Короче говоря, про вопросы личного характера

      Если бы у Частина спросили, был ли он отпетым фетишистом, получающим не столько эстетическое, сколько извращённо-иррациональное удовольствие от вида всего, чем можно без ярких последствий связать, ударить и заткнуть преимущественно, то он бы, нервно посмеявшись, твёрдо заявил, что является девственником.       Нет, ей-Богу, такие пристрастия не могут быть чем-то постыдным и в принципе не должны являться предметом осуждения, но Роме всю свою сознательную жизнь было крайне неловко и как-то зазорно признаваться в своих фетишах. Стадия принятия в своё время наступала с неминуемыми потугами.       1) Отрицание.       Названные BDSM, контроль/подчинение, бондаж и прочие поджанры так и манили на себя нажать, однако давнишнее и сильнейшее желание достаточно длительное время оставалось всего лишь неисполненным, запретным желанием. Рома был невероятно счастлив и крайне удручён, что журналы из его далёкого детства не пестрили таким разнообразием категорий и контента, каким может похвастаться современный Интернет. Многие глянцевые картинки с атрибутами определённого назначения чётко отпечатались в памяти, а одну из них он до сих пор прокручивает у себя в воображении: симпатичная женщина с длинными чёрными-чёрными волосами и едва заметными щеками, чьи светло-карие глаза смотрели на юношеское личико с явным вызовом прямо со страниц; кружевное чёрное бельё обтягивало её неидеальные, но не менее аппетитные формы тела: небольшую грудь, маленький животик и добротные ляжки; в одной руке красовалась недлинная мягкая плеть с большим количеством хвостов (носящая название «флоггер», как он узнал позже), в другой — наручники; перед женщиной, гордо возвышающейся на десятисантиметровых шпильках, валялась ярко-красная повязка. Рома почти плакал, но не признавал — ему НУ ОЧЕНЬ понравилась эта фотография.       2) Гнев.       Каждый раз, перед тем, как вздрочнуть на унылое домашнее порно с плохо исполненным анальным проникновением и неглубокой глоткой, он злится на самого себя. Злится, что, будучи взрослым девятнадцатилетним парнем, не может открыть одну страничку в Интернете. Страничку, которая по факту не отличается от дюжины предыдущих, которые он просматривает еженедельно. Чёрт.       3) Торг.       На превью изображена девушка с короткими каштановыми волосами, длина которых, однако, не помешала одной из мужских рук накрутить их на кулак. Второй мужчина чуть поодаль призывно касался её промежности. «Двойное проникновение». Под этой категорией — видео, где похожая по внешним данным дамочка в одной-единственной короткой ярко-розовой юбочке показательно засовывает себе в рот продолговатый дилдо. «Игрушки». Частин смотрел и взгляда оторвать не мог — так хочется, но какой-то внутренний барьер, моральный блок останавливает. В брюках уже тесно, руки вспотели, а он, как последний импотент, трясётся над телефоном подобно нарику над остаточной дозой. Напряжение возрастало, а Частин снять его не мог. Вот точно — блять.       4) Депрессия, а скорее — апатия.       Напряжённый в жизни и нервный в работе, когда любой неточный кадр или одна забытая фраза может довести до точки кипения. Рома долго боролся с собой, со своей внутренней тревожностью и страхами. К общему неприятному комбо примешалась лёгкая апатия. Невозможность нормально руководить съёмочным процессом и участвовать в записи, острое нежелание контактировать с близкими и в общем паршивое настроение на протяжении нескольких месяцев доконали окончательно. Он долго терпел, воздерживался, тревожно засыпал и выдавливал из себя улыбку, объясняя своё поникшее состояние тем, что «немного устал». «Разврат сплошной, — когда-то говорила его мама о стопках отцовских журналов, о которых Частин-младший знать не должен, — мерзость редкостная! Американская небось».       5) Принятие.       Так хорошо он ещё не дрочил. Было совершенно плевать, кого там связывают, затыкают, бьют. Частин по мере продвижения сюжетных прелюдий делал поступательные движения, запрокинув голову назад, стесняясь стонать в голос (мало ли, кошка услышит и подумает что) в отличие от героини, что при каждом выверенном, звонком ударе сложенным вдвое ремнём, стенала и удовлетворённо виляла раскрасневшейся задницей без возможности двигаться. Её приглушённые мычания и стоны были сродни трелям первых весенних птиц — такие же желанные и прекрасные. Повязка — очень похожая на ту самую из журнала — затыкала девушке рот, отлично справляясь со своей второстепенной задачи.       Понадобилось около тринадцати лет, чтобы осознать и наконец принять свои тёмные стороны и неординарные увлечения, но Рома не жаловался. А кончил он в тот самый первый раз примерно на шестой минуте часового ролика.       По правде говоря, в его шкафу был всё-таки один небольшой секрет, связанный с его тайными увлечениями. Тайна, которую не суждено узнать никому. Даже Серёже. Или Васе. Секрет был заключён до глупости в простом — в невзрачной чёрной коробке массивных размеров, стоящей в самом дальнем углу шкафа, с неудивительно богатым ассортиментом внутри: с одинаковыми на вид флоггерами, хвосты которых отличались жёсткостью, несколькими парами мягких наручников и наручников из натуральной кожи, тремя мини-вибраторами, кляпами из полужёстких и мягких материалов, несколькими анальными пробками с разными наконечниками, стеками и резиновыми членами различных размеров, длины и цвета. Удобный, незамысловатый тайничок, чтобы скрывать свою тёмную сторону от чужих глаз. Эта коробку Частин негласно окрестил воплощением своих самых смелых, отчаянных фантазий и непотребных мыслей.       Несомненно, бывали моменты, когда Серёже эта коробка всё-таки попадалась на глаза. И будь Рома благословлён или проклят, он безмерно рад, что ту можно закрыть. Закрыть на специальный ключик без возможности вскрыть иными способами. Даже мельком заглянуть затруднительно, что давало коробке статус самого настоящего сундучка с крайне необычным кладом. Но Рома всё равно называл это сокровище коробкой. Так просто привычнее. — А что там? — однажды поинтересовался залюбопытствовавший Серёжа, указывая рукой на тайник, что скромно выглядывал из-за дверцы разобранного ими же шкафа.       Рома повёл плечом и, не отворачиваясь от камеры, незаинтересованно ответил: — Старьё всякое ценное. Выкидывать жалко, вещи памятные, но деть их особо некуда.       Серёжа лишь кивнул. Частин продолжил возиться с камерой. На том и порешали. И славно.       Но во многие подобные моменты он задумывался: «а доверяю ли я своим друзьям?».       «Я бы смог им открыться?». «Смог бы рассказать о своих фетишах, если бы понадобилось?». «Как бы они отреагировали на это?». «Назвали бы педиком, посмеялись или были бы в немом шоке?». «Может, тактично бы промолчали и сделали вид, что ничего такого между нами не проскакивало?».       Флоггеры, анальные пробки, резиновые члены и прочее — всё то, что бы не стал хранить у себя истинно гетеросексуальный мужчина без постоянного партнёра. Да, именно партнёра. И не стал бы использовать на себе, «играя в одного», тем более. С флоггерами, конечно, ситуация обстояла проблематичная, однако с другими атрибутами проблемы возникали только в начале увлечения. Опыт пришёл по мере углублённого пользования и изучения.       По мере приобретения соответствующих знаний, мужчина не переставал размышлять на эту щепетильную тему, в итоге придя к тому, что: «бывают такие вещи, которые лучше держать в себе. "Скелеты", которые оставались, остаются и обязаны оставаться в своём специальном месте — в "шкафу"». Рома был и будет открытым, предельно откровенным с близкими людьми человеком, но только не в этом плане. Абсолютно.       Однако, пока Серёжи или кого-либо другого Ромины фетиши напрямую не касаются, Частин мог носить в себе ещё один секрет без зазрения совести. Практически.       Это вторая его сокровенная и самая постыдная тайна, раскрытие которой могло понести последствия в разы хуже, чем весь его тайник и все влажные фантазии вместе взятые.       Если бы у Ромы спросили, на чьи фотографии тот дрочит, то он бы окатил спросившего громадной бочкой холодного равнодушия и тихого осуждения, зная, что люди не приемлют правды в чистом виде. И более того — эта правда может ему дорого обойтись.       Это произошло не так давно.       В одну немую ночь, когда он, оставшись совершенно один, вымотанный и нервный ввиду сложной рабочей недели и одного очень изнуряющего дня, вновь обратился к тайнику.       В штанах с самого утра было чересчур тесно по неимоверно идиотской и немыслимой причине — из-за Серёжи в платье. Да, Серёжи в платье. Грёбаного Серёжи в чёрном, блять, облегающем платье. «Какой бред, — почти истерически про себя тогда думал Рома, настраивая уже десяток раз настроенный свет лишь бы не поворачиваться к Зенову, — ну невозможно же, мать твою возьми».       Оказалось, что возможно — сегодняшний образ Зенова для видео «короче говоря, я люблю чёрное» заставил Частина не на шутку перенервничать: чёрное длинное платье, особенно обтягивающее бока Серёжи/предполагаемую талию главной героини видео; двенадцатисантиметровые шпильки, на которых Серёга чуть не навернулся четыре раза и с грохотом упал в пятый; хорошо уложенный парик (Виля постаралась на славу, чёрт её дери) с чёрными длинными волосами, что ниспадали прямиком до поясницы; щёчки, отсутствие груди, слегка выпирающий живот и мужские ляжки, так похожие на женские ляжки полной девушки… Рома вздрогнул и тихо прошептал самое сочное «блять» в своей жизни.       А Зенов, точно провоцируя, сымитировал женский голос, сделав его намерено грубым с повелительными в некоторой степени нотками: — Что, нравлюсь, мальчик? — и засмеялся.       Таким неестественным смехом Частин в жизни никогда никого не одаривал.       Серёжин образ в точности копировал ту девушку из того самого журнала. И ни его хрипловатый низкий голос, ни небритое тело, ни мужские черты лица и формы не стали преградой для воображения Ромы. Признаться даже стыдно, что Зенову шёл этот вид. Эта одежда. Косметика. Парик.       Судорожно открывая фотографию Серёжиного образа, сделанную в полный рост для Васи, он нервно мял лоскут пиджака, который не переодел после записи.       Ну бред же это, да?! Пялиться на фото лучшего друга, видя в нём сексуальный объект. Даже если он в женском образе. Но это фотография. В образе. В женском. Даже в красивом, правдоподобно сделанном, а не в сатирическом как обычно. Светло-карие глаза Серёжи смотрели с явным сомнением в самую душу, лицо, которое он намерено сделал серьёзным, шуточно возбуждающим, не заставили Рому даже глупо улыбнуться. Ему. Нравится. Этот. Чёртов. Образ.       Член в штанах призывно отреагировал. Мужчина чувствует, как в низу начало приятно скручивать. Тягостно терпеть, когда то, о чём он когда-то и долго грезил в даже подобном… видоизменённом формате находится так близко… и так сладостно на него взирает… с экрана телефона, правда. Рука сама по себе потянулась к ремню и с характерным звуком вытащила его из шлёвок. Многострадальный взгляд вновь упал на открытую коробку.       Частин отложил телефон, приподнялся на коленях, окончательно стаскивая штаны и боксеры. Терпеть сил было не больше, чем смотреть на вот такого Серёжу все прошедшие сутки, поэтому думал он быстро, но выбирал придирчиво. Уже приевшийся средних размеров силиконовый фаллоимитатор или тот самый фаллос из пластика, который он не так давно приобрёл, чтобы опробовать глубокое проникновение для имитации жёсткого обращения? Это была явная дилемма, но мужчина всё равно сделал своевременный выбор в пользу первого.       Очень хотелось сковать себе руки за спиной или привязать себя к мебели, но иначе бы возникли проблемы с проведением самого процесса, ведь исполнял он всё в одиночку. Неудобно однако. Рома вернулся к традиционному варианту — к скованными перед собою рукам. Кожаными наручниками.       И по мелочи — телефон с фото и тюбик смазки.       Стыдно? Да, стыдно. Неописуемо.       «Как я буду ему в глаза смотреть?».       Частин снял с себя весь верх, небрежно оставил одежду на полу, гонимый неудобными, неспокойными мыслями — побыстрее начать, получить свою долю удовольствия и кончить. Рома забрался на кровать, мрачно усмехнувшись, что пути назад нет и подумал было остановиться, но взор снова упал на телефон: чёрное облегающее платье и подкрашенные тёмной помадой губки… слишком хорошо, чтобы быть правдой, поэтому он решительно застёгивает у себя на запястьях наручники, чтобы было ещё лучше. Чтобы хоть имитацию «лучшего» создать.       Мужчина преувеличенно робко берёт руками фаллос за основание и бесстыдно проводит языком по всей длине, оставляя мокрую дорожку. Одними губами обхватывает головку, постепенно насаживаясь на неё ртом. Перед глазами — включённый телефон с Серёжей. С Серёжей в образе.       Частин шире расставляет ноги, перемещая обе руки на собственный член. Пальцами по головке размазывает выступивший предэякулят, полностью обхватывает чувствительную плоть и делает краткие, неторопливые движения вверх-вниз.       Рома удовлетворённо прикрывает веки и представляет: этот элегантный образ во всём тёмном, подобный ночному небу, нежно кладёт руку на его затылок, требовательно поглаживает и несколькими точными, умелыми движениями насаживает его головой на игрушку; Частин млеет в покорности и видит в собственном воображении, как тот заковывает его в наручники, как звякает цепь и сразу ощущает скованность — возбуждающую, невообразимую ограниченность; воображает на месте собственных рук, ласкающих постепенно, мягко, чужие властные.       Запечатлённый в телефоне Серёжа красноречиво наблюдает открывшуюся картину.       Фальшивые венки на силиконовой поверхности хорошо ощутимы за щекой. Рома, подавляя рвотный рефлекс, самостоятельно вгоняет фаллоимитатор в глубже на одну треть.       Дрочит с упоением, изредка поглядывая на фото для полноты картинки, заглатывает и сосёт, дрожа в наигранной покорности и беспомощности. Неприкрыто постанывает и беззвучно шепчет мольбы. И иногда проговаривает имя Серёжи.       Почти на пике одёргивает себя, фантазируя, как герой воображения, с силой сжимая пальцы на его запястьях, останавливает Рому, вынуждая перейти к следующему: на месте своих пальцев, неглубоко погружённых и растягивающих анус, фантазирует о чужих. Мужчина больше оттопыривает зад, отнимая неразделяемые руки от разработанного отверстия и смазывает фаллоимитатор из тюбика, когда в воображении это делает другой человек. Почти наощупь подставляет фаллос ко входу и плавно вводит его вовнутрь.       Частин любил проникать глубоко, жёстко, но сейчас ограничился иным — поверхностным стимулирование точки g. Вгоняет фаллос на одну треть, чувствуя приятную наполненность, и сам рефлекторно двигается навстречу. С наручниками это было несколько затруднительно — приходилось выгибаться в чрезвычайно неудобной позе и буквально заламывать себе руки, но это обстоятельство лишь скрашивало картину, создавая впечатление реальной ограниченности.       Образ в голове посмеивается удивительно низким голосом. В фантазиях именно он вгоняет в Рому фаллоимитатор и выворачивает руки. Член, обделённый вниманием, ныл.       Кончил Частин спустя две минуты активной стимуляции. Как бы он не оттягивал момент завершения, но не смог не сконцентрироваться — представил, как образ наступает на спину. Даже почти ощутил это, потому что сильно затёкшие спина и руки не по-детски ныли, а мозг сам подрисовал нужное изображение. Упал лицом в постельное бельё, стараясь отдышаться. С фотографии на него всё так же взирал Серёжа.       Этот случай надолго запомнился Роме: он бывало засматривался на ту самую фотографию, сравнивая с Зеновым в реальной жизни. Было всё это чересчур нелепо, но он посмеялся над собой — увидел в переодетом друге свой типаж независимой красавицы, называется. Справедливости ради, Рома окончательно себя не оправдал: с некоторыми трудностями после этого глядел на Серёжу, разговаривал с ним и в принципе его гримировал. Но со временем отпустил. Пока что частично, но отпустил.