажи это. Скажи, что ты хочешь расстаться, потому что теперь все знают, что ты, взрослый и самодостаточный завидный холостяк, выбрал неуравновешенного двадцатипятилетнего пацана с кучей тараканов в башке и совершил ошибку. Что ты не хочешь продолжать, особенно теперь, когда все об этом знают.              Льдистые глаза напротив темнеют, словно в них собирается шторм. Маршалл складывает руки в замок перед собой.              — Ты думаешь, мне есть дело до мнения со стороны?              — А что, нет?              — Именно поэтому мы и поссорились, Джексон. Потому что ты всегда всё знаешь, делаешь преждевременные выводы, а вместо того, чтобы просто сесть и нормально поговорить, ты сваливаешь утром первым же рейсом, не предупредив.              — Ты сам сказал, что видеть не желаешь мою рожу.              — В тот момент! Потому что мы поругались и я был зол на тебя! Почему-то тебе можно говорить сгоряча, но как только это делаю я — мир рушится.              Маршалл откидывается на диван, отводя взгляд к окну. Он стукает ребром ладони по столешнице в такт своим словам.              — Мы с тобой обсуждали это. У нас ничего не выйдет, если ты не научишься говорить о своих проблемах словами через рот. Если ты не можешь доверять мне, Джексон, если ты сам не хочешь того, что происходит между нами, то один я здесь не справлюсь.              Джексон снова чувствует горечь на языке, она никак не связана с кофе, нет. Они с Маршаллом обсуждали его прошлое, проблемы с доверием и людей, которые вечно от него отворачивались. Но использовать это как оправдание становится стыдно. И попросту несправедливо. Грудь стискивает и становится тяжело дышать. Так часто бывает, когда он с МакКуином. По разным причинам.              Маршалл смотрит на него, взъерошенные светлые вихры на макушке ловят лучи солнца, выглядывающие из-за туч, он выглядит устало, под глазами залегли тяжёлые тени. И даже так он всё равно самый красивый человек, которого Джексон когда-либо видел.              — Я здесь не для того, чтобы всё оборвать, а потому что я хочу быть с тобой, — говорит Маршалл. — А ты?              И у Джексона в душе бушует свой личный шторм. Шторм с голубыми глазами, затягивающий так глубоко, что он не в силах противиться ему.              Откровенно говоря, Джексон и не хочет противиться.              Он кладёт свою ладонь поверх чужой, кивает, подтверждая словами:              — Я тоже.              А затем:              — Прости меня.              И после небольшой паузы:              — Я повёл себя, как козёл. Ты этого не заслужил. Я просто…              …испугался. Но Джексону не обязательно говорить это вслух, потому что МакКуин понимает его без слов. И, чёрт возьми, за это он его очень любит. Это чувство в моменте становится настолько сильным, что едва помещается в его, Джексона, теле. Оно больше него, настолько, что он удивляется, как вообще можно испытывать что-то подобное к другому человеку. Это пугает, но и завораживает. До такой степени, что перехватывает дыхание, и нестерпимо хочется проявить жест нежности. Хоть какой-то. Перегнуться через стол и поцеловать он не решается, но обхватывает чужую ладонь обеими руками и прижимает её к губам, на мгновение зажмурившись.              Когда он открывает глаза, то видит во взгляде Маршалла ту же бурю эмоций. И это опьяняет.              Они решают не спешить с подтверждениями для публики, но перестают шугаться по углам, как подростки, и начинают проводить время вместе. Джексон видит, что Маршалл не замечает взглядов вокруг, когда, в Вирджинии, открыто обнимает его на Пит-Роуд. Он широко улыбается, хлопая его по плечу, и гордо смотрит на кубок в руках Джексона. Круз позади показывает большой палец вверх, обещая ему взять реванш в следующем сезоне.              Да, им понадобится ещё много времени, чтобы понять, в каком направлении двигаться, как делать это вместе, на одной скорости. Но он понимает, что дорогу они выбирают одну, а это уже что-то.              Джексон окрылён. Потому что в этот раз он чувствует, что получает кое-что намного более важное, чем все кубки мира.