White feathers

Кроули развязал старомодную клетчатую бабочку, расстегнул жилет и рубашку, дернул вниз идеально выглаженные брюки. Капроновый пояс сполз под живот, а резинки чулок врезались в полные бедра… однако Кроули не замечал столь несущественных недостатков. — Ангел… — выдохнул он. — Тебе нравится? — щеки Азирафаэля порозовели, он спрятал взгляд. — Очень, — Кроули отошел на несколько шагов, чтобы оглядеть его целиком. Мягкие, почти женственные, округлые очертания его тела. Нежная полупрозрачность черного нижнего белья и чулок. — Ты выглядишь потрясающе… Настолько, что я хотел бы стать этими вот трусиками, — выпалил Кроули, все-таки ловя, как бабочку в сачок, удивленный взгляд. — Зачем? — Чтобы касаться твоей кожи днями напролет, — хищно облизнулся демон. Азирафаэль томно улыбнулся, прикрывая небесную лазурь глаз белыми облаками ресниц. Обыкновенно спрятанные крылья распустились, точно бельгийские астры за спиной, дрожа от волнения. Такие красивые, без единого черного пятнышка. — Ангел мой, покрутись, пожалуйста, — мягко попросил Кроули. Азирафаэль подчинился, осторожно переступая босыми ступнями. Ах эта большая бледная попочка, что так приятно покрывать беззастенчивыми поцелуями, пока Азирафаэль хнычет и зарывается лицом в подушку. Не выдержав демонического взора, две задние лямки пояса соскакивают с чулок, безжизненно повисая вдоль тела. — А теперь прогнись в спине… вау, — от такой сочности у Кроули захватило дух, сердце его телесной оболочки точно сделало мертвую петлю на американских горках, — Поставишь ножку на диван? О, Боже блять правая! Азирафаэль кокетливо повел плечами, бездумно поглаживая себя сквозь полиамидную сетку, обтянувшую пухлые ножки. Повинуясь изящному взмаху жилистой руки, остальные две лямки спрыгнули с чулок, и ангел судорожно вздохнул. — Кроули… Плоть, эта жалкая человеческая плоть, что как на вешалке поначалу болталась на его душе, накрепко приросла к ней и приносила Азирафаэлю больше наслаждения, чем даст благолепное эфирное существование на небесах за всю гребанную Вечность. Она грелась в лучах солнца, она танцевала, спала и ела, она наполняла его неведомой другим ангелам жаждой. И в отличие от них демон Кроули прекрасно его понимал, нередко становясь причиной новых — исключительно бесподобных — переживаний. Трусики сами собой заскользили по чувствительной коже ног, выбивая стон из груди позирующего на диване Азирафаэля. Пожар, адский пожар вспыхнул в груди ангела - хотя, говорят, в Аду сыро, но кто их слушает? — Раздвинь коленки, дорогой. — Да, Кроули, — крылья, теряя перья, распластались по спинке дивана, ноги разъехались, демонстрируя поросшую белоснежными волосами промежность. Пояс расстегнулся и свалился на пол, позволяя животу расправиться. Зрачки змея-искусителя расширились, как у заметившей добычу кошки, став практически круглыми. — Сними с себя это, — острый подбородок указал на лиф без лямок. Не утруждая себя возней с крючками, Азирафаэль щелкнул пальцами, оголяя грудь. Когда ангел седлал Кроули, она свободно свисала и покачивалась, становясь еще больше, возбуждая его до зуда в крыльях. — Сожми их, — затаив дыхание, Кроули смотрел, как херувим смущенно комкает свои сисечки, — Умопомрачительно. Шесть тысяч лет хлопот со смертными нисколько - да и с чего бы? - не научили Кроули терпению. Не дождавшись, когда Азирафаэль расправится с чулками, он свалился перед диваном на колени, самостоятельно скатывая их с ног ангела. — Можно дотронуться? — демон показал на сильное, с полтора-два человеческих роста крыло. Азирафаэль кивнул. Подушечки легонько пробежались по внутренней стороне крыла, и сколько бы раз они это не проделывали, ни одного из них не убило, не ударило током, не обожгло. Доверчиво трепеща, перья легли на подставленную ладонь, и Кроули заурчал от удовольствия, деликатно целуя их да расправляя собственные крылья, вороные. Азирафаэль коснулся угловатых черных перьев вторым крылом, их первостепенные маховые проделись друг сквозь друга, сплелись в гармонии клавиш пианино. Тикали часы. Потрескивало и ложилось параллельно полу пламя свеч, сносимое их общей, напоминающей напряжение самой-первой-грозы аурой. Всевышняя оглушительно молчала. Азирафаэль склонился, целуя Кроули. Выпустив белое крыло, пальцы прижались к полной ляжке. А затем, когда они нацеловались, к ним присоединились губы. — Покажи мне свой запретный плод, — промурлыкал Кроули, помогая Азирафаэлю упереться пятками в диван. Поцелуй, терпкий и горячий, грешный в самом лучшем смысле этого слова, вынудил ангела хрипло вскрикнуть. Свечи потухли, лишь золотые, как вино, как само искушение глаза демона светились в темноте. — Еще, — всхлипывает ангел, поглубже забираясь пальцами в рыжие волосы исчадия Ада. Тонкие губы снова легли на лоно, нежно лаская, снова и снова, пока не начали дрожать колени. Целовать, прикрыв от удовольствия глаза, забыв обо всем, о грядущем Апокалипсисе, о различиях и сторонах, о разодранных в клочья ангелах и демонах, уличивших их в связи друг с другом. До истомы довести эту прекраснейшую из Божьих тварей, что сейчас так открыто, так беззащитно выстанывала его имя. Его ангел расслабился, позволяя вылизывать себя так глубоко, как захочется свободно удлиняющему свой змеиный язык Кроули, это совершенное, чувственное, не брезгующее земными наслаждениями существо, от любви к которому у демона то и дело прорастали белые перья, что он, словно молодящаяся женщина средних лет седые волосы выдергивал из вздрагивающих от боли крыльев. — Не надо, — как-то прошептал Азирафаэль, застав его у зеркала, — Не надо, — припадая губами к маленькому белому перышку на сгибе крыла. И он его оставил. Черт возьми, будь что будет, он оставил его. Смотря херувиму в глаза, подчиняясь мягкой силе его рук, затаскивающих на диван, на дрожащее в агонии чувств тело. Их крылья спаялись друг с другом, словно у сражающихся не на жизнь, а на смерть лебедей. — Я люблю тебя, — прошептал демон, целуя ангела, познавая его тело, как Адам познал Еву, как Каин - Авану, а Енох - Адни. Или, скорее, как жители Содома и Гоморры, которых Господь за грехи утопила в пламени. «Воистину, пути неисповедимы Твои, » — передернул плечами Кроули, забываясь в Азирафаэлевых глубинах. Разве пол так уж важен? Кроули никогда не понимал этих библейских заморочек. Важна поддержка Азирафаэля, его светлая, но никогда не обжигающая высокомерием и ханжеством душа, его гибкость, его мягкость, его славная, всепрощающая улыбка. И, конечно же, стоны, когда Кроули медленно входит во взмокшее от исступления тело. — Ой, как хорошо… ой, как хорошо, Кроули! — Быстрее? — Ах, да, быстрее, Кроули, прошу, да! Херувим выгнулся в его руках, выдыхая молитвы, но не Ей, а Кроули, трахающему Азирафаэля до скрежета зубов, до ангелочков в глазах, до раскаленного и тающего нимба. — Вопиющее святотатство, — хмыкнул демон, как можно более грязно всасывая в себя его рот. Ангел и демон содрогнулись, Кроули сделал несколько непроизвольных толчков, окончательно изматывая их обоих. Пожирая энергию сверхъестественно яркого оргазма, свечи вспыхнули и сгорели до основания, превратившись в дымящиеся восковые лужи. — Еще одно белое перо! — восхищенно ахнул быстро опомнившийся Азирафаэль, — Прошу, оставь его! Тебе очень идет. Недоуменно окинув взглядом свои крылья, Кроули тоскливо вздохнул. На предплечье левого красовалось абсолютно белое перышко. «Хастур убьет меня». — Хорошо, — шепнул он, целуя довольного ангела в лоб.