День памяти

      Шум волн и шелест листьев, как всегда, успокаивали. Возвращали мысли в нормальное русло, забирали проблемы и словно нашёптывали, что всё хорошо. Некуда бежать, нечему больше болеть. Вспомни, потоскуй… и возвращайся к жизни.       Джек вздохнул, перестал настраивать гитару, поднял голову. Прищурился, когда чёлка упала на глаз, коротким движением смахнул её. Взглянул на огромную тень, которую на песок отбрасывал дом. Поставил ногу на ступеньку ниже. Уже не обратил внимания на вновь упавшую чёлку. Наклонился обратно к гитаре.       Звонкий смех раздаётся на всю улицу. Некоторые прохожие оборачиваются. Кто-то недовольно хмурится, кто-то слабо улыбается, покачивая головой, кто-то не обращает внимания и просто проходит мимо. Смех тем временем не утихает, а становится громче, звонче, заразнее.       — Ну что же ты делаешь? — восклицает Ясмин, ни на миг не прекращая широко улыбаться. Высоко вытягивает руку, подпрыгивает, пытается забрать телефон у Джека. — Отдай! Ты ведь высоченный, как дерево! Так нечестно!       Он смеётся следом за ней, но не сдаётся. Продолжает держать телефон высоко, чтобы не дотянулась. Чувствует, как брелок постукивает по костяшке, и это отчего-то вызывает ещё больше веселья. Держит крепко, чтобы не уронить. В конце концов, сам покупал, а она дорожит им.       Обхватывает её талию, прижимает к себе, но телефон по-прежнему не отдаёт.       — Джек Пауло Рафаэл Эрнандес, официально заявляю: вы — ужасный человек! — не прекращая улыбаться, но очень стараясь изобразить возмущение, проговаривает Ясмин. Останавливает попытки забрать раскладушку, приподнимает голову, обнимает в ответ. — Самый ужасный на свете, так и знай!       — Ой, неужели? — однобоко усмехаясь, спрашивает Джек. — Прямо-таки самый?       — Самый!       — Но ты же всё равно меня любишь.       Ясмин делает очень-очень задумчивое лицо, отводит взгляд в сторону. Щурится, изображая глубочайшее сомнение. Поднимает голову ещё, едва ли не запрокидывает. Тянет очень длинное «хм-м-м-м-м», вызывая у Джека приступ смеха.       — Верни телефон — тогда подумаю, — играет бровями. Поднимает ладонь тыльной стороной вниз, водит пальцами в воздухе.       — Удали фотку, — чуть опуская руку, слегка сгибая её в локте, отвечает Джек.       — Хм-м-м-м… — вновь тянет Ясмин, а в следующий момент резко хватает его руку, дёргает вниз, подпрыгивает, забирает телефон и с победным криком отбегает назад. Показывает язык, убирает раскладушку в сумку. — Не дождёшься. Себе оставлю, разглядывать буду. Никому не покажу. Зато будешь знать, что не надо со мной связываться. Так тебе!       Джек улыбается, покачивает головой. Неторопливо подходит, обвивает её талию теперь обеими руками, крепко прижимает к себе, наклоняет голову. Улыбается шире, когда она закидывает руки ему на плечи, потом сцепляет за шеей.       — Я с тобой уже давным-давно связался, — негромко проговаривает. — И ни о чём не жалею.       — И я не жалею, — отвечает Ясмин. — Хоть ты меня иногда и очень раздражаешь.       — Стараюсь.       Она снова смеётся, а он подаётся вперёд и целует её.       Джек вынырнул из воспоминания, проморгался. Тяжело вздохнул, когда понял, что гитару настроить так и не получается. Подумал, что пора уже приобрести новую — эта старушка, кажется, своё отслужила. Можно просто поставить её в спальне. Ради памяти. Пусть будет… Слишком многое с ней связано. Слишком многому была свидетельницей.       Он отстал от струн и просто положил на гитару ладонь. Почти уже вновь погрузился в размышления, когда вдруг за спиной громко раздалось:       — Пап! Па-а-ап! О, я тебя нашла!       Джек обернулся. Улыбка сама собой растянула губы, когда он увидел, как на крыльцо выбежала Яс — так он называл её сокращённо. Недавно они праздновали её двенадцатый день рождения, для которого она захотела заплести кучу маленьких косичек, поэтому теперь они смешно подпрыгивали, когда она быстро двигалась. Это произошло и сейчас, как только она резво села рядом и протянула ему небольшой предмет, оказавшийся какой-то старой фотографией.       Джек приставил гитару к перилам, взял фото, вгляделся. Резко сглотнул, отвёл глаза в сторону, не смог удержать улыбку на губах. Невольно крепче сжал рамку, вновь посмотрел на фото. Не получалось ничего сделать с расползающейся в грудной клетке грустью. В носу засвербило. Отвлёкся, только когда маленькая Ясмин сжала пальцами его локоть. Взглянув на неё, увидел, как она склонила голову набок, с беспокойством смотрела на него.       — Пап, что такое? Мне не надо было фото брать? — сведя брови к переносице, спросила Яс. — Я просто на чердаке лазила. Наткнулась на коробку. Любопытно стало, вот я и заглянула. Не стоило?       — Нет, что ты, — постарался улыбнуться Джек. Опустил свою ладонь на её, чуть сжал. — Всё хорошо.       Очевидно, ответ её не успокоил. Она точно видела, как сменилось его настроение. Придвинулась ближе, прижалась щекой к плечу — всегда так делала, когда хотела поддержать, а слов подобрать не могла.       — Кто это? Ты не рассказывал, — негромко сказала Яс. — Такая красивая.       Джек слабо приподнял уголок губ, перевёл взгляд с каштановой макушки обратно на фото. Там Ясмин, только старшая, смешно улыбалась, крепко обнимала его, запрокинув голову, пока он, глядя в ответ, тоже обхватывал её обеими руками.       Они тогда были нервные и счастливые, еле вырвались из Сефера, когда всей компанией во главе с Мустафой сорвали свадьбу. Билеты в Рио лежали уже на руках, все проверки пройдены, справки получены, но в аэропорт Джек с Ясмин уехали, только когда она убедилась, что Мустафа и его младшая сестра Джари, которую он едва успел спасти от замужества, в порядке. Они вдвоём спешно со всеми попрощались, сели в такси и уехали в аэропорт, где их уже ждала Синди. Каролина заканчивала дела, поэтому обещала прилететь позже, а их быстрее гнала из Марокко.       Джек крепко держит Ясмин за руку, чтобы не потерять в толпе. Усмехается про себя: не успели прилететь в Рио, как уже попали на какой-то фестиваль. Поглядывает на неё: испуганно-восхищённый взгляд, нервная, но удивлённая улыбка, постоянно голова вправо-влево вертится. Он-то привык, уже не обращает внимания, тем более задача сейчас совершенно другая, но наблюдать за её реакцией — одно удовольствие. Замереть бы хоть на мгновение.       Синди вдруг тормозит обоих, хватая за локти. Поворачивает к себе, улыбается. Так же нервно и счастливо, как они. Явно ещё не веря, что вырвались.       — Посмотрите, такой классный фонтан! — кивает подбородком в сторону упомянутого фонтана. — Давайте хоть пару фоток сделаем, а? Если вдруг опять что-то произойдёт — будет что вспомнить.       — Идея прекрасная, конечно, но нам надо…       Джек не успевает договорить, как Ясмин крепче сжимает руку и тянет его на себя. Отворачиваясь от Синди, смотрит на неё, вопросительно и удивлённо вскидывает брови.       — Времени вагон, — встаёт Ясмин на сторону Синди. — Нам же сейчас в отель. Ты сказал, надо убедиться, что всё в порядке, никто не следит за нами и прочее. Потом — в твой дом. Успеем. — Подходит ближе, очень пристально смотрит в глаза. — Ну не упрямься. Не будь букой.       — Букой? — невольно смеётся Джек. — Это что за слово такое?       — А вот такое, — улыбается Ясмин. — Пополняй словарный запас.       Конечно, под таким напором приходится сдаться. Так что спустя пару минут они стоят перед вскинувшей телефон Синди. Ясмин обнимает Джека, запрокидывая голову и улыбаясь, а он обхватывает её обеими руками и смотрит в ответ.       В эту секунду всё хорошо.       — Это Ясмин, — выныривая из воспоминания, ответил Джек. Улыбнулся, когда Яс резко выпрямилась и пытливо посмотрела на него. — Я назвал тебя в её честь. В… память о ней.       — Так она… То есть… — залепетала Яс и даже побледнела. — Я…       Джек крепче сжал её ладошку.       — Тише, тише, детка, не переживай, — ласково проговорил он. — Не переживай. Всё в порядке. — Улыбка стала чуть слабее, но не исчезла. Превратилась в ностальгическую. — Конечно, мне грустно, когда я смотрю на неё. Я очень скучаю. Но это… Мне не больно от этой грусти, понимаешь? Когда смотрю на неё — помню только хорошее. Раньше было больно. Ужасно. Но уже двенадцать лет прошло. Я скучаю, временами становится больно, но… больше не умираю.       — Я поняла, — тихо ответила Яс. Снова прижалась щекой к его плечу. — А что… ну… случилось? Но ты не рассказывай, если не можешь.       Джек вернул взгляд на фото. Сердце сжалось от других воспоминаний. В них больше не было света и радости. Всё выцвело, стало серым, никаким. Там холодно и страшно. Возвращаться туда не хотелось, но и убегать нельзя. Да и, в конце концов…       — Ясмин могла быть твоей мамой, — продолжил вслух свои мысли Джек. Почувствовал, как застыла Яс. — Она не успела. — Выдержал паузу, собираясь с мыслями. — Если начинать сначала… Отец хотел выдать её замуж. Она была против. Они с женихом, которого отец для неё выбрал, выстроили целый план, как сорвать свадьбу. Я был готов помочь. У нас получилось. Мы прилетели в Рио… Первое время было всё хорошо. Почти. Мы ещё боялись, что Кадир, её отец, мог выслать за нами кого-то. Но никого не было. Мы успокоились в итоге. Тогда стало совсем хорошо. А в какой-то момент дела ухудшились. Тогда буйствовал вирус. В Марокко и здесь, в Бразилии. Он передавался через фрукты. И было уже поздно, когда я выяснил, что Ясмин его зацепила…       — Ох, простите, ребята, я сейчас… — сипло проговаривает Ясмин, с трудом поднимаясь из-за стола.       Джек, Каролина и Синди провожают её обеспокоенными взглядами. Он крепко, практически до скрипа, сжимает подлокотники стула, ощущая, как ворочается в груди дурное чувство. Никак не может перестать смотреть на дверной проём, хотя Ясмин уже ушла. Заставляет себя повернуться к девочкам, сплетая пальцы и упираясь локтями в стол. Замечает, что Каролина смотрит туда же, куда смотрел секунду назад он, с тем же выражением лица.       Джек чувствует себя так, словно что-то упустил. Уже давно. Не обратил внимания вовремя, хотя должен был. Обязан.       — Слушайте, вам не кажется, что Ясмин может быть… — разрывая гнетущую тишину, начинает Синди, но Джек и Каролина перебивают одновременно, голос в голос:       — Она не беременна.       Он с шумным вздохом прячет в ладонях лицо, проклиная себя на чём свет стоит. Опускает голову, зарывается пальцами в волосы. Уже выть хочется, побиться лбом о стену.       Всё упустил. Пропустил. Не уследил. Дурак, дурак!       — Надо анализы…       — Поздно уже, — резко обрывает. — Видишь же состояние.       Ну почему он-то вовремя не увидел?!       Внезапно раздаётся грохот. Мгновенно Джек срывается с места, залетает в ванную и видит Ясмин, распластавшуюся на полу. Округляя глаза, падает на колени рядом с ней, тянет на себя. Что-то кричит Каролине, но собственные голос и слова смешиваются в сознании.       Ничего не имеет значения. Только она.       — Оказалось, было не настолько поздно, как я думал, — продолжал рассказывать Джек. Опустил руку с фотографией, перевёл взгляд на омывающую берег воду. — Мы даже смогли поставить её на ноги. Но выяснилось, что есть неожиданное осложнение… Ясмин больше не могла стать мамой. Мы так и не поняли до сих пор, что конкретно оказало влияние, но… факт оставался фактом. По ней ударило это, но в один момент я сказал, что мы можем усыновить или удочерить кого-то. Она только тогда немного ожила. А до этого ходила как привидение, и я ничего не мог сделать. А мысль взять ребёнка прям… оживила. — Он вновь улыбнулся. — Она непременно хотела девочку. И мы всерьёз занялись вопросом. Только потом… — улыбка стремительно сползла с лица, — всё вернулось на круги своя. Она снова заболела. Состояние ухудшилось так быстро, что никто не успел ничего сделать. Моргнули — обморок. Моргнули — больница, потом кома, потом… — Голос упал до хриплого шёпота. — Она так и не очнулась.       Джек из палаты не выходит, а вываливается. Прислоняется к стене напротив, сползает по ней, оседает на пол. Противный писк аппарата, оповещающий об остановке сердца, так и стоит в ушах. Конечно, врачи уже вбежали со всеми нужными приборами, пытаются запустить сердце вновь… но Джек знает: не поможет.       Её уже нет, а этот писк, наверное, будет теперь преследовать всю жизнь. Чтобы напоминать, что её смерть — его вина. Он не уследил, не распознал, недоглядел, вовремя не обратил внимания.       Слышит, как в нескольких сантиметрах от него останавливаются шаги. Поднимает голову, встречается взглядами с Синди, в чьих глазах уже стоят слёзы. Качает головой, не в силах произнести ни слова. Не в силах признать…       — Сеньор Эрнандес?       С трудом переводит взор с Синди на доктора, покинувшего палату Ясмин.       — Да, я.       Уже знает, что услышит. Не готов только. Совсем.       — Мне жаль…       — Прости, что я в таких подробностях рассказываю, — выдержав паузу и ещё не совладав с голосом, произнёс Джек.       Яс выпрямилась и вновь посмотрела на него. Забрала фотографию, положила рядом с собой, обхватила его ладонь своими, крепко сжала. По покрасневшим глазам и кончику носа было видно, что она сдерживала слёзы.       — Всё нормально, пап, — чуть сиплым голосом ответила она. — Рано или поздно ты бы всё равно рассказал. Лучше сейчас. Потом, наверное, было бы тяжелее. Я так думаю. — Едва заметно улыбнувшись поджатыми губами, потянула ладонь к его лицу и смахнула слезинку, готовую сорваться с уголка глаза. — Я взрослая. Со мной можно говорить о том, что у тебя болит. Может, я и не всё пойму, но поддержу. Я рядом.       Джек несколько раз покивал. Улыбнулся, растроганный.       — Что потом? — негромко спросила Яс. — Ты удочерил меня?       — Да, — ответил он. — Через месяц. Она очень хотела, так что я… не стал долго тянуть. Ты была такой малюсенькой… — Надолго замолчал, вглядываясь в её лицо. Протянув свободную ладонь, провёл большим пальцем по щеке. Слегка приподнял уголки губ. — Ты меня спасла. Я так сильно тебя полюбил, что не мог… не жить. Хотя после случившегося мне только этого и хотелось. Больше не жить. Потом появилась ты.       — Я рада, что спасла, — шире улыбнулась Яс. — Теперь у меня есть классный папа. Самый лучший.       Джек усмехнулся, притянул её к себе, поцеловал в лоб. Крепко обнял, прижался щекой к голове.       — А у меня — самая лучшая дочка.       Яс коротко рассмеялась.       Взгляд Джека невольно упал на фотографию. Счастливо улыбающаяся Ясмин вновь приковала внимание. Как и всегда, стало плохо и хорошо одновременно. За столько лет боль притупилась, но не ушла. Вряд ли она вообще когда-то исчезнет. Конечно, всё место в сердце уже давно занимала дочь, но одна часть, особенная, скрытая ото всех, всегда будет болеть. Она ведь опустела двенадцать лет назад, и не заполнишь ничем.       Джек бесшумно и протяжно вздохнул. Тихо произнёс:       — Я очень, очень сильно её любил.       Вместо ответа Яс крепко-крепко обняла его, прижалась щекой к груди.       Они долго так просидели, прежде чем разорвали объятия. Джек чувствовал, что значительно сблизился с Яс, и это тепло, разливающееся в груди, обрадовало его. Как и ощущение, словно отпустил целый поезд, который тащил последние годы.       — Говори со мной, пожалуйста, ладно? — попросила Яс. — Неважно, хорошо тебе или плохо. Говори со мной. Не скрывай ничего.       Джек кивнул.       — Обещаю.       Яс широко улыбнулась. Поглядев на него горящими глазами, робко спросила:       — Пап, а блинчики ещё в силе?       Он негромко рассмеялся.       — В силе.       — Ура! — хлопнула в ладоши она и подскочила. — Тогда пойду всё достану?       — Иди. С мукой осторожно.       — Обязательно! — воскликнула Яс, уже забегая в дом.       Джек вернул фото в руки, провёл большим пальцем по тому месту, где изображена Ясмин. Перестал улыбаться, но в глазах больше не было привычной всепоглощающей грусти. Да, он любил, да, безумно скучал, но его жизнь всё ещё имела смысл. У него была малышка Яс. Их малышка, пусть Ясмин и не успела её увидеть.       От него, к слову, всё ещё очень ждали блинов.       Усмехнувшись, Джек поднялся, захватил гитару и зашёл в дом.       Всё у них будет хорошо.