Промыть и повторить

Кажется, что-то не так. Это зудит под кожей Дика, ползает и вгрызается в живую плоть. Оно чувствует себя как дома глубоко в его нутре. Он посещает поместье перед заходом солнца, торопливо здоровается с Альфредом и направляется вверх по лестнице. Каждая частичка его тела пульсировала, словно расковыренная рана. Позже он ощутит последствия недавнего столкновения лицом к лицу с Убийцей Кроком и неоднократное столкновение со склизкой стеной канализации. Он знает это. Но трудно переживать об этом, когда все так перемешалось в его собственной голове. Дик в конце концов заходит в ванную и останавливается. Пульс оглушительно бьётся в висках. Сквозь эркерные окна руки Дэмиена освещаются слабым золотисто-желтым светом. Он худой, жилистый. Дэмиен бесшумно вылезает из ванны, весь мокрый. Глаза Дика бесстыдно следуют за блестящей капелькой воды, стекающей между ягодиц Дэмиена. В пятнадцать лет он и близко не сравнится по мышечной массе с Брюсом или Джейсоном, но Дик и не ожидал от него такого. У Дэмиена разрез глаз ярко-голубых глаз Уэйнов, но с навязчиво глубоким зеленым оттенком радужки, который, должно быть, унаследован по линии Рас аль Гула. Может быть, это неуместно (это определенно неуместно, бесцеремонно говорит себе Дик), но он не в состоянии отвести взгляд. Не от всей этой нелепо обнаженной кожи. Трудно сказать, затвердел ли он от желания поссать или от запоздалых похотливых мыслей. На плечах Дэмиена выделяются розоватые шрамы. Вроде бы они были оставлены металлическими картами Джокера с острыми, как бритва, краями, когда он был загнан в угол на складе на Трикорнер Ярдс. Дик не помнит всех подробностей, рассказанных Барбарой. Он запрашивал информацию из вторых рук, у нее, а также у Кассандры и Альфреда, о миссиях Дэмиена, теперь, когда Дэмиен отказывается отвечать на его сообщения и звонки. Каким-то образом, который он не может полностью объяснить, Дик подвел его. Он подвел своего Робина, отдав мантию Бэтмена Брюсу и предав ему разъяренного Дэмиена. Он хотел, чтобы Дик тренировал его и был Бэтменом Дэмиена. Но в Готэме все устроено по-другому. — Когда-нибудь слышал о неприкосновенности личной жизни, Грейсон? Дэмиен оборачивается, обернув полотенце вокруг талии. Кончики чужих волос завиваются. Дик представляет, как зарывается носом во влажные темные пряди, резко вдыхает их запах и обнимает Дэмиена. Это невозможно, и это несправедливо, но в настоящее время это их жизнь. — Хa-ха! Не совсем, — отвечает Дик, возвращая себе нормальное выражение лица. — Взросление в цирке уменьшает твое чувство границ. — Тогда перевоспитай себя. Дэмиен ворчит вслух, больше не выглядя враждебно, маршируя к выходу из ванной, где широко улыбающийся Дик небрежно опирается на дверной косяк, скрестив руки; и игнорирует Дика. Он почти одного роста с Диком и эта мысль настойчиво вертится в его голове. — Увидимся за ужином, Малыш Ди! — весело кричит Дик, высовывая голову в коридор. Вдалеке слышится очередное раздраженное ворчание. (Что ж... это импровизированное воссоединение прошло лучше, чем ожидалось, думает Дик. Возможно, потому, что у Дэмиена не было при себе ножей.) Он бросает взгляд на фарфоровую ванну, прислоняясь к дверному косяку и с любопытством заглядывая внутрь. Дик догадывается, что Дэмиен все еще ожидает, что кто-то другой спустит воду из его ванны. Слабый аромат мятно-лимонной травы достигает ноздрей Дика. Он плюхается на влажный край ванны. Дик набирает полную ладонь приятно теплой воды из ванны Дэмиена и подносит ее к своим губам. Это единственное тепло, которое он может украсть у Дэмиена сейчас. Вкус, что чувствует Дик, кисло-соленый. Мыльный. Он борется с неожиданным рвотным позывом. Дик глотает еще пригоршню воды из ванны, успокаивая себя, к счастью, не обнаруживая никаких видимых следов крови или грязи. Он задается вопросом, не проводит ли Дэмиен слишком много времени в ванне, как Дик в его возрасте. У Дэмиена ведь должна быть потребность побыть одному и снять все напряжение, накопившееся в теле за неделю. Наконец он сливает воду. Мокрые от слез пальцы Дика дрожат.

***

По-своему, все они безнадежно облажались. Дик знает это. Вот почему он позволяет Брюсу удерживать себя и трахать. Нет никакого элегантного слово, способного описать это. Дик знает, что он не должен спать с человеком, который был его наставником и усыновил его, и давал Дику больше шансов, чем нужно, но... это... что бы то не было. Он не собирается оправдывать это или объяснять кому-либо. Брюс — теплое, желающее тело. Дик выгибается, дыхание сбивается от особенно сильного толчка, а колени вжимаются в бархатные простыни. Он заперт в неосвещенной комнате с мебелью из полированного дерева и светильниками с бриллиантовым свечением. У Дика стоит, член беспомощно свисает между раздвинутых бедер. Первые несколько нот вальса Шуберта доносятся из-за двери спальни Брюса. (Или это Шуман? Шнабель?) Он заметил, что, приходя поздно, Дэмиен играет на старом рояле Марты Уэйн. Он занимается этим часами. Тим признался, что сначала не мог поверить, что это был Дэмиен. Ребенка вырастили убийцей. В детстве Альфред пытался научить играть простые пьесы, но Дик предпочитал петь и выполнять энергичные фигуры высшего пилотажа на скамейке у пианино. Одна из рук Брюса скользит по щеке Дика. Дик немного поворачивает голову, беспорядочно прижимаясь губами к костяшке большого пальца Брюса. Он возвращается к ощущениям того, как Брюс грубо трахает его, не останавливаясь. Дик, скользкий от смазки, сжимается от возбуждения. — Когда-нибудь слышал о неприкосновенности личной жизни? Звуки, издаваемые клавишами пианино Дэмиена, звенят и вибрируют в воздухе. Дик стонет, закрывая глаза. Он мог бы быть внизу, сжимать обеими руками воротник светлой рубашки Дэмиена и всем телом толкать Дэмиена на пол, смеясь и придавливая его к земле. Покрывать его ошеломляюще жесткими поцелуями. Пальцы Дэмиена яростно сжимали бы черные волосы Дика, потому что он засранец. Он не позволил бы Дику прикоснуться к себе. Дик поймал бы губу Дэмиена своим открытым ртом и почувствовал бы, как чужие зубы впились в его нижнюю губу. Мучал бы его. Дэмиен бормотал бы его имя вызывающим и полным отвращения голосом. Дик прикоснулся бы к каждому из шрамов Дэмиена, поклоняясь ему, насилуя его. Он хочет Дэмиена. Даже с членом Брюса внутри него, насаживаясь на него, Дик знает, чего он хочет. Он хочет, чтобы Дэмиен — с распухшими красными губами и растрепанными волосами — смотрел на Дика, расстегивающего штаны. Он горячий, твёрдый и красный — готовый — для Дэмиена, нет, нет; нет, для его Дэмиена. Дэмиен смотрел бы на него, перевернул на спину, вылизал и ударил- Он оседлал бы его и заглушил бы хныканье Дика- Кажется, что что-то не так- У Дика внутри все переворачивается. Тошнота нарастает, пока он не выблевывает воду из ванны Дэмиена, когда он сползает с матраса Брюса. Воспоминания ползут за ним, скользкие и извивающиеся, как тиски. Дик не вышел под дождь. Тарантул здесь нет. Это не крыша Блудхейвена. Все слишком громко. Слишком тихо. Он, спотыкаясь, выходит, оставляя позади растерянного и тяжело дышащего Брюса. Боль усиливаются. Блять. Блять. Дик сидит на корточках в коридоре с голой задницей и рыдает, прижимая ладони к лицу. Нет, нет- нет. Ногти Дика царапают его виски. Он еще больше сгорбляется, подтягивая ноги и закидывая мускулистые руки за макушку. Может быть, нет смысла отрицать, в нем все перемешалось. Может быть.