Спасительный голос

      Он узнал этот голос. Не мог не узнать. С первой же ноты его сердце и разум устремились к ней — госпоже, которой с того рокового шторма принадлежала его жизнь и весь он целиком.       Она смеялась озорно и задорно, поддевала пальчиком его подбородок и смотрела в глаза. — Любишь меня?       Разве мог быть другой ответ, кроме «да»?       А она смеялась заливисто и звеняще. Манила его за собой к кромке прибоя, а он шёл. Наступал сапогами на белую пену нежных волн, спешил к ней. Когда вода полилась в сапоги, он даже не заметил. Да и какая разница? Он шёл в море следом за своей спасительней, владычицей своего сердца, госпожой. Вот уже волны обнимают бедра, а он идёт. Вот уже вода сдавливает грудь, но не всё ли равно? И вот волны облизывают горло, целуют губы, брызгают солью в глаза… но… что с того?       Ему становится так легко дышать под водой, когда она целует его. Так сладко… и… больно… Он открывает глаза и смотрит на свою госпожу. — Любишь меня? — Да… госпожа.       Обращение срывается с губ само. А она довольно улыбается и взмахивает руками, завихряет водные потоки вокруг них обоих, а затем… затем его руки и ноги, и даже грудь оплетают сильные и упругие щупальца. И это… сладко и немного больно. Почти как поцелуй. Его госпожа стремительно плывёт всё глубже, туда, где вода становится чёрной, но он всё так же хорошо видит её белую спину и… волосы? Были же черные… впрочем, не важно. И что спина стала шире, тоже не важно. Важно, что она его госпожа, что он любит её, что его жизнь, сердце и тело принадлежат ей.       Пещера, куда она приносит его, темна, обширна и очаровательно зловеща. Он улыбается. — Любишь меня? — Да, госпожа! — Хорошая рыбка, — смеется она.       Щупальца отпускают его, и он стонет от разочарования. — Что? — В её глазах танцуют смешинки. — Так понравилось?       Он кивает головой, не имея сил передать, как понравилось. И щупальца возвращаются, но теперь они проникают под одежду и он сноровисто пытается содрать себя мешающую ткань. — Не-ет, — она снова смеется, — я сама.       И он дрожит всем телом, ощущая, как нежно гладкие щупальца скользят по его коже. А присоски — ох, эти присоски — изредка крепко целуют в самых неожиданных местах, обещая оставить тёмные следы. Он оглаживает одно из щупалец кончиками пальцев, наслаждаясь невероятно нежной кожей, а в следующий миг его голова мотнулась в сторону от сильной пощёчины. — Нет, плохая рыбка, нельзя. — Я понял, госпожа.       Пузырьки воздуха, серебрясь, убегают от его губ вверх. Он послушно раскидывает руки в стороны. Мимо проплывает белая медуза его рубашки. Когда госпожа успела раздеть его? Он зарывает глаза и снова получает пощёчину. — Кто разрешил тебе закрывать глаза? — Простите, госпожа, — выстанывает он, чувствуя, как слабеют колени.       Она снова смеётся. Её смех совсем другой, но так же прекрасен. Да и вся она целиком тоже. Он смотрит на неё и не понимает, как вообще додумался опустить веки, лишая себя этого зрелища. Его владычица прекрасна, у неё белые плечи, роскошная грудь и бёдра, от которых к нему тянутся такие желанные щупальца. Зацеловать бы каждое, но нельзя. Госпожа против.       Он облизывает губы, и она заинтересованно подпирает щёку белой ладонью с бритвенно-острыми ногтями. А в следующее мгновение перед лицом оказывается одно из щупалец. Рот открывается сам собой, а потом губы растягиваются вокруг нежной плоти. Крошечные присоски дразнят язык. Веки тяжелеют, но он закатывает глаза, не позволяя ресницам сомкнуться — госпожа не разрешала закрыть глаза.       Бедро обожгло рядом поцелуев, и он стонет прямо в заполняющее рот щупальце. Госпожа довольно улыбается. Это восхитительно! Щупальце стремительно покидает рот, и он хнычет, не находя слов, чтобы передать боль потери. Но госпожа добра, она возвращает щупальце туда, где ему самое место. И он не может удержать ресницы. В этот раз за ослушание щупальце хлещет по ягодицам, и от сладкой боли он поджимает ноги. — Нет, рыбка, — смеется госпожа. — Раздвинь их для меня.       Каким-то образом он понимает, что госпожа имеет в виду, и разводит ноги. Щупальца оплетают их, жалят кусающими поцелуями, оглаживают, ласкают. Это так хорошо! В благодарность он пытается огладить языком щупальце во рту. Госпожа довольно щурит глаза. Хорошо.       Щупальца внизу. Сколько их там? Одно оглаживает давно стоящий колом член, второе пережимает яички, ещё одно или даже два, мнут ягодицы, разводят их в стороны и… вот ещё одно. Рот занят, но как удержать от крика? Щупальце настойчивое, но аккуратное. Оно не пускает в ход присоски, когда медленно и мучительно проникает внутрь. Он и не знал, что так можно. И что это… приятно. А ещё немного больно. Ровно настолько, чтобы хотелось ещё. Когда щупальце подаётся назад, он почти воет и умоляюще смотрит на госпожу. Даже если бы рот был свободен, он бы не знал, о чём просить. Потому что в голове пусто до звона, а тело… тело тоже пусто, и это не правильно. Он двигает бёдрами, тянется за потерянным, радуясь довольному смеху госпожи. Госпожа прекрасна и добра, она сжаливается над ним. Щупальце возвращается, раздвигая и заполняя. Он благодарно мычит, ласкает языком крошечные присоски и очень старается не моргать.       Вода сдавливает грудь, каждый вздох требует усилий, как и держать ноги разведенными, но он старается. Бёдра сами подаются на новые толчки щупальца. Или щупалец. Он не может сказать точно, да и неважно это. Улыбка госпожи плывёт, а потом становится темно. В этой тьме он чувствует, как содрогается тело в небывалом удовольствии. Тьма становится непроглядной, и он теряет себя в ней.