***
Вэш спит урывками: то погружаясь в дремоту, то выплывая из неё на волнах боли и гипнотических звуков буйствующего снаружи песка, колотящегося в окна. Дневной свет по-прежнему не проникает в комнату. Ничто не указывает на течение времени, кроме растущей горы окурков в уже переполненной пепельнице.***
В следующий раз он просыпается предположительно ночью: комната утопает во мраке. Голова раскалывается, во рту сухо. В темноте комнаты силуэт восседавшего на второй кровати Вульфвуда проступает бесформенным очертанием рук и ног. Облокотившись спиной о стену, он ни спит, ни курит, а просто сидит с опущенной на колени головой. Вэш принимает вертикальное положение, уже чувствуя, как рана на боку затягивается. Вульфвуд поднимает голову. — Просто ищу воду, — бормочет Вэш. Не проронив ни слова, Николас встаёт со своей кровати и приносит ему флягу. Он протягивает сосуд воды, но пальцы на нем не разжимает, когда говорит: — Я думал, ты умрешь. Вэш улыбается. Это уже на уровне рефлекса. — Не смей, — в комнате слишком темно для того, чтобы Вульфвуд мог разглядеть его лицо, так же как и Вэш не мог различить его. — Не смей смеяться над этим. Улыбка стирается с лица. Одетый все в ту же грязную рубашку, Вульфвуд стоит настолько близко, что от него можно уловить запах табака, крови и песка. Вэш берет чужую руку и прижимает ее к своей груди, где под металлом и застарелыми шрамами бьется сердце. В глазах напротив тлеет голодный огонек, который тут же прячут в отведённом взгляде. У Вульфвуда потряхивает руки от жажды получить больше, но и от страха того, что может произойти, если он попросит. Эти желания — зависимость, от которой невозможно скрыться; игра, в которую опасно им играть. Хотеть чего-то большего — за гранью эгоизма, при этом зная, какую цену придётся заплатить. Взаимная связь, партнёрство, близость — все это обречено закончиться одной лишь кровью и насилием. — Чувствуешь? — говорит Вэш. — Живой. Позволив себе на секунду задержать руку на его груди, Вульфвуд отнимает ее. Он выглядит таким потерянным: мужчина, разрывающийся между желанием и гневом. — Ложись спать, — бросает он в ответ. Вернувшись к своей постели, он ложится и отворачивается к стене.***
Когда Вэш просыпается на следующее утро, Вульфвуда нигде нет, как нет и единого признака его пребывания в комнате кроме повисшего в воздухе смолистого дыма. Снаружи пыльные потоки продолжают обрушиваться на оконце с той же силой, что и днём ранее. С коротким скрипом распахивается входная дверь, и в вихре песка в комнату влетает Вульфвуд, увешанный покупками. — С возвращением домой, милый! — говорит Вэш с наигранным очарованием, за которой пытается скрыть свою стремительно растущую тревогу. Даже не удостоив его вниманием, Вульфвуд бросает бумажный пакет в изножье кровати. Потянувшись к нему, Вэш обнаруживает, что тот доверху набит пончиками. — Ох, — приходит в неподдельный восторг Вэш, сразу же наполовину набивая ими рот. — Спасибо! — Просто у них немного завалялось, — говорит Вульфвуд. — Не надумывай себе.***
Между тем безразличная к своим утратившим покой пленникам, буря продолжала бушевать. В разгар непогоды за неимением ничего лучше, Вэш пытался всячески развлечь себя: раскладывал пасьянс, чистил револьвер и отжимался, считая, сколько раз он сможет это сделать на одном, двух, и затем трёх пальцах. Варясь в своих мыслях, Вульфвуд сидел в углу, курил и почти ничего не говорил. — Дай мне одну, — в конце концов выдаёт Вэш, когда понимает, что ни минуты больше не выдержит эту увлечённую трескотню по радио, вещающую о сильнейшей буре в регионе за последние пятьдесят лет. В ответ Вульфвуд так таращится, словно ему только что предложили сыграть в покер на раздевание. Он пододвигает стул к окну, чтоб равнодушно уставиться в кипящее за ним серо-коричневое пыльное нечто, и Вэш почти готов рассмеяться от того, как мужчина опирается на стену: одна рука неуверенно балансирует над подоконником, словно он готовится выпрыгнуть наружу при малейших признаках изменения погоды. — Одну?.. — Вульфвуд кивком указывает на сжатую в ладони пачку сигарет. Вэш кивает. — Они мои. — Но куплены на мои деньги. Вульфвуд закатывает глаза: — Не собираюсь я тебе их давать только ради того, чтоб ты ими подавился. Пустая трата. Правда в том, что благодаря — и вопреки — лекциям Рэм о вреде курения, Вэш делал это довольно долго. В своё время, сигареты (как и нескончаемый сухой кашель от них) ощущались как приятный бунт против бессмертия. Он не говорит Вульфвуду. Вместо этого призывно сжимает и разжимает протянутую ладонь. — Ни за что, — Вульфвуд убирает пачку обратно в карман. — Ладно, — через натяжение в заживающей ране, Вэш подаётся вперёд и вытягивает у него изо рта тлеющую сигарету. Порох, кровь и холодный сухой воздух — так ощущается эта дешёвая марка сигарет, которую он уже курил однажды, и у неё такой же вкус как у пустынных глухих ночей, проведённых в одиночестве. Вэш делает глубокую дурманящую затяжку и передаёт зажатую меж пальцев сигарету обратно. Вульфвуд смотрит на неё как на бомбу. — Это все, чего я хотел, — говорит Вэш. — Забирай, если не хочешь тратить ее впустую. Скольким в этот момент Вэшу стоит не расхохотаться от нелепой смеси раздражения и похоти на его лице. Вульфвуд зажимает сигарету большим и указательным и кладёт ее обратно в рот и делает затяжку, пока Вэш наблюдает за его движущимися над губами пальцами. Под кожей цветёт гамма чувств от знакомой дрожи зависимости до предвкушения губительного удовольствия и потакания своему запретному желанию.***
С опустившейся на город ночью, Вульфвуд оставляет свой пост у окна. Вэш ожидает услышать как тот пройдёт до соседней кровати и рухнет на неё, но вместо этого чувствует как матрас прогибается под тяжестью чужого тела, когда Вульфвуд ложится рядом. Под покровом мрака Вэш поворачивается к нему лицом. Они лежат вместе, укутанные безмолвием комнаты. Робко, словно боясь напугать, Вульфвуд протягивает к нему руку, и так же неуверенно кладёт ее на талию — прямо над тем местом, которое прошила пуля. — Болит? Большинство нервных окончаний в теле Вэша находились глубоко под изрубцованной тканью. Ему уже давно ничего не причиняло боли за исключением свежих ран. — Больше нет. Он чувствует скользящие под край рубашки ищущие пальцы, что аккуратным движением очерчивают края раны, разграничивая тупое давление и неодолимое влечение. Вэш пытается сдержать дрожь. — Останется шрам? — такой глупый вопрос от человека, жившего в мире насилия. — Всегда остаётся. Среди непроглядной темноты он скорее чувствует, чем видит как мужчина подаётся ближе. Притворившись, будто резко зачесался нос, Вэш в последний момент уворачивается, склоняет голову, чтоб губы Вульфвуда коснулись только его лба. Абсолютно глупая нелепость, но это все, что у него есть. Вульфвуд тут же останавливается: — Если не хочешь, — вздыхает он, — то просто скажи. Я слишком устал для этого. — Прости, — робко улыбается Вэш в ответ. — Я знаю, что ты себе вообразил, будто спасаешь меня от чего-то, — говорит он. — И потому прошу перестать это делать. Я не какой-то тупой пацан, который верит в долго и счастливо. Не важно, оттолкнёт ли он Вульфвуда или примет его — это все еще эгоистичный порыв. Он тоже не верит в счастливый конец, во всяком случае не в своей истории, но между желанием и знанием — пропасть. — Прости. — Да пофиг, — цокает Вульфвуд, перекатываясь на спину. — Хочу курить. Жизнь не дает вторых шансов. Вэш не дурак, он понимает это. Их общее желание - отражение одной и той же порочной потребности, что под кожей расползается болью, голодом, желанием насилия. И когда внутри случается коллапс, Вэш рвётся за ним быстрее, чем тот успевает увидеть или среагировать. Он седлает бёдра Вульфвуда, следя за его поднимающейся и опадающей в неровном дыхании грудью — словно у пойманного зверька. Он сжимает руки Вэша до звенящих жил, пытаясь того остановить. — Я же сказал тебе, Лохматый, — в сердцах рычит Вульфвуд, чей голос резонирует в груди Вэша. — Я не хочу играть в эти игры. — Это плохая идея, — Вэш бросает вызов неотвратимой кульминации, но совсем неубедительно даже для собственных ушей. — А кому не насрать? — гулко и совсем не весело смеётся Вульфвуд. И тогда Вэш наклоняется к нему для поцелуя, в котором нежности и трепету не остаётся места. Они сталкиваются зубами и Вульфвуд напористо кусает его шероховатую нижнюю губу, короткими ногтями крепко цепляется за спину, ощутимо царапая ее. Отстранившись, Вульфвуд меняет их местами, переворачивая Вэша на спину, и начинает прокладывать дорожку горячих поцелуев вниз по нежной шее, оставляя след на изгибе его ключицы. Вэш впутывает пальцы в волосы мужчины, а другой рукой сжимает простыню, пока его придавленное к постели тело выгибает навстречу ощущениям. Согнув ногу в колене, он ищет прикосновение и опору, которые Вульфвуд даёт ему и льнет сильнее. По щекам Вэша начинают скатываться слёзы, которые сцеловывают голодно и жадно со страстью заплутавшего в пустыни путника, нашедшего спасительный оазис. Вульфвуд скользит рукой за кромку штанов и поглаживающим движением мажет смазку на его горячей плоти. Вэш поджимает ногу, отчаянно нуждаясь быть как можно ближе. Вытянув обратно руку, Вульфвуд прижимает влажные пальцы к губам Вэша, который жадно принимает их и пропадает во вкусе собственной смазки и скольжения напротив. Он так глубоко желанен — Вэш утопает в этой мысли в ритме их несдержанных движений; он поддержан, принят и каждой своей частичкой поглощен.***
Когда они просыпаются на следующее утро, впервые за последние дни ясно; слепящий солнечный свет разлит от самого окна до кровати. Рядом стойкое тепло от тела Вульфвуда успокаивающе согревает бок. Сам он не удосуживается даже открыть глаза, стоит Вэшу слегка сдвинуться, только лениво руку перекидывает через него и сильнее зарывается лицом в подушку. Вэш смеётся и тогда он приоткрывает один глаз, зыркая на того: — В чем дело? — спрашивает Вульфвуд. — Ещё слишком рано. — Буря утихла. Открыв оба глаза, он выглядывает через плечо Вэша в окно: — Ну только посмотрите на это, — говорит он. — Прекрасный день!