Когда черное, как смоль, небо затянуло грозовыми тучами, а воздух пропитался запахом озона, весь город покрыла мгла, освещавшаяся лишь частыми яркими вспышками молний. Среди ночи из всех зданий в центральном квартале только в пустом концертном зале при городской консерватории горел тусклый свет, едва пробивавшийся на улицу через маленькие окна под потолком. Статная фигура быстро перемещалась по сцене под стук каблуков, сопровождавшийся барабанной дробью тяжелых капель дождя. Проворные тонкие пальцы скользили по струнам, из которых смычок выжимал душераздирающие звуки сонаты, то легко ведя мелодию, то грубо, словно острым мечом, отрезая каждую ноту. Дама кружилась с закрытыми глазами, продолжая свой ход без единого изъяна даже когда приближалась к самому краю, где любой мог бы потерять равновесие. Она в поразительной точности знала габариты и все мельчайшие неровности сцены, потому так уверенно перемещалась по ней вслепую. На ее лице, кроме слегка сведенных к носу бровей, не было ни единой эмоции, показывавшей, насколько глубоко она пропускала через себя характер то грубой, почти не свойственной скрипке, то тревожной мелодии. В быстром темпе доиграв последние аккорды и резко оторвав смычок от струн, дама раскинула руки в стороны перед залом точно под раскат грома, так громко слышимый из открывшихся в тот момент дверей. Стоя с приподнятой головой и удовлетворенно прикрытыми глазами, едва дыша, она ловила тонкие нотки мнимого послезвучия мелодии, эхом отдававшегося от стен зала с идеальной акустикой. Глухой звук закрывшейся деревянной двери перебил едва уловимый, ласкающий слух звон.
— Так вот, куда Вы уходили каждую ночь... — трепетный шепот, словно лезвием, рассек воздух.
— Блэйди, так сложно войти на пару секунд позже? — она приоткрыла разочарованные прерванным удовольствием глаза, пронзив мужчину взглядом, от которого он всегда начинал растерянно изучать интерьер. Кафку было невозможно довести до открытого выражения гнева, но один ее взгляд показывал достаточно, чтобы можно было понять, когда собеседник переходил черту. Именно его и поймал стоявший у дверей мужчина, прекрасно понимавший, что сам загнал себя в ловушку.
Дама изящно спустилась по лестнице со сцены и, оставив скрипку на одном из сидений первого ряда, направилась к Блэйду, попутно натянув перчатки, взяв смычок в одну руку и став постукивать им по ладони другой.
— Если ты еще хоть раз позволишь себе отнять у меня те драгоценные секунды блаженства, которые мне столь редко удаётся выловить, я вставлю в тебя этот смычок и сыграю «Полет шмеля» так, что ты больше не сможешь сидеть, — Кафка с милой улыбкой произносила каждое словосочетание, словно шутя, но мужчина знал, что чем безмятежнее выражение лица напротив – тем серьезнее намерения эгоцентричной дамы. — Бери скрипку и за мной. И да, оставишь на ней хоть пятнышко – будешь вылизывать, пока язык не сотрется.
— Вы-лизы-вать..?
— На мне цветы не растут, уважаемый, для чего так сверлить меня взглядом? — Кафка с легкой издевкой вздернула брови.
— Вы, право, слишком уж благосклонны ко мне, — Блэйд, подойдя к передним сиденьям, взял инструмент и провел пальцем по воздуху в паре миллиметров от деревянной поверхности, наблюдая за чужой реакцией.
— Ого... Не думала, что ты так мечтаешь вылизать до блеска мою скрипку.
Мужчина, услышав это, отдернул руку от инструмента, чуть не подавившись слюной от неожиданности. Проследовав за Кафкой, потушившей свет в зале, он оказался в темном коридоре, вдоль которого по правой стороне было несколько комнат.
— Куда мы и-...
— Тш-ш-ш... Не сотрясай напрасно воздух, — дама открыла дверь с ключа и включила свет в комнате. Пройдя вглубь и жестом указав Блэйду зарыть дверь, она села в офисное кресло, стоявшее посреди комнаты, и оттолкнулась, доехав на нем до стены, где располагался стол.
— Все не смел спросить, для чего мы остановились в этом городе? — мужчина присел на табурет у того же стола.
— Хотела повидаться с одной персоной. Пятнадцать лет назад, когда я была совсем юной, меня хотели выгнать из этой консерватории, — Кафка элегантно потянулась, закинув ноги на стол и слегка откинувшись на спинке стула, — но я их опередила.
— Вас хотели выгнать..?
— Понимаешь ли, в таких заведениях у людей совсем нет вкуса и они избирают овец из стада. Для них идеал – безошибочная игра по нотам, даже темп, да просто все по этим чертовым нотам и ни капли свободы!
— Никогда бы не подумал, что Вы...
— Плясала под чужую дудку? А этого и не было, я же не Химеко.
— Кто-кто?
— Мы попали в одну группу на первом курсе. Не сказала бы, что эта особа мне приглянулась, но наблюдать за ее сосредоточенным лицом, пока она часами мучила изможденный ее игрой инструмент, было забавно. Ах, но сколько бы она ни пыхтела... Ей всегда было далеко до меня.
— И это кому-то не понравилось.
— Я всегда перестраивала мелодию на свой лад, коим образом она звучала в разы живее. Комиссия прекрасно знала это, потому за месяц до экзамена меня поставили перед фактом: либо я играю четко по нотам, либо двери консерватории закроются для меня навсегда. И вот, на экзамене, когда Химеко еще выступала, я вышла на сцену и перебила своей игрой ее оставлявшую желать лучшего пытку струн смычком. Я пыталась донести это чувство прекрасного, которое в консерватории нагло растаптывали, но не до жюри, а до нее. Видел бы ты, с какой злостью несколько членов комиссии вскочили с мест... Ты такой напряженный, расслабься, — она ткнула сидящего напротив мужчину смычком в живот, заставив того сглотнуть, заерзав на стуле. — Химеко стояла рядом, как вкопанная. Несмотря на шум, который подняли критики, я продолжала играть, а закончила так, что в консерватории меня возненавидели все. Как только из-под смычка со струны сорвался последний звук... Ах, сейчас ты явно не в состоянии воспринимать такие речевые обороты... — Кафка медленно водила кончиком смычка по животу Блэйда, вырисовывая на нем узоры и наслаждаясь бегающими глазами на порозовевшем лице напротив, которое изо всех сил старалось сдерживать эмоции. — Я взяла ноты, с которых играла Химеко, и разорвала их напополам. А потом еще напополам... И еще... — дама с каждым словом аккуратно тыкала смычком все ниже и ниже. — Пока в итоге не разорвала их в клочья, — добравшись до низа живота, она вдавила в него наконечник, заставив мужчину едва не кряхтеть. — Не дожидаясь ни единого слова в ответ, я спрыгнула со сцены и ушла из зала, подбросив обрывки в воздух. Не знаю, что там было, но, судя по звуку, один из них влетел кому-то в лицо.
Казалось, Блэйду было уже не до рассказа. Он пытался сконцентрироваться на речи собеседницы, но ее пытка смычком пробуждала развратные мысли, из-за чего мужчина избегал прямого взгляда в глаза, неосознанно изучая чужое тело.
— Блэйд... Мои глаза выше.
Заметив, что реакции не последовало, она начала стягивать перчатки.
— Кажется, ты хочешь, чтобы я...
— Нет-нет!
— О, неужели ты слушал меня? А ну-ка, чей это кабинет?
— Вы не говорили.
— Тыкать пальцем в небо с такой уверенностью... Глупо, но верно, — Кафка улыбнулась, потянувшись к ящику в столе. Достав из него несколько листов с нотами, мельком пробежавшись по ним взглядом и отбросив в сторону, она поднялась с кресла и удовлетворенно вздохнула. — Вечером мы покинем город, но перед этим еще заглянем сюда.
— И все-таки чей это кабинет?
Кафка хитро подмигнула в ответ.
***
Вечером концертный зал был забит. Несмотря на предупреждения, что все билеты распроданы, народ ломился в двери, садился в проходах и толпился у выхода из зала. Кафка и Блэйд, успевшие выкупить неприметные места у края, молча ждали начала, наблюдая за давкой у входа и общей суматошной атмосферой. Когда двери захлопнулись и везде погас свет, публика моментально замерла в ожидании. Судя по глухим шагам, доносившимся спереди, на сцену вышел оркестр. Когда однотипный шум разбавился громким стуком каблуков, на сцену направили свет, осветив им статную фигуру в белом концертном платье с черной накидкой, медленно спускавшуюся со сцены по лестнице. Весь зал мгновенно заполнился шепотом, в котором через слово слышалось до боли знакомое Кафке «Химеко».
— Это... Та самая..?
— Именно, Блэйди, — дама взглянула на листок с программой, — но не восхищайся раньше времени, ведь скоро начнется НАСТОЯЩЕЕ шоу. Где-то так с четвертого номера...
— Вы не упоминали, что она стала дирижером.
— Я даже знаю, каким способом она поднялась по иерархической лестнице консерватории, но о подобном в таких местах вслух не говорят.
Красноволосая дама демонстративно развернулась к сцене, словно совсем не замечала публику, и, вскинув руки, дала оркестру знак приготовиться. Уже через несколько мгновений зал заполнился пленяющей мелодией.
— Неплохо-неплохо... Четко по нотам. Все, как учили, правда, дорогая? — шептала Кафка с выражением предвкушения блаженства на лице.
Выждав еще два номера, она незаметно проскользнула вдоль стены за кулисы. Взяв скрипку и жадно вдохнув запах старой древесины, коим веяло от пола на сцене и шкафов, стоявших в самом углу, дама тихо прошла к середине, встав за плотной бордовой шторой и ожидая начала следующей композиции. Когда долгожданное произведение, которое Кафка каждую ночь наигрывала в этих самых стенах последнюю неделю, наконец, наполнило своим неповторимым звучанием зал, она стала ожидать заветного затишья в середине номера. Как только весь оркестр стих, а единственная скрипка стала тянуть высокую ноту, постепенно растворяя чарующий звук в воздухе, Кафка, прикрыв глаза и в наслаждении на секунду прикусив губу, откинула штору в сторону смычком и ловко перехватила мелодию у оркестровой скрипки, став ходить между музыкантами и косясь на шокированную Химеко удовлетворенным взглядом через полуприкрытые веки. Спектр эмоций оркестровых исполнителей был еще обширнее, чем у зрителей: некоторые из них восхищались, узнав Кафку, кто-то продолжал смотреть в ноты, делая вид, что ничего не происходило, а оставшиеся либо молча наблюдали за девушкой, либо растерянно смотрели в зал, либо тихо возмущались столь дерзким поступком. Зрители в зале начали вставать с мест в попытках уследить за каждым изящным движением скрипачки. Через несколько минут, которые публика запомнила на всю жизнь, дама фирменно раскинула руки после того, как последняя нота вырвалась из-под смычка под бурные аплодисменты и восторженные выкрики зала.
— Никакие овации не сравнятся с тем идеальным послезвучием, которым мне так редко дают насладиться... — проговорила она себе под нос, медленно подходя к не верившей в происходящее даме напротив, стоявшей, как вкопанная, и с долей горечи рассматривавшей фигуру, представшую перед ней. — Химеко. Верно? Дирижерчик по блату или... По беспорядочным связям? — она провела смычком от подбородка девушки до конца разреза на груди, слегка оттянув его вниз. — С таким богатством я больше склоняюсь ко второму варианту.
— Кафка... — вырвалось у красноволосой, заметно стиснувшей зубы.
— Нечем крыть, дорогая? Жаль... Я думала, ты изменилась. Может, хоть простенькую мелодию без нот сыграешь, а то что-то совсем грустно на тебя смотреть, — дама протянула Химеко скрипку. — А, нет, ты же ее залапаешь. К тому же, откуда мне знать, в чем руки у такой скрытной натуры... Но все-таки хорошо, что ты осталась той же Химеко, которую я знала пятнадцать лет назад. Стеб над тобой доставляет мне все то же неописуемое удовольствие, — Кафка легонько ударила смычком особу напротив по кончику носа, после чего спустилась со сцены. Обойдя Химеко, нагло улыбнувшись ей и сощурив глаза, она победно направилась вверх по лестнице, жестом позвав Блэйда за собой.
— Что, твой верный песик? — Химеко повысила голос, развернувшись со скрещенными на груди руками к уходившей Кафке.
— Действительно, верный. Не кидается лизать каждого концертмейстера, который попадается на глаза, чтобы тот позволил поиграть с ним, — дама, не оборачиваясь, распахнула деревянные двери концертного зала.
***
Стоя на набережной и облокотившись на перила, Кафка удовлетворенно рассматривала отражавшиеся в воде огни вечернего города, подставив лицо прохладному ветру и изредка поглядывая на задумчивого Блэйда.
— Обычно ты разговорчивее.
— Даже не знаю, как описать то, что я ощутил там, в зале...
— А тут и не нужно знать. Это чувство неописуемо. Для каждого оно разное, но эффект один и тот же.
— Вы ведь не просто так прервали концерт именно на том произведении? Оно для вас что-то значит?
— Эта мелодия стала для меня символом триумфа. Мы исполняли ее на экзамене. На самом деле, есть еще одна причина, хотя я полагала, что ты сам догадаешься. Если ты был внимателен, то пятым номером стоял «Полет шмеля», а я великодушно избавила тебя от участи выслушивать это. Тебе и так еще предстоит пережить с ним множество незабываемых ощущений... — хитрый прищур Кафки заставил Блэйда нервно проглотить ком, подступивший к горлу от мыслей, что же с ним может сотворить эта непредсказуемая женщина.
