Молодость и беспокойство

Алану не нужно вести внутренний монолог, переходящий в грызню с самим собой, чтобы понять, что он влюблён. Сложно иначе охарактеризовать чувство, испытываемое им, когда Гайпа выбирает встречи вместо звонков и переписок, улыбается смущённо и мягко, едва касается в случайных жестах. Это было беспокойство, но то самое, странно-приятное, нежное, когда зовёшь на свидание самую красивую девочку в школе. Ему не пятнадцать, чтобы называть это «бабочками», да хоть комарами, не суть; сам факт тёплой романтической привязанности к кому-то ещё стал неожиданностью, исцелением в беспросветном. Проводишь в чувстве отторжения месяцев восемь-девять — кажется, будто это никогда не закончится; слова ещё не забыты, да и в принципе сложно забыть человека дорогого, бесценного, но его улыбка больше не вызывает боли. Алан улыбается в ответ, задерживается всего на мгновение и возвращает внимание Гайпе. Солнечный, яркий, вдумчивый и взрослый не по годам. Алан не удивляется возросшему чувству близости именно к нему — к Гайпе едва ли можно относиться холодно. А если кто-то так и поступает — или глупый, или бессердечный. Алан говорит себе, что он тактичен и не лезет с лишним во время рабочих встреч. На деле же боясь подступиться к ангелу, боясь надавить не только на его свежие раны, но и на свои собственные. Гайпа моложе, это ощутимо, он свет и тепло, а Алан в своей душе может откопать только разочарование, обиды, травмы и ревность. — Господин Алан, вы выглядите таким грустным и уставшим. Не примете ли моё предложение об ужине? У меня сегодня день рождения. Но я не настаиваю, знаю, что вы очень заняты. Им больше не нужно видеться, только в случае непредвиденных обстоятельств; Алан не грустный или уставший — он разочарованный. Он привык к частым встречам и робким прикосновениям коленей во время ужина, когда можно прижаться едва ощутимо, боясь нарушить это чувство покоя и умиротворения. Привык искать любой повод оживить беседу, цепляться за слова, вгрызаться в каждую строчку разговора ни о чём, лишь бы узнать немного больше об этом ангеле, дольше слышать его голос и иметь повод разглядеть каждую черту лица. Приглашение поужинать больше не в границах отношений менеджера и его клиента, даже если они будут не одни; так говорят приятелю или другу, любовнику — Алан даже не знает, есть ли у Гайпы кто-то. Его это прикончит, не любит тешить себя ложными надеждами и искать несуществующее, оно и так уничтожило его знатно за те месяцы поиска отклика, любви. Но прямо сейчас Алану хочется согласиться, и он соглашается, осуждая себя: купил ведь уже подарок, в россыпи документов увидел дату близкую, а в дурака играет, что не знал, не запомнил. Чувствует себя проигравшим, тем самым дураком. Гайпе двадцать четыре — Алан видит это в девяноста восьмом годе рождения и чёрных восковых цифрах на торте, горящих ярко и жарко. Чувство ненужности уже схлынуло, не такое яркое, Вэн и дядя Джим уже не кажутся раздражающе счастливыми, болезненными, но Алан всё равно чувствует себя лишним среди этого праздника жизни, кипяще-бурлящей. Не уходит лишь по одной причине: ангел сидит рядом, смеётся лукаво-добро и иногда дарит свои взгляды, но будто ненадолго, сразу же отводя глаза, стоит Алану посмотреть в ответ. В такие гляделки они играют весь вечер, одаривая друг друга смущёнными улыбками и чем-то таким на грани флирта; даже не будучи ярким, бросающимся в глаза, это было заметно всем. Вэн едва улыбался, скорее даже ухмылялся, издевательски-нежно, Лимин переглядывался с Лэнгом, переговариваясь без слов — точнее, прося заткнуться и ничего не говорить. Лэнг сделал вид, что этого не заметил. — Так что, твой парень оформил для тебя кредитку на самых выгодных условиях? — произнёс он, ставя рядом с Аланом и Гайпой стаканы с водой и забирая пустые. — Лэнг, — Гайпа, растягивая гласную в имени, хлопнул друга по плечу, — перестань! У господина Алана и так был тяжёлый день, ещё и твои шуточки выслушивать. — Вряд ли у него такие же хорошенькие клиенты, как я, — ответил парень. Гайпа выдвинулся из-за стола, будто в попытке пнуть Салэнга, но тот уже успел сбежать к зовущей его Прэу. Гайпа попросит прощения. Алан не скажет, что ему совсем не в тягость выслушивать такие шутки, лишь кивнёт в полуулыбке. И усталость совсем не чувствуется, потому что рядом с солнцем вместо человека лечится даже застарелая хроническая боль. И хочется потрепать по макушке ласково-ласково, оставить на щеках сотню поцелуев россыпью, прижать к себе, чтобы чувствовать своим. Алан не любит период узнавания-притирок. Ему бы сразу во что-то стабильное, к человеку, которого любишь всем сердцем, к которому хочется возвращаться после тяжёлого дня, дарить лучшую версию себя и готовить завтраки по выходным. Алан ненавидит не знать тех, кто ему дорог: Вэна знал, бок о бок пять лет, внемля его желаниям, дарил лучшие подарки, а Гайпу не знает в силу обстоятельств не очень радостных. Алан дарит ему дорогой алкоголь и шоколад из тех сортов, что по карману только по праздникам, но это кажется настолько обезличенным, настолько недостойным ангела, что становится тошно. Гайпа это мнение, кажется, не разделяет — говорит, что и не ждал подарка и не стоило тратиться. Но всё его естество, кажется, замурчало довольной кошкой, волнение ощутилось кожей, когда он обнял Алана. А тот не мог найти в себе силы выпустить Гайпу из объятий, и отрезвила только боль в едва зажившей руке, занывшей от силы сжимания. — Спасибо. Я очень люблю бельгийский шоколад. Дорогой только, зараза. Гайпа не задаёт вопросов на предложение проводить его до дома. Здесь недалеко, и Алану в другую сторону, и он безбожно палится, но Гайпа или не замечает, или делает вид старательно, что это в порядке вещей. — Гайпа. — М? Алан делает глубокий вдох, резко выдыхая, сплющивая нутро лёгких. Решает, лучше сейчас, чем никогда или тогда, когда решать проблему будет слишком поздно. Через минуту они попрощаются, Гайпа закроет двери дома, и Алан уже никогда не решится завести этот разговор. — Думаю, я несильно скрываю, что вы мне симпатичны, и я не знаю, нужно ли это вам… тебе, Гайпа. И нам лучше выяснить это сейчас, чтобы я мог справиться с этим. Потому что я быстро привязываюсь, а потом веду себя не самым достойным образом. Гайпа смотрит с лёгким прищуром, будто не знает, как именно выразить свои мысли. Тень сомнения пробегает по его коже, собираясь в складочках, неровностях. Он глубоко, свистяще выдыхает, проводя языком по пересохшим губам. Алан ловит это движение, зацикливает пред глазами, млея. Это ангел смерти, его, Алана, красивый, что пробирает до костей. — Это моё проклятие, тащиться от кого-то постарше, да? Почему за вами так тяжело ухаживать? Руки у Гайпы тёплые, ими пленит чужую талию, прижимая к себе. Секунда на взгляд интимный, спрашивающий, и Гайпа приподнимается на носочки, чтобы оставить поцелуй на приоткрытых от удивления губах. Ещё одно касание, звучное, нежное. Алан отмирает, отвечает неверяще, но с напором, обнимает крепче. Его голод обличается в прикосновениях, он едва сдерживается от впивающихся в кожу объятий, от желания забрать себе, не отпускать. Исголодавшийся, истосковавшийся по телесному контакту, по теплу, с пылкостью, что была потушена горькими слезами, но тут же разгоревшаяся заново. Нутро как желе, Гайпа плавится, расслабляясь в объятиях, приоткрывает рот, приглашая, впуская. Алан позже подумает о собственной несдержанности, как ему вскружили голову, и это нехорошо, тревожно. Сейчас язык скользит в теплоту чужого рта, распробуя вкус и мягкость. Он до чёртиков вкусный, шоколад смешался с алкоголем, и по рецепторам бьёт запах его парфюма, и это кажется чем-то запредельным. От контакта их губ стон Гайпы глушится, растворяется, а его пальцы мнут рубашку Алана в нетерпении и восторге; Алан едва отстраняется, думая, что поторопился, напугал настойчивым напором. Гайпа выглядит не очень довольным этим исходом. — Это согласие, да? — недоверчиво, но нежно спрашивает Алан, глубоко вздохнув после достижения критического уровня кислорода в крови. — Ну да, — фыркает Гайпа, будто объясняя очевидное. — Я за тобой уже больше месяца ухаживаю, если ты не понял. — Прости, — Алан перехватывает руки, делая объятия чуть более интимными, тёплыми, — я думал, что ты просто очень хороший человек, оттого так и вежлив со мной. Гайпа несильно хлопает по плечу в жесте недоверчивом, но притворно. У Алана после переломов всё ещё побаливает, ноет, но ничего не говорит, потому что даже боль кажется извращённо-приятной. — Не верю. Ты такой красивый, любой бы на твоём месте подумал, что к тебе клеятся. Алану почему-то так странно, но до безумия приятно чувствовать, что в него влюблены тоже. Что на него смотрят сияющими глазами и говорят о красоте. Он растекается в улыбке, едва наклоняясь, чтобы поцеловать ещё раз, и Гайпа отвечает так же пылко, настойчиво, и это ещё лучше, ещё приятнее. — Пожалуй, стоит прямо сейчас остановиться, — говорит Гайпа, аккуратно выпутываясь из объятий. Алан чувствует разочарование в мешанину со страхом. — Иначе я приглашу зайти к себе, а это дурной тон после первого поцелуя, и что ты вообще обо мне подумаешь? — Я не… — Алан хочется сказать, что он ничего дурного не подумает, что он ни на чём не настаивает, но по лицу Гайпы гуляют смешинки: шутит, едва провоцирует. И улыбается он нежно, загадочно. — Знаю. Доброй ночи, Алан. Напишешь мне, когда доберёшься? Он пару раз кивает, прикусывая губу, чтобы не расплыться в глупой улыбке. Гайпа закрывает за собой дверь — и тут же он появляется в окне кухни, смотрит за удаляющейся в темноту фигурой Алана. Они часто что-то пишут друг другу. То дурацкое влюбленное состояние, когда проверяешь телефон в надежде увидеть новое сообщение, и если там ничего нет, или есть, но не от того человека, настроение портится. Чтобы в мгновение исправиться, когда тот самый пишет даже пару слов, просто рассказывая о собственном дне. А ещё они часто ходят на ужины или прогуляться по вечерним улицам — за глаза оба называют всё это свиданиями. Алану нравится ухаживать, быть обходительным, и это выражается в мелочах: даже не прикасаться к бокалу вина, чтобы довезти Гайпу до дома, купить его любимый кофе при встрече, держать пластыри в сумке, потому что он натирает ноги в новых кроссовках. И запоминать, запоминать, запоминать: что он любит, на какой фильм хочет сходить, что разочаровало в детстве и какой была мама. Алану не хочется надоедать, душить заботой, наступая на одни и те же грабли, но ему так хочется быть хорошим, припасть к коленям ангела и целовать до бесконечности, будто прося благословения. Алан не совсем чувствует эмоции Гайпы, они будто скрыты за пеленой карих глаз и улыбкой: он или удивительно терпелив, вежлив, или действительно рад любому жесту внимания. Алану почему-то не приходит в голову, что Гайпа просто растерян. Ему хорошо, до безумия хорошо, когда придерживают двери или говорят приятные вещи интимно-томным тембром, но это по-другому: не как с ровесниками, которые не умеют быть такими в силу своего возраста, не как с теми, что не отвечали на чувства Гайпы, на знаки его внимания, выраженные в поступках. Гайпа плавился, становясь мягче глины в умелых руках. Алан доводил его до исступления, касался как давний любовник, целовал по линиям пульса, но тактично, не стремясь уложить в собственную кровать, и от того он становился желанней некуда. Его руки, обнажающие тело Гайпы, не были бы оскорбляющими, и сам он никогда не услышал отказ — возьми, присвой, сделай своим. Рука Гайпы ощущается приятным теплом и лёгкой шероховатостью натруженных пальцев. Алану не хочется его отпускать, оттого маршрут петляет, нарочно долгий, отдалённый, и шаг ползуче-медленный — и это у вечно торопящегося менеджера! Что между ними, неясно, и Алан не решается спрашивать, потому что и так хорошо и он боится всё испортить, прервать: долгие объятия, поцелуи, череда трепетных касаний и ладони Гайпы, иногда оказывающиеся под рубашкой, оглаживающие спину до лёгких мурашек. — А что за приятная девушка постоянно оттаскивает Лэнга за ухо? — решает спросить Алан. В его взгляде смешинки и россыпь мелких морщинок от улыбки — с Гайпой было настолько легко, будто исповедь, и тебя хвалят за каждый грешок. — Понравилась? — тон Гайпы почти неуловимо изменился. И взгляд цепкий, тёмный, внимательный до мелочей. Алан лишь почувствовал, как крепче сжалась ладонь. — Нет, она очень милая и тактичная, но мне больше парни нравятся. — Прэу, его жена. Салэнг часто лезет не в свои дела, и она его вот так осаждает, — отвечает Гайпа. Когда он в полной мере осознаёт всё сказанное Аланом, резко останавливается, оборачиваясь полубоком с выражением лица, будто вопрошающим. — По тебе такого и не скажешь. — Мм? — Алан тоже стопорится. Его лицо, вопрощающее и непонимающее, осветилось фарами пронёсшейся рядом машины. — Ты выглядишь как хороший парень, который встречался только с девушками, но теперь понял, что не совсем гетеросексуален. Алан давит смешок, не думая, что услышит такое: сказанное кажется таким далёким, странным. Наверное, со стороны так и казалось — ему не раз пытались сосватать девушек, видя его как молодого и перспективного банковского служащего, который бы неплохо вписался в роль мужа и отца. И вряд ли это было ложью, Алан хотел бы быть чьим-то мужем и возвращаться в собственную семью, свой дом. Но не с женщиной, как-то не задавалось. — Ну, в университете у меня была девушка, недолго, около года. Последние пять лет я был в отношениях с парнем. — Пять лет после университета… — Гайпа задумался, прикидывая в уме. — Не против, если прямо спрошу, сколько тебе лет? — Тридцать один. — Хм, — Гайпа отводит взгляд в сторону, втягивая щёки в своём особенном движении, а руки беспокойно поправляют лямку поясной сумки. — Семь лет. Неплохо. — Мгхм? Гайпа ничего не отвечает, лишь разворачивается к ярким неоновым вывескам и возобновляет путь куда-то вперёд. Вэн упомянут не был — Гайпа не стал уточнять. Алану казалось, что он и так всё понял: уж больно внимательно подмечал каждую эмоцию, стоило им случайно столкнуться. С Алана наконец сходит странной природы оцепенение, он нагоняет Гайпу, приобнимая за талию. Тот откидывает голову на плечо, нежась. Не очень удобно на ходу, но и менять ничего не хочется. Спокойно, лишь хочется прикрыть глаза, вжаться, вплавиться. До кондо Алана не так далеко, ему не хочется прощаться, но прогулка не продлится целую вечность, и от этого горько. Он смотрит на Гайпу, расслабленно-притихшего, переводит взгляд на звёзды, едва пробивающиеся в неоновом световом хаосе ночного города, вновь на Гайпу. Тот красивый до чёртиков, что дыхание сводит. Алан решается. — Хочешь остаться у меня на ночь? — спрашивает он. Гайпа приоборачивается, взгляд глаза в глаза, читающий, и оттого Алану едва неловко, он спешит будто оправдаться, закончить фразу. — Извини, если это прозвучало грубо. Просто уже поздно. Ложь. Точнее, не совсем правда. Он может вызвать такси или отвезти Гайпу домой, но хочет, чтобы тот остался на ночь во всех смыслах. И не только на ночь, Алан не фанат одноразовых встреч, после которых себя чувствуешь мерзко, он просто привык быть откровенным в собственном ощущении и быть в отношениях с теми, кто это ощущение разделяет. С Вэном всё было стремительно, порой даже пугающе: две недели, чтобы проснуться в одной постели, пару месяцев, чтобы начать жить вместе; и это никак не повлияло на длительность отношений, наполненных всем нежно-счастливым, пусть и закончившихся довольно паршиво. С тем самым человеком каждое мгновение кажется особенным, и спешка будто не спешка, а запоздание — из-за ощущения, что знаете друг друга всю жизнь. Алан не сравнивает и никогда не сравнивал, контексты разные. Скорее анализирует, чтобы больше не повторить тех же ошибок. Его влюбчивость-прилипчивость, скорее всего, исправит только могила, но что-то, да можно исправить, посмотрев на людей и мир вокруг более зрело, с другой перспективы, и приняв факт, что не всё зависит от него и его усилий. Человеку достижений, труда упорного до головной боли и мозолей, часто сложно принять, что любовь не зарабатывается: она или есть, просто так, открытая и уязвимая, или нет, и третьего не дано. Гайпа кивает, даже чувствуя нечто вроде гордости, что не согласился сразу же, сразу с контекстом, что был вложен. Алан хорош, даже слишком, он кажется недостижимо прекрасным, но сейчас здесь, вытяни руку, и прикоснёшься, и он предлагает остаться с ним, провести вместе ночь. Его голос сладко проходится по венам пламенем, к дорогому запаху прислушиваешься, не задумываясь, оттого дыхание частое, глубокое, а обаянием пропитаны даже кончики пальцев. Отказ кажется чем-то несуществующим — не когда Алан выглядит невозможным в своей блядской белой рубашке и смотрит строго-надменно, оценивающе, будто в определении, будет к тебе благосклонна судьба или нет. Будто это его игра, в которой он заведомо в выигрыше. Гайпе нравится это чувство лёгкой зависимости, подавленности от чужого влияния, неприкрытой власти, когда есть лишь единственное желание — опуститься на колени. И вряд ли это было единственной причиной, почему мужчины постарше были его слабостью. Но волнение никуда не исчезает. Трепетное, нежное, но всё же оно. Будто ни разу Гайпа не думал о сексе как о продолжении свидания, будто не был озадачен своим внешним видом каждый раз вплоть до мелочей — в его порывах было быть красивым для Алана на каждой встрече, на каждом шагу их отношений. Гайпа решает защищать себя нападением, неприкрытым и жадным. — В твоей кровати? — В моей, — лишь отвечает Алан, чувствуя, как медленно садится голос. Он берёт Гайпу за руку, ускоряя шаг. Путь резко становится бесконечным. Дверь закрывается изнутри, и это кажется сделанным выбором, отступать больше некуда. Это не чувствуется чем-то плохим — Гайпа знает, что Алан не причинит ему вреда, — скорее пришедшим временем со всем разобраться. Они нравятся друг другу сильно, глубоко, нужны друг другу, а сейчас хотят безумно. Гайпа льнёт к объятиям, в поцелуй, жадно и жарко, едва не спотыкаясь о снятые кроссовки, двигаясь спиной ближе к спальне. — Гайпа, — Алан хватает ртом воздух в перерывах между поцелуями. Гайпа расстёгивал верхние пуговицы на рубашке, — пожалуйста, будь со мной. Ты мне нужен. Будь моим. Не договоривает, и от того в просьбе более глубокий смысл. Быть его, быть не просто «парнем», а чем-то большим, долгим. — Мне кажется, я стал твоим, уже увидев тебя. Просто не осознавал этого, — отвечает Гайпа, едва отрываясь от осторожных посасываний шеи. Алану нравится, зрачки шириной с озеро, но он ещё в здравом уме, чтобы обсудить всё, прежде чем уже ничего нельзя будет исправить. — Мы вместе? — Да, — отвечает Гайпа, прикрывая веки, будто распробуя новое ощущение. — Мой парень покажет, где спальня? Приятно. Ощущение жгучее. Алан едва улыбается, прикусив нижнюю губу; он обхватывает руку Гайпы за запястье — несильно, тот и так идёт следом, — и ведёт к спальне, к кровати, пахнущей чистотой простыней и прохладой. Гайпа чувствует, как пылает кожа и немного плывёт в голове. Он снимает футболку и медленно опускается на кровать. Алан позволяет дыханию овладеть им, стать глубже и чаще, прежде чем сдвинуть дверцу у шкафа-купе и взять с полки явно купленные недавно, заранее презервативы и смазку. Алан оставляет их у изножья постели, возвращая, наконец, всё внимание Гайпе, расслабленно красивому. Опускается сверху, переплёт пальцев — и руки Гайпы у него за головой, пленённые, и губы тоже в плену, тёплом, влажном. Гайпа ощущает возбуждение сотней иголок под кожей, стоит лишь подумать обо всём этом. Алан готовился к нему в его постели, будто зная о согласии заранее, будто понимая, какой слабостью стал для Гайпы. Гайпе нравится вся эта продуманность с тактичностью и нежностью вместе. Презервативы без латекса, а смазка без ароматизаторов — видимо, на случай аллергии. Сложно описать ощущение, испытанное Гайпой: приятное предчувствие, восторженность. Когда по мелочам понимаешь, что человек не просто хорош в чём-либо, он чувствует себя уверенно и знающе. Гайпа лишь знает, что у него сегодня будет хороший секс, если не лучший. Алан отпускает его руки, чтобы раздеться самому, но поцелуев не прекращает, пока это возможно; когда раздевает Гайпу, чувствует лёгкое превкушающее волнение. Он очень красивый, обнажённый, с раскинутыми по подушке волосами, возбуждённый, от чего на животе мокрая дорожка. — Есть какие-то предпочтения? Как ты хочешь? — спрашивает Алан, отвлекаясь от кусачего поцелуя на нижней поверхности живота. — Всё просто: твой член во мне. — Минет? — Да! Гайпа беспорядочно поджимает пальцы на ногах, чувствуя теплоту рта и скольжения по глотке. Алан действует терпеливо, будто осторожничая: едва замечая дрожь, прокатывающуюся по бёдрам Гайпы, останавливался, уделяя внимание только головке, а по длине скользя ладонью, недостаточно, чтобы дойти до пика. Иногда и вовсе пережимая, заставляя Гайпу ёрзать и умолять неметафорически. Гайпа раз за разом думал, что умрёт прямо в его руках, если ему не дадут кончить. Всё стало ещё хуже, когда Алан взял в руки лубрикант; подготовка была размеренной, приятной и осторожной, но недостаточной. Алан делал это специально, очевиднее некуда, доводя почти до грани, в миллиметрах до пропасти, но не давая упасть, прекращая или движения рук, или стимуляцию простаты. В моменте Гайпа осознал, что Алан почти не двигался. Впившись пальцами в бедро, он приближал к себе, насаживая на три пальца в имитации движений. Хлюпало, от смазки хлюпало ужасно пошло. Гайпа постарался об этом не думать. Было и так слишком. — Мне сложно кончить в таком положении, — произнёс Гайпа, когда способность говорить членораздельно ненадолго вернулась. Алан мог довести его до разрядки и так, лицом к лицу, он в этом не сомневался, но вписываться в трудности, когда хочешь лишь быть расслабленным и кончить, не хочется. Может быть, потом. Они же, всё-таки, встречаются. — Повернёшься на бок? — ответил Алан, надевая презерватив. — Ох. В этом не было ничего такого, но в той позиции двигаться не так удобно, и вся нагрузка ляжет на Алана; Гайпа решает не думать за него, лишь наслаждаться углом проникновения. В таком состоянии он сделал бы абсолютно всё, что скажет Алан, податливый донельзя. — Подтяни верхнюю ногу к груди. Немного подайся вперёд. Да, вот так, молодец. Какой же ты красивый, самый прекрасный! Гайпа утыкается в подушки. Раскрытый, смущённый. Алан входит слитным единым движением, преодолев сопротивление мышц. Пытка, прекратившаяся на несколько минут, продолжилась, и теперь ощущалась особенно жестоко. Алан не давал ему кончить, просил немножко потерпеть своим невозможным голосом, пережимая член у основания. Его движения были глубокими и резкими, задевающие простату почти каждый раз, и Гайпа едва не выл. Целоваться, откидывая шею набок, было неудобно, но ему это было нужно. Чтобы справиться, загаситься, перетерпеть. Гайпа кончает неожиданно, сильно, почти до боли, до чувства заложенности, разлившейся по всей голове. И в этом виноват и Алан, позволивший, наконец, упасть, и его подрагивающие стоны на последних движениях, быстрых, хаотичных и глубоких. Алану нужно ещё несколько толчков, и он замирает, дрожа всем телом, даже губами, прикоснувшимися к плечу Гайпы. Чувство было потрясающее. Бескостное тепло, растекающееся за грудиной. У Алана перед глазами — мутные пятна, следы на стёклах очков, заметные только сейчас, когда чувства уже не такие острые, хлынущие. — Ты и без них потрясающий, но тебе очень идут очки, — произносит Гайпа, наблюдавший за происходящим внимательно, цепко. За длинными тонкими пальцами, сгибающими дужки, за взглядом, освающемся на окружающем без помощи диоптрий. — Будто дополняют, не знаю, как объяснить. — С миопией не очень потрясающе выходит, — хмыкнул Алан, потирая веки. Он с сожалением подумал о кончившихся каплях. — Ну, я же не про это, зануда, — Гайпа прикоснулся к ладони Алана, поглаживая. Пальцы переплелись с друг другом, играясь, руки поднялись выше, и два внимательных взгляда устремились к ним. Ладони подходили друг к другу, будто отлитые, и чувство было правильное — когда пальцы сплетались, когда сжимали и отпускали, позволяя себе лишь робкие прикосновения. — Ты выглядишь горячо, строго, будто подчёркиваешь, что всё зависит от тебя. Алан на это ничего не ответил, только посмотрел с лёгкой улыбкой на губах. Сейчас он выглядел так умиротворённо, счастливо, по-прежнему красиво, просто по-другому. Наверное, это было про момент: взгляд неприкрыто голодный за линзами очков, голос, опустившийся на пару тонов, скользящий по коже шеи и ключиц, когда изнутри распирает и толчки глубокие, неторопливые. Гайпа берёт все свои слова обратно. Алан действительно лишь производил вид человека, недавно осознавшего собственную сексуальность. Обычно это самые опасные и самые привлекательные люди — не кичащиеся, с лёгкой полуулыбкой способные разбить в крошку, привязать к себе, чтобы мысли были лишь о них. У Гайпы и так всё о Алане, больше некуда; ладони сложены лодочкой, под щекой. Гайпа смотрит на него и не может насмотреться, очарованный. Алан, замечая это, укладывается на бок, делая взгляд взаимным. И руки — тоже под щекой, немного по-детски. Времени будто вовсе не существовало: прошла минута или пару часов, не имело значения. Лишь за окном стало ещё темнее. — Когда я вот так лежу с кем-то, хочу придвинуться ближе и поцеловать. Но ещё больше, чтобы поцеловали меня. Это было, наверное, что-то из кино, когда главные герои, не осознающие взаимность собственных чувств, тянутся друг к другу после всех взглядов, походящих на касания. Алан приподнимается на локтях, придвигаясь ближе, накрывая Гайпу собой в тёплых объятиях. С секунду они просто смотрят друг на друга — совсем как в тот раз, в момент признания, — и Алан опускается ниже, целует. Никакого подвоха, и это вовсе не фильм, где поцелуй выйдет сорванным, а на утро придётся возвратиться к другому человеку. — Тебя не будут искать? — всё же спрашивает Алан. Чувство тревоги кажется глупым, необоснованным, но Алан не может об этом не думать. — Аккуратный вопрос, есть ли у меня кто-то? — Алан хмыкает, даже не пытаясь придумать оправданий. Он стал настолько предсказуемым? — С момента, как умерла мама, я живу один. Вряд ли кто-то заметит, что я ночую не дома. Чувствует необходимость договорить, заполнить тишину; Алан мягко поглаживает его макушку, играясь с волосами. — Я бы не стал с кем-то встречаться, а потом целовать другого мужчину. Это несправедливо и очень больно. — Спасибо. Можешь, посчитаешь это глупым, но мне важно услышать это. — Не, не посчитаю, — Гайпа зевает, потягиваясь в тех пределах, что возможны в объятиях. — Может быть, посмотрим что-нибудь? Спать вообще не хочется. Гайпа засыпает на плече Алана через пять минут фильма, что сам же выбрал. Он, замечая это, обнимает крепче, прикасаясь поцелуем к волосам, ещё влажным после душа. Хочет убавить звук, чтобы не мешал — тянется к пульту, тут же убирая руку, услышав тихий бурчащий голос Гайпы. — Не выключай, я смотрю. — Ты только что спал. — Не спал. Алан лишь выдыхает со смешком, оставляя ещё один поцелуй, уже на виске. Гайпа откидывает голову вбок, подставляя щёку. Сонный, немного уставший, выглядящий как лучшее, что есть в мире. Как ангел.